Цветаев ухмыльнулся:
– Ну да, вот я прямо сейчас стану и буду ждать тебя, Жора… В Сталино встретимся.
Его офицеры, присутствовавшие при разговоре, тоже расплылись в улыбках – их ударная армия выходила по направлению на самый кратчайший путь к центру Сталино – через Больничный[128] проспект. А хваленые гвардейцы Захарова плелись сбоку, где-то в районе Моспино. Такой расклад был, конечно, в некоторой степени случайностью, волей фронтового руководства, но именно из-за этого Захаров был вне себя.
– В Сталино встретимся! Ишь, чего задумал! Мало того, что на Миусе вперед пошел, так и город первым хочет взять! – генерал Захаров говорил настолько громко, что почти срывался на крик. Обритый налысо, крупного телосложения, генерал ходил между окном и столом с картами, сверкая орденами на левой стороне кителя. В один момент, выстроив для себя план действий, крепким кулаком ударил в крышку стола, которая от этого хрустнула. Присутствующие офицеры рефлекторно вытянулись по стойке «смирно».
– Пархоменко! Где триста вторая? – Речь шла о триста второй дивизии, упёршейся в немецкую линию обороны «Черепаха».
С укрепрайоном Миус-фронта эти сооружения ни в какое сравнение не шли, но их преодоление занимало такое драгоценное время… Там, за горизонтом, горел город, название которого созвучно с именем вождя. Имя Сталинской почет и уважение получит та дивизия, которая первой водрузит Красное знамя в центре. Кому же это под силу, как не гвардейцам? И счет шел уже не на дни, а на часы.
Пока же гвардейцы расстреливали из артиллерии доты противника, закопанные по самую амбразуру. Выявить расположение такой точки получалось только тогда, когда она начинала стрелять – сначала легким орудием, расположенным внутри, а затем – пулеметными очередями. При этом амбразура закрывалась на необходимую для стрелка высоту и становилась почти неприступной, а подходы были заминированы.
Одну из таких точек гвардейцы вскрыли после прямого попадания – там находились австрийские штрафники, прикованные цепями, так что ни сдаться, ни отступить они не могли.
– Триста вторая дивизия разделывается с «Черепахами», товарищ генерал-лейтенант! Выкуривают потихоньку.
– Вот именно, что потихоньку! Какого черта с этой живностью так долго возятся, а? – Генерал склонился над картой.
– Значит, так! Придать им корпусную артиллерию и вместе с восемьдесят седьмой дивизией двигать на Макеевку. – Захаров карандашом очертил место дислокации. – Пархоменко, записывай! Не позднее 17:00 07.09.43 перейти в наступление в общем направлении к Сталино. Написал?
– Разрешите, товарищ генерал-лейтенант? – в двери показался офицер с бланком в руках.
– Докладывайте! – сухо ответил генерал.
– Из расположения триста второй пришло донесение! – Капитан подал бумагу генералу, и тот прочел ее вслух: «На связь со штабом дивизии вышла неизвестная станция с позывным „Квитка“. Текст радиограммы следующий: „В городе Сталино оккупанты проводят массовые расстрелы и хватают людей на улицах для дальнейшей отправки в Германию. Увозят составами по десять вагонов. Умоляем ускорить освобождение. Квитка“».
Генерал достал коробку папирос, первую сломал, чертыхнулся, прикурил вторую и, затушив махом руки спичку, обратился к Пархоменко:
– Увозят, понимаешь? А мы черепах гоняем! Пиши! И к 20:00 07.09.43 овладеть городом.
– Сейчас тринадцать ноль ноль. Сверим часы, товарищи офицеры! – Штабисты посмотрели на свои хронометры и ни один из них не нуждался в подводке. Генерал Захаров часто сверял время с подчиненными.
К исполнению приказа в триста второй дивизии приступили немедленно, но как передислоцировать такое количество личного состава и техники в течение пары часов?
– Разрешите доложить, товарищ майор? – Старший лейтенант Агарков стоял перед комбатом с перебинтованной головой и рукой на перевязи, которая лежала на автомате.
– Агарков? Ты что, сбежал? Как ты здесь оказался? Тебя же полуживого унесли…
– Так точно, убыл из расположения медсанбата досрочно, по собственной инициативе, как только швы сняли.
– А это? – Комбат кивнул на руку, висящую на повязке.
– Медсестричка сказала, что лучше рукой даром не махать, чтобы рана не разошлась, и привязала, – командным голосом доложил старший лейтенант, глянув на повязку.
– Чего хотел, старший лейтенант Алексей? – так в шутку называли его в батальоне – к всеобщему удивлению, он был единственным Алексеем среди личного состава.
– Товарищ майор, разрешите приступить к выполнению приказа командующего армией в числе авангарда?
– Агарков, там крепкие и здоровые бойцы нужны, а ты вон, одной рукой автомат держишь, – ответил майор, махнув рукой. – За побег из медсанбата объявляю взыскание!
– Есть взыскание!
– Кру-гом!
Агарков вышел из командирской землянки, и тут же, демонстративно развернувшись, опять обратился к командиру:
– Товарищ майор, разрешите обратиться?
– Ну что тебе опять, старший лейтенант?
– Я местный, товарищ майор. Я здесь каждую балку знаю. И центр города тоже. Я жил там до войны. На Горно-Институтском проспекте[129], это самый центр. Пока наши конкуренты дорогу искать будут, я дворами-огородами выведу.
Майор внимательно посмотрел на Агаркова и подошел к вертушке:
– Ало! Квитадзе? Ты собрал себе людей?
Трубка пробурчала что-то в ответ, и майор удовлетворенно ответил:
– Сейчас к тебе Агарков примчится. Да, да, Алексей. Да жив он, сейчас сам увидишь. Найди ему место в «виллисе», понял? Он сам все расскажет.
Старший лейтенант сиял от радости – он в числе первых войдет в родной город, и не может быть, чтобы его, коренного сталинца, на родной земле пуля вражеская срубила.
– Отправляйся в хозяйство Квитадзе, они первыми рванут, прямо сейчас. По пути расскажешь, где там что расположено, на месте сориентируетесь.
Майор взял нож и, резанув по краю, оторвал полосу от старой плащ-палатки, которой были накрыты пустые снарядные ящики, служившие в качестве походного дивана.
– И это… Бинт с руки сними, тебя с ним за версту видно. На вот, этим подвяжи крыло свое раненое. Герой-беглец… – усмехнулся комбат.
– Слушай, а правда, что ты оттуда? – Давид Квитадзе, черноволосый грузин с характерным акцентом, коверкая гласные, обратился к Алексею, указав головой на запад, в ту сторону, где шел бой и горели дома.
– Правда… – Старший лейтенант показывал дорогу, и всё время оглядывался на столбы дыма, стоящие над городом. Они двигались по Донской стороне, параллельно Кальмиусу. Там от шахты Мария[130] шла дорога, и был шанс прорваться к центру с севера, через мост.
– Вах! Я даже не знаю, что бы я с ними сделал, эсли бы вот так мой Поти горэл! Я бы их голыми руками задушил! – Квитадзе в ярости ударил по рулю обеими руками, и в этот момент автомобиль наскочил на кочку. – Вах! – Давид поймал рулевое колесо и выровнял машину. – Там кто-то отчаянный на ключ сел[131], о помощи просит. Комбат говорит, на улицах стреляют, людей с улиц забирают, прямо, как скотину увозят. Уже несколько дней.
– Это кто ж там такой отчаянный? Партизаны? – спросил грузина Алексей.
– Э-э-э… Откуда я знаю, Квитка позывной.
Алексея окатил холодный пот. Его любимая Наташка выбрала себе этот позывной, когда перед войной училась в Сталинской радиошколе. Из-за любви к цветам.
– Прибыли в распоряжение командира передового отряда капитана Ратникова! – доложил Давид, выскочив из-за руля «виллиса».
– Я и есть Ратников. – Капитан отдал честь и подал руку грузину.
– У нас один из Сталино, товарищ капитан!
– Который?
– Алёша, иди сюда…
На терриконе шахты был оборудован наблюдательный пункт, с которого в оптику отлично была видна вся Семеновка[132]. Бои шли в частном секторе, полыхали пятиэтажки в центре – пехота пятой армии с трудом, но продвигалась наверх.
– А ну-ка глянь, старлей… – капитан Николай Ратников призвал к оптике Агаркова. – Как считаешь, где быстрее?
Повернув стереотрубу правее, старший лейтенант Агарков осмотрел весь правый берег Кальмиуса и пришел к выводу, что нужно возвращаться.
– Товарищ капитан, быстрее всего будет через Больничный. Мост правее разбит, а там – какая-никакая переправа наведена. Гляньте вон туда, где два дома горят на склоне – это Семёновка. Улицы узкие и если там головная машина станет, то не объедем. Вижу к тому же деревья поваленные. Алексей оторвался от стереотрубы и протер слезившиеся глаза – мало того, что за время дороги нахватался пыли, так еще и закатное солнце, бившее прямо в линзы, не позволяло рассмотреть склон детально.
Ратников в бинокль отслеживал панораму, следуя комментариям Алексея.
– Вон, наверху, видите серые здания в несколько этажей? Студгородок. Центр находится левее, прямо вот по линии горизонта центральная улица проходит. Первая линия. На ней театр, почтамт и все главные учреждения. Она в завод упирается. Нам куда нужно попасть?
– Туда, где флаг наш будет виден. Давай доберемся сначала, а потом решим. Что там ближе всего, если по Больничному пойдем?
– До театра и почтамта примерно одинаково.
– Что выше?
– Театр, конечно, – Агарков ответил с искренним удивлением.
– Вот на него и веди, по коням!
Переправившись через Кальмиус, отряд Ратникова в количестве двухсот человек принял правее, на север, выбрав для себя дорогу внутри кварталов. Рассредоточившись на группы, пехотинцы пробирались от дома к дому, подавляя одиночные огневые точки и скромное сопротивление пребывавших в растерянности немцев – основное поле боя было севернее и южнее. Там грохотали минометы и слышалась стрекотня автоматов.