[969]. Что касается нашей собственной точки зрения, то, принимая во внимание выводы множества исследований проблемы, касающихся идеологических дискурсивных и формальных аспектов текста[970], мы не будем затрагивать проблематику формирования исторического дискурса в средневековой хронистике, а будем рассматривать «Историю Испании» с точки зрения политического дискурса, который пользуется эпическим и историческим повествованием, чтобы продвигать определенный образ действия и мышления. Таким образом, речь пойдет о легендах, воссозданных в историческом труде Альфонсо Х, принимая во внимание мировоззрение заказчика и покровителя исторического труда, сформированного средневековыми политическими трактатами, в которых неоплатонический конвенционализм блаженного Августина часто появляется наряду с натурализмом Аристотеля.
В ученых трудах XIII в. политика являлась важным объектом рассмотрения как в трактатах схоластов, написанных под влиянием вновь открытых «Политики» и «Этики» Аристотеля, так и в более узко ориентированных жанрах, таких как письма, проповеди или «Зерцала правителей». Перевод трудов Аристотеля и интерес, с которым они были восприняты как интеллектуальной и политической элитой исследуемого периода, по словам Вальтера Ульманна[971], способствовал существенным изменениям политической мысли средневекового Запада[972]. Исследователи 1990‑х гг., обращая внимание на правовые и теологические элементы, в которых не прослеживается влияние афинского мыслителя, оспаривают мнение В. Ульманна о том, что тексты Аристотеля являлись единственной причиной изменений политических представлений XIII в. Несмотря на это, и Энтони Блэк[973], и Кэри Недерман[974] принимают тот факт, что заново открытые европейцами труды Аристотеля повлияли на появление новых идей в политической мысли XIII в.
Политическая власть, воспринимаемая как атрибут как духовного, так и светского доