[848]. Возможно, это произошло потому, что как «Королевское фуэро», так и, в особенности, Партиды, признавались королевским судом не как законы, коими они никогда не провозглашались монархами и, соответственно, ими не являлись, а в качестве фуэро, понимаемого как юридическая модель, практика или обычай, характерные для королевского двора, применяемые королевскими судьями для дополнения существовавшей нормативной базы. Не перестает удивлять то, что жесткий монизм Альфонсо Мудрого, характерный для первой версии Партид, где говорится о том, что лишь закон является источником права, в дальнейшем смягчается и допускает признание других современных ему источников права: традиции, обычая или фуэро. Таким образом, если сравнить текст Партид с фуэро как пример правовой нормы определенной юрисдикции, как правовой нормы, применяемой судом на основе его собственной традиции, то юридические работы Альфонсо Мудрого, как действующие источники права, вполне попадают в эти рамки. В рамках этой модели, несколько сложной, даже натянутой, если не сказать запутанной (хотя именно в таком виде ее принимает Альфонсо XI в «Уложении Алькалы»[849]), становится возможным примирить как утверждения Альфонсо XI 1348 г., так и историческую реальность источников, подтверждающих практическое применение Партид до того. Партиды, вероятно, не были опубликованы королевским приказом или, по крайней мере, не распространялись за пределами королевского двора. Они тогда не считались законами, что, однако, не мешает утверждать, что сведения о них распространялись юристами, знакомыми с придворными делами, и воспринимались они не как законы, а как правовая традиция, своего рода фуэро, которое, по сути, стоит на одном уровне с законом и может замещать его, как гласят Партиды, «если фуэро является уместным, служит добрую службу и является добрым прецедентом и обычаем, то оно столь сильно, что становится законом» <…> «и потому оно должно быть таким, как закон» («ca si el fuero es como conuiene, e de buen uso e de buena costumbre ha tan gran fuerça que se torna como en ley» <…> «e desta guisa será assi como ley»)[850]. Такая схема работала постольку, поскольку фуэро было результатом юридической практики, сформировавшейся на основе королевских трудов, «королевских книг», как их назвали в Саморе, которые применялись эпизодически самим королевским судом согласно вышеназванным критериям (полнота и широта охватываемых в каждой из работ Альфонсо Мудрого правовых вопросов).
Всякая система стремится к тому, чтобы стать всеобъемлющей и завершенной. Право не является исключением их этой логичной и естественной тенденции. Мир средневекового права предлагал разные пути достижения этих целей: божественное право, естественное право или позитивное право, в котором уже появляются разночтения. Против зарождающегося и начавшего расширяться королевского права, выступало, под защитой принципов общего права, традиционное право, которое было необходимо привести к гармонии с королевским, то есть закрепить нормы более или менее мирного сосуществования двух правовых систем. Решением Альфонсо X было создать приоритетное королевское право, не отменяя форального права. Это явствует из резкости, с которой объявляется приоритет его текстов над другими правовыми документами. На кортесах в Саморе углы были сглажены, и стороны пришли к обратному решению, хотя полностью оно так и не было реализовано. Право фуэро, возникшее в первые века Реконкисты, как попытка адаптации или дополнения старой вестготской «Книги приговоров» (Liber Iudiciorum) было неполным по определению. Оно было недостаточно per se, поскольку возникло для заполнения лакун, исправления недостатков или актуализации готского Liber в качестве основного правового текста христианских королевств. На практике это означало, что право фуэро не могло похвастаться полнотой, которой, в свою очередь, обладало королевское право, становившееся все более значимым и обширным, более сильным, цельным и полным, опиравшееся, среди прочего, на римское в своей основе ius commune, каноническое и феодальное, королевское право, обращение к которому должно было стать естественным и обязательным. Таким образом, напрямую действовал суд при королевском дворе. В нем применялось по необходимости как форальное, так и королевское право, в зависимости от сути дела. Королевское право было основой системы Альфонсо X, в котором «Королевское фуэро» становилось доминирующей юрисдикцией, а Партиды – наиболее полным всеобъемлющим собранием правовых норм. В любом случае, право не ограничивалось законами. Существовало множество иных элементов права, таких как традиции, обычаи, фуэро и прецеденты. Все они были генетически связаны друг с другом, поскольку традиция порождала обычай, обычай – фуэро, а фуэро, в свою очередь порождало закон и наоборот[851]. Такая сложность юридического поля, основанная на многогранности средневековой жизни, позволяет наделить труды Альфонсо Мудрого свойствами Права с большой буквы, и отстоять таким образом их юридический характер, их ценность как правовой нормы, эпизодически и косвенно применявшейся на практике.
Таким образом, Партиды и были в общем смысле слова правом, поскольку они точно применялись в правовой деятельности королями, судьями и иными субъектами. Более того, мы можем определить их как фуэро, юридическую практику или традицию, как узус, основанный на древних законах или правовых проектах. Именно юристы различных судов, в том числе придворного, были теми, кто применял Партиды, пускай осторожно и выборочно, пока в 1348 г. Партиды не превратились в своего рода «вечный закон», о котором недавно писал Хесус Вальехо Фернандес де ла Регера[852]. Они не смогли стать законами сразу, несмотря на изначальную цель их создания, озвученную Альфонсо X, и вместо этого приняли форму фуэро. Со временем, они перестали быть просто законами, просто правом, и стали своего рода собранием постановлений по правовым, политическим и конституционным вопросам, своего рода энциклопедией, на которую ссылались для обоснования различных политических позиций, реформ или изменений вплоть до XIX в. Таким образом, их вступление в силу задержалось, и они стали одновременно юридическими нормами и политической философией, всегда сохраняя эту двойственность, потому что их юридическое значение в конечном счете базировалось на философской основе, то есть – рациональной.
Педро Андрес Поррас АрболедасФуэро, Партиды и их толкователи
Представленный ниже небольшой текст представляет собой всего лишь стенограмму моего доклада на Конгрессе, приуроченном к 800‑летию со дня рождения Альфонса X Мудрого и состоявшемуся в Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ (РАНХиГС) в Москве во второй половине сентября 2021 г. Эту работу сложно назвать плодом длительного специального исследования, скорее – это результат двух направлений исследовательской работы, развивавшихся в последние годы. На них я хочу сегодня обратить ваше внимание.
Действительно, одна из бед современной испанской университетской среды состоит в том, что я называю «библиографическим пиратством» (я не уверен в концептуальной точности термина), которое представляет собой распространение практики цитирования работ знакомых исследователей (в том, что их читают, я тоже не уверен), при игнорировании всех остальных публикующихся научных работ. Это, разумеется, может быть результатом публикации в более или менее специализированных научных журналах огромного количества статей, что не позволяет ознакомиться со всем, что публикуется, но также это может быть результатом существующих норм научного цитирования, приводящих к тому, что одним благоволят, а других стараются не продвигать.
В общем, стоит вспомнить известную цитату, которую приписывают президенту нашей Второй республики, Мануэлю Асанье: «Если хочешь сохранить секрет в Испании – запиши его в книге». Не без горечи я вынужден признать, что темы, которым будут посвящены следующие страницы, уже несколько лет как были освящены в публикациях, однако получили очень слабый отклик в других научных работах. Это приводит меня к мысли о том, что их просто никто не читал, включая близких мне лично или профессионально авторов.
Несколько лет назад, по случаю встречи, прошедшей в Доме Веласкеса в Университетском городке Мадрида, куда я попал по приглашению профессора Жерома Девара и ряда других моих хороших французских друзей, мне удалось изложить свои соображения по этим темам. Публиковать мне их не хотелось, поскольку это предполагало определенное повторение моих предыдущих работ. Я надеюсь, что мои друзья-испанисты смогу простить мне то, что сейчас я прибегаю к повторению. Те, кто знаком с организаторами московского конгресса, профессорами О. В. Ауровым и А. В. Мареем, знают об их способностях к убеждению. Я не смог устоять перед их предложением опубликовать мой текст в сборнике по результатам конгресса.
Должен признать, что я не являюсь экспертом ни по личности Мудрого короля, ни по его уникальному труду – «Семи Партидам». Однако любой историк права рано или поздно должен «отметиться» перед этим трудом, что мне приходилось делать неоднократно, с большим или меньшим успехом. Не буду углубляться в то, в каких обстоятельствах я обращался к Партидам, но должен отметить, что работа с ними стала результатом научных изысканий, в принципе находящихся вне «вселенной Альфонса Мудрого».
Приграничное право
Обращаясь к сути, стоит начать с концепции приграничного права. В общих чертах можно сказать, что под это определение попадает вся совокупность права, создававшегося на Пиренейском полуострове на протяжении веков Реконкисты, однако стоит с большей точностью обозначить его границы: речь идет о комплексе нормативных актов, рожденных в пылу приграничной жизни, то есть – это право Эстремадуры, если мы используем этот топоним как обозначение по природе своей подвижной границы между исламской и христианской Испанией[853].
На протяжении Средних веков границы христианских государств стали свидетелями как войн, более или менее открытых и объявленных, так и периодов спокойствия и мира, в течение которых происходил неизбежный материальный и культурный обмен с соседями. Оба состояния, мира и войны, коррелировали с юридическими нормами, порожденными потребностями приграничья. Хотя эти нормы начинают появляться с первых лет Реконкисты, именно после установления последней границы, с Андалусией и Мурсией, когда нейтральная полоса между христианами и мусульманами стала чрезвычайно узкой, массово появляются законы, регулирующие как состояние мира, так и состояние войны.
Дело в том, что, как признает сам Альфонсо Мудрый в своих Партидах (Partid. II.22.7), «граница Испании по природе своей неспокойна, и дела ее серьезнее и сложнее, чем дела старых земель». На случай, если у кого-то остаются сомнения в том, о какой территории говорил король, латинские термины обозначают приграничье как «Bethica», а старые земли – как «Antiqua Castella».
Таким образом, область, в рамках которой были созданы рассматриваемые документы, хронологически ограничивается XIII–XV вв., а территориально – долиной Гвадалквивира с восточным выступом на границе с королевством Мурсии.
Нужно выделить, таким образом, два вида юридических норм: право войны, основанное на организации местных, то есть в конечном счете королевских отрядов и их действиях в военных набегах, и, с другой стороны, право мира, сформированное во время перемирий между королями и султанами в соответствующих договорах. Если военное право в итоге было кодифицировано, сначала в фуэро, а затем в законодательстве Альфонсо X, то право мира так и не вышло из области договорного.
Относительно права войны, в документах рассматривается прежде всего организация военных отрядов, а также все, связанное с юридическими аспектами военных действий этих отрядов во время войны. В этом отношении нужно обратиться к содержанию большинства фуэро из региона Куэнка, в которых этой теме посвящен целый раздел. Например, в случае фуэро Алькараса, речь идет о десятом титуле[854]. Там, как и почти во всех схожих документах, мы обнаружим детальную проработку следующих вопросов:
– оборона поселения во время осуществления кавалерийского набега: большая часть местных воинов принимала участие в военных кампаниях, и, таким образом, было необходимо принять меры для обороны поселения на время их отсутствия;
– перечень лиц, обязанных служить в войске: как уже было отмечено, речь шла о большинстве совершеннолетних мужчин, способных держать оружие, за исключением тех, кого оставляли для обороны поселения на время похода;
– снаряжение, которое они должны были иметь: оружие и защитное снаряжение были разными как среди рыцарей, так и среди пехотинцев. Последние должны были отправляться на войну с пиками или арбалетами. В реальности, каждый являлся в отряд с тем оружием, что мог себе позволить или брал его в аренду у жен и других лиц, освобожденных от службы в муниципии;
– учет явившихся участников похода: войсковой нотарий своей первой обязанностью имел составление явившихся на службу, с указанием предоставленного оружия, доспехов и лошади. В этом случае целью было подтвердить, что явившиеся имели должное оружие, а также справедливое назначение компенсаций родственникам павших и назначение доли в военной добыче;
– официалы, участвующие в походе, и их права: помимо рыцарей со своими лошадьми и пехотинцев, составлявших большинство в отряде, документы демонстрируют присутствие лиц, имевших определенные должности, с указанием их обязанностей и прав.
Выделяются следующие категории оффициалов:
– судья со знаменем консехо: городской судья был в то время главным представителем власти в муниципальной организации, и, будучи носителем знамени консехо, являлся официальным представителем города;
– алькальды: должностные лица, ответственные за отправление правосудия в мирное время, в военное время они были обязаны разрешать споры среди участников походов;
– разведчики (atalayeros): они были обязаны наблюдать за перемещениями противника и информировать о них войско, а также сообщать сведения по другим вопросам;
– разведчики (los lenguas): они были обязаны взять «языка», то есть пленных, способных проинформировать о намерениях противника;
– адалиды / альмокадены / альгареро (adalides, almocadenes, algareros): должны были управлять военными действиями;
– куадрильеро приходов: они командовали отрядами определенных кварталов или церковных приходов;
– капеллан: очевидно, духовно окормлял всех участников похода;
– нотарий: как уже говорилось ранее, должен был вести письменный учет воинов, компенсаций и раздела трофеев, а также регистрировать прочие события, произошедшие во время похода;
– цирюльник: помимо прочего, должен был надзирать за участниками набега;
– пастухи: отвечали за скот, как взятый с собой для обеспечения войска продовольствием, так и за животных, захваченных на вражеской территории;
– организационная структура войска: как на марше, так и в бою, отряды делились на две большие части, авангард (algara) и арьергард (zaga). Такая структура отвечала тактике приграничных сражений в Средние века: направление набегов на территорию противника, разворот в притворном отступлении, и засада против врагов, прорвавшихся в глубь территории;
– добыча и ее раздел: вся добыча, полученная в походе, собиралась вместе, после чего производилась ее опись. Прежде чем перейти к разделу добычи среди участников кампании, из расчета одна доля на пехотинца, двойная – на рыцаря, выделялась королевская пятина и компенсации за гибель людей и коней, за полученные ранения, повреждения и утрату оружия и доспехов. Прописывались также юридические нормы обжалования раздела добычи;
– преступления, совершенные в походе: самыми распространенными были кражи, грабежи, нанесение увечий и убийства;
– награды или вознаграждения за боевые подвиги;
– свалить рыцаря: вознаграждался выбивший всадника из седла.
– первым ворваться на башню или замок: это считалось заслуживающим особого отличия действием из-за соответствующего риска и отваги, которую демонстрировал участник штурма, обычно взбиравшийся на стены по лестнице;
– вонзить пику в тело мавра: ввиду приемов использования пики в бою, большим подвигом считалось оставление его вонзенным в тело противника;
– взять в плен алькайда (коменданта замка или крепости): это был действительно выдающийся подвиг, поскольку речь шла о пленении руководителя обороны крепости, что ускоряло ее сдачу;
– захват адалидом поселения или замка: самые отважные воины приграничья, осведомленные о слабых местах в обороне противника, могли совершать ловкие и внезапные атаки, позволявшие им завоевывать для своего короля поселения и крепости;
– оповещение о выступлении мавров: логичным образом награждались те, кто сообщал информацию о вооруженном нападении противника, что позволяло вовремя объявить тревогу и организовать оборону;
– привести пленного мавританского адалида или принести голову перебежчика, человека, отказавшегося от своего языка и веры и бежавшего к врагу, вероотступника, одним словом – ренегата. Практика перемены стороны конфликта была довольно распространенной как среди христиан, так и среди мусульман, что воспринималось как угроза отряду, поэтому ренегатов немедленно казнили, и для получения награды достаточно было принести голову.
С уверенностью можно утверждать, что эти нормы применялись, как и прочие положения фуэро, в тех местах, что упоминаются в тексте из Куэнки. В позднее Средневековье речь шла как о горных районах королевства Мурсия, так и о восточной части королевства Хаен. Очевидно, что комплекс рассмотренных выше юридических норм формировался в предшествовавшую эпоху, во времена возникновения фуэро Куэнки, на основе повседневной практики набегов консехо на мусульманские земли. Поэтому можно говорить о возникновении этого нормативного комплекса на землях Новой Кастилии и Эстремадуры еще до закрепления границы к югу от Гвадалквивира.
Практический успех такого способа организации военных действий, локального по своей сути, привел к тому, что этот раздел фуэро Куэнки использовался как самостоятельный текст, чье авторство приписывалось Карлу Великому или другим императорам. Впоследствии он также использовался в качестве основополагающего правового и регламентирующего текста военачальниками испанских армий.
Однако, если мы ненадолго вернемся в приграничье времен Высокого Средневековья, мы обнаружим, что юридическая сила текста из Куэнки ограничивается северо-восточным краем приграничья. В остальных частях королевства Хаен, включая столичную область, в двух других королевствах, существовавших тогда на территории Андалусии – Кордове и Севилье, – применялись фуэро, пожалованные Толедо. Это также имело место на юго-востоке, в Мурсии или Лорке.
Однако фуэро Толедо и его производные никак не касались вопросов войны и мира, они содержали лишь перевод на кастильский «Вестготской Правды» (Liber [Iudiciorum]). Он был лишь дополнен рядом привилегий, стимулировавших создание отряда рыцарей для защиты города. Таким образом, должно было существовать нечто, что в источниках называется «Приграничным» или «Андалусийским» фуэро, что, скорее всего, было не чем иным, как упомянутые выше «законы Карла Великого» или «императорские законы». Их использование в приграничье Мурсии упоминается как минимум с 1334 г.
Как бы там ни было, Альфонс Мудрый решил распространить нормы организации военных походов на все свое королевство, и в «Зерцале законов», в третьей книге, присутствуют четыре раздела, которые регламентируют организацию войска (5), командование, военные походы и кавалерийские набеги (6), добычу, полученную теми и другими в ходе военных действий (7), и преступления, совершенные в последних (8).
Принимая во внимание сложную судьбу этого законотворческого проекта, неудивительно то, что монарх снова возвращается к этой теме, на этот раз более системно. Во Второй Партиде резюмируется правовая традиция Высокого Средневековья, созданная в приграничье Андалусии и Мурсии. Между фуэро Куэнки и текстом Партид имеются совпадения, прежде всего сущностные, но также и текстуальные. Приграничное право рассматривается с 22 по 30 титулы Второй Партиды, за исключением 24‑го титула, посвященного войне на море и имеющего другие корни.
– Титул 22 рассматривает правовой статус адалидов (adalides), командиров отрядов наемников, альмокаденов (almocadenes), командиров отрядов пехоты, и собственно пехотинцев (peones), а также их обязанности.
– Титул 23 содержит положения о войне, в целом, о командирах, о штандартах и знаменах, об осадных орудиях и о методах ведения войны.
– Титул 25 посвящен теме компенсации ущерба, полученного на войне или erechas (еще до появления печатного издания законов в слове «enchas» была допущена ошибка, сохранившаяся в последующих изданиях).
– Титул 26 полностью посвящен разделу добычи: королевской пятине, участникам раздела, распродаже добычи, организаторам распродаж и писцам-нотариям.
– Титул 27 посвящен gualardones, то есть наградам, которыми отмечались выдающиеся поступки, такие, как вторжение на территорию противника или захват населенных пунктов.
– Титул 28 рассматривает преступления, совершенные во время похода. К наиболее тяжким относятся дезертирство и шпионаж в пользу противника. Также рассматриваются случаи неподчинения командиру, подстрекательство к бунту, воровство или кража у товарищей, нецелевое расходование припасов или отказ в содействии правосудию.
– В титуле 29 собраны правовые нормы, определяющие статус военнопленных и оккупированных территорий. В разделе рассматриваются три темы: обязанность обменивать мусульманского пленника на христианина, находящегося в плену на вражеской территории; защита прав, семьи и собственности пленных; а также возврат прежним владельцам отвоеванного имущества.
– Наконец, титул 30 посвящен посредникам и их обязанностям, как альхакеке (alhaqueques), посредникам, занимавшимся выкупом пленных, или эхеа (ejeas), погонщикам караванов, которым было позволено торговать на территории противника, что сопровождалось дипломатической или разведывательной деятельностью; а также переводчикам-трухаманам (trujamanes).
Таким образом, в случае Партид мы имеем дело с правовой базой, аналогичной «Зерцалу» или фуэро Куэнки, но более обширной.
С другой стороны, право мира может рассматриваться как обычное или договорное право, поскольку в его положения включаются как обычаи, распространенные в приграничье, так и перемирия и договоры, скрепленными монархами или сеньорами приграничных областей.
Если проанализировать эти договоры, то представляется возможным выделись следующие устойчивые характеристики:
– территориальные и хронологические рамки имплементации договора;
– приостановка военных действий на время его действия;
– взаимные гарантии безопасности, дававшиеся друг другу королями и султанами во исполнение перемирия;
– двухсторонний характер и взаимность закрепленных в договоре условий;
– неприкосновенность альфакеке как посредников между сторонами конфликта;
– возвращение беглых альмохарифов, сборщиков таможенного тарифа альмохарифе, поскольку бегство на территорию противника часто использовалось как прикрытие для хищения средств, собранных в качестве королевских платежей;
– защита рыцарей, покинувших своего короля и перешедших на сторону противника;
– освобождение пленных, бежавших от тех, кто их захватил, и вернувшихся на родину;
– учреждение паритетного суда для дел между королями, ответственного за разрешение споров, возникших во время действия перемирия;
– обязанность определения местонахождения людей, животных и имущества, вывезенного с территории противника;
– возврат обнаруженного имущества;
– обмен пленными;
– открытие «мавританских проходов», то есть специальных мест для ведения торговли между королевствами мавров и христиан.
– большое количество прочих вопросов, связанных с обстоятельствами конкретной ситуации.
