тверждений того, что кортесы, то есть собрание представителей королевств под властью кастильской короны, приняло бы Партиды в качестве свода законов, как и однозначных королевских распоряжений по этому поводу. Сложность и важность работы такого масштаба требовали, как минимум, ее официального оглашения для последующего обеспечения исполнения Партид в указанном выше смысле. Таким образом, согласно классической версии, они никогда официально не публиковались и не провозглашались законами, то есть не были частью юридического корпуса того времени и, следовательно, не могли применяться на практике до 1348 г. Поскольку Партиды не являлись действующими законами, ссылаться на них тоже, вероятно, было нельзя. Однако такая версия открыто противоречит известным эпизодам из юридической практики (чрезвычайно редким, но четко прослеживаемым), которые подтверждают частичное и ограниченное применение Партид при королевском дворе и его судом. Юридические представления эпохи и теория права, о которой говорится в Первой Партиде, а также указанные эпизоды (повторимся, немногочисленные, но имевшие место, причем в деликатных политических вопросах) приводят к вопросу: каким был смысл применения Партид, на каком основании они применялись и в каком качестве, если формально эти тексты законами не считались? Почему они вообще применялись? Как осуществлялось их применение и на каких юридических основаниях? Какие аргументы могли для этого применяться? И как примирить сведения из IX главы «Хроники Альфонсо X» (CRC BAAE. P. 8), подразумевающие юридическую силу Партид во времена его правления, с диаметрально противоречащими им заявлениями Альфонсо XI в «Уложении Алькалы-де-Энарес»?
Из всех правовых памятников, связанных с именем Альфонсо X, мое наибольшее внимание относительно Партид, его самого полного и совершенного нормативного текста, всегда привлекали два момента. С одной стороны, его схожесть или преднамеренное сходство с разнообразными германскими «зерцалами» (Spiegeln), использовавшаяся для обоснования или объяснения целей и происхождения текста. Эти тексты объединяли правовые нормы отдельных регионов или поселений, они служили выразителями местного права и обеспечивали его распространение и применение. Таким образом, они претендовали на то, чтобы стать единственными и всеобъемлющими правовыми нормами. Именно с такой целью Альфонсо приступает к созданию «Зерцала», начиная с копирования самого названия. Однако эту работу он не заканчивает, и в итоге в качестве окончательного текста создаются Партиды. «Зерцало» задумывалось как уложение законов для тех королевств, что находились на Пиренейском полуострове, о чем говорят его источники, в то время как Партиды имели явную имперскую направленность, вследствие чего не удивляет их выборочная ориентация на ius commune. В Партидах, по воле короля, были собраны и упорядочены все правовые нормы земель, находившихся под его властью, и по той же воле короля этот текст носил скорее дидактический характер, из которого не следовал автоматически характер нормативный. Однако последний подкреплялся приемами, отличными от императивного стиля других текстов той же направленности. По сути, это была юридическая энциклопедия, и это предполагало определенную обязательность прописанных норм и их исполнимость с того момента, как они формулируются в разуме короля, причем не только в его непосредственных владениях, на которые они направлены, но и за их пределами. Таким образом, Партиды являются примером рационального права, и эта рациональность обеспечивала их непосредственное исполнение, без необходимости торжественных провозглашений, а по факту того, что они констатировали естественный и очевидный порядок вещей. Если правовая норма или закон были результатом совпадения королевской воли и рациональности, основанной на объективном и неизменном порядке вещей, который король пытался закрепить посредством конкретных нормативных актов, начиная с применения юрисдикции как инструмента для установления справедливости в каждом конкретном случае, то сумма этих двух источников права, этих двух элементов, была более чем достаточна для того, чтобы произвести на свет конкретный юридический текст и затем обеспечить его распространение. Королевская воля и рациональное право были в тот момент основой юридической нормы. При этом потенциальная экстерриториальность этой нормы не уточнялась, за исключением апелляций к практическим, но вторичным соображениям.
Нужно иметь в виду, что законы не создавались и не распространялись так, как это происходит сегодня, через процедуру торжественного оглашения неким централизованным источником власти. Средства коммуникации в то время были гораздо ограниченнее, слабее и уже во всех смыслах, кроме того, они были множественными. Некоторые великие правовые памятники Средневековья не проходили через процедуру обнародования, как это произошло, например, с «Декретом Грациана», с упомянутыми германскими «зерцалами», или даже со сводом Юстиниана. Ни один из этих трудов не прошел через процедуру официального, прямого и однозначного обнародования, во всяком случае – в Средние века. Бытовавшие в то время представления о праве, которых придерживается в своих самых выдающихся трудах Альфонсо X, те представления, о которых писал Фриц Керн, заключались в идее о существовании некоего порядка, основанного на добродетели и древности, на особой идее того, что право происходит от природы и обладает логичностью и устойчивостью, не требующей формального оглашения и насаждения со стороны органов власти. Это было не учрежденное или специально введенное право, но право «обнаруженное» компетентным органом власти, в данном случае – королем, который затем способствовал его всеобщему распространению. Эта средневековая система требовала посредничества монарха, и его посредничество остается необходимым и в XIII в., хотя памятники этой эпохи показывают нам уже совсем другой образ короля: этот король создает право и является его источником, соблюдая, однако, базовые принципы объективного, стабильного, всеобъемлющего и божественного порядка, которому сам монарх обязан своим положением. Поэтому Альфонсо, обосновывая легитимность своего положения и своих юридических трудов, опирается на старые тексты, древние доктрины, на сентенции докторов права, священников и мудрецов. Согласно изложенному выше, если мы ориентируемся на классическую хронологию, то Партиды должны были быть закончены примерно в 1263–1265 гг. и, таким образом, с этих же лет они должны были стать полноценным юридическим комплексом, который должны были применять королевские судьи. Неспроста монарх дополнил составление своего юридического труда обширными реформами в основных принципах работы королевского юстициария, суда, действовавшего при королевском дворе, и других категорий судей. Партиды были приспособлены к тому, чтобы стать действующими законами: они были созданы для этого и такова была их непосредственная, очевидная и логичная судьба. Они были готовы к тому, чтобы быть распространенными на все королевство.
Однако я бы хотел отметить еще один момент: не менее верно то, что введение Партид в юридическую силу сопровождалось рядом фундаментальных и достаточно весомых проблем, которые сказались как на долгой истории самого труда, так и на его обнародовании и исполнении как юридической нормы.
Первая проблема носила материальный характер. Производство все новых копий королевских текстов, которые должны были создаваться официально и под постоянным контролем и направляться субъектам, в которых король был заинтересован и которые ему подчинялись, то есть распространяться по всему королевству, было проблемой. Монарх должен был принимать ее во внимание как минимум ради гарантии точной передачи своей законодательной воли и ее исполнения на местах. Эта ситуация должна была привести к началу колоссальной работы по созданию соответствующих рукописей. Поскольку текст носил открытый характер и мог подвергаться доработке в аспектах, являвшихся предметом споров, возникавших по вопросам королевских решений, принимавшихся вопреки воле королевства в том, что касалось властных прерогатив монарха и путей совершенствования управления делами, касавшимися всего общества, следствием этого стало параллельное хождение разных версий текста, отражавших мнения разных авторов и их неодинаковые интересы, что особенно заметно в Первой и Второй Партидах. Их тексты различаются в таких очень важных местах, как законотворчество (источники права) или же порядок престолонаследия, в чем проявлялся живой, эволюционирующий характер текста (и что делало его применимым на практике). Одновременно оно проливает свет на дискуссии по таким важным областям жизни королевства, как точное определение законодательной (точнее, нормативной, поскольку ни один только закон являлся продуктом законотворчества или его отражением) власти, или того, что касалось наследования после смерти наследника-первенца (что противопоставляло римскоправовую модель, с ее правом представительства, кастильской, склонявшейся к переходу права наследования к следующему наследнику в очереди). Этот живой и динамичный характер текста означает, что авторы стремились к применению или использованию в качестве правовой базы тех или иных версий упомянутых текстов для защиты своих политических (а также юридических и даже конституционных) позиций. Отсутствие единой финальной версии Партид не подразумевало их неприменимости или недостаток официальности, – совсем наоборот. Они получили вполне активное применение, поскольку запись имела в Средние века особую ценность: право, зафиксированное письменно, становилось реальным, ощутимым, материальным. Копировалось то, что было полезно. Если в тексте что-то менялось (например, перечень источников права, в котором, наряду с законом, занимавшим центральное место, ставились судебные прецеденты (usos), местные обычаи (costumbres) и фуэро), то это делалось исходя из интересов переписчика или заказчика копии с целью получения, посредством выделения этих вторичных источников права, собственной выгоды. То же самое мы видим, когда речь идет о предпочтении кастильской модели наследования, в которой преобладающее положение занимает второй наследник мужского пола, в противовес римско-правовой, в которой применяется право представительства. Слова в законах имели цену золота, потому что за ними стояло правосудие и, вместе с ним, право конечного решения и сама власть в полном смысле этого слова. Слова законов можно превратить в физическую реальность, они позволяют менять ее определенным образом и при определенных затратах.