В случае нарушения условий перемирия, за чем пристально следили альмогавары, воины отрядов наемников, по обеим сторонам границы, на сторону-нарушителя немедленно обрушивались наказания, с целью получения компенсации или залога на случай, если жалобы не будут удовлетворены, или установить личность нарушителей окажется невозможным. По этому поводу стоит отметить, что нарушители перемирия часто проникали на территорию противника и уходили с нее в границах разных муниципалитетов, чтобы создать максимальные возможные сложности преследователям.
Сложность установления конкретных нарушителей во время перемирий привела к необходимости регулярного проведения расследований по обе стороны границы, что, естественно, требовало предварительной договоренности между королями и султанами.
Толкователи Партид (партисты)
В период между 1517 и 1544 гг. я обнаружил присутствие ряда квалифицированных юристов с университетским образованием во владениях Ордена Сантьяго в кастильских землях. В период, предшествовавший рецепции ius commune в испанских землях, за исключением королевского двора, почти не было образованных юристов. Местные алькальды, лица, уполномоченные вершить суд первой инстанции, обычно были неграмотными и зависели от помощи муниципальных писцов-нотариев для того, чтобы прочитать те нормы, которые они должны были применять. В такой ситуации, если даже в некоторых местах и присутствовали знатоки, разбиравшиеся в содержании муниципальных фуэро, однако, скорее всего, специалистов такого рода просто не существовало[855].
Очевидно, что ни в итальянских, ни в испанских университетах не готовили специалистов, которые должны были бы работать с такими текстами. Интереса к ним тоже не было, особенно когда их содержание отличалось от новых и модных в тот или иной период идей. С другой стороны, количество выпускников-юристов в принципе было небольшим.
Другими словами, пока новое право не стало всеобщим, не было необходимости иметь легион правоведов с университетским образованием, разбирающихся в бюрократических перипетиях как королевского двора, так и всех нижестоящих ступеней управления королевством. Во времена императора Карла V мы обнаруживаем ряд субъектов, работавших на местах и называемых в королевских указах «толкователями Партид», «партистами». Речь идет об образованных людях незнатного происхождения, не имевших университетского образования, но обученных своими предшественниками или, возможно, самоучках. Однако в те годы дипломированные юристы уже присутствовали во всех административных центрах, где находились квалифицированные судьи, но в поселениях меньшего масштаба их все еще не было.
Очевидно, что университеты того времени не могли должным образом удовлетворить потребность всех уголков страны в юристах.
Об их существовании мы узнаем благодаря официальным ответам на прошения этих толкователей о предоставлении им разрешения (лицензии) на ведение юридической практики, а также благодаря заявлениям, обвинявшим их в оказании правовой помощи без такового разрешения. В период правления императора Карла I становится заметно, как появляются молодые дипломированные юристы, умалчивающие о партистах, действовавших в родных местах молодых университетских выпускников, чтобы монополизировать рынок юридических услуг в пользу последних, там, где этому благоприятствовал закон.
По некоторым прошениям, обнаруженным среди решений Совета по делам Орденов, можно определить область права, в которой считали себя экспертами партисты: особенно они хвастались глубоким знанием Партид (от которых и происходит их название), но упоминали и другие источники права, такие, как «Уложение Монтальво», местные фуэро (что вполне логично), и, конечно, «Фуэро Хузго» и «Королевское фуэро», королевские прагматики и, на землях Ордена Сантьяго, постановления капитула или уложения этого Ордена.
Партисты похвалялись своими знаниями, однако нередко их противники c пристрастием клеймили их как невежд и обвиняли в причинении вреда собственным клиентам из-за ошибок в составлении документов, представленных ими в суд. Раздоры между партистами и дипломированными правоведами имеют достаточно точную хронологию, и зачастую, как это произошло в поселении Кампо-де-Криптана (например, в момент появления ветряных мельниц в той части Ла-Манчи, которая принадлежала Ордену Сантьяго), они присоединялись к социальной борьбе между местными группировками, которая продолжалась в более или менее завуалированной или открытой форме вплоть до восстания комунеро.
На самом деле, «смертный приговор» угрожал партистам уже давно: в уложениях об адвокатах 1495 г. Католические Короли подтвердили закон Partid. III.6.13, гласящий, что закончившие университет правоведы должно подтвердить свою квалификацию перед Королевским советом, Аудиенсиями или Канцеляриями. В прочих случаях лица, выступавшие в роли законных представителей, должны были пройти экзамен в суде, перед которым они собирались выступать. Даже при наличии такой лазейки, как только университеты выпустили достаточно юристов, партистам пришлось исчезнуть: упоминания о них пропадают после 1544 г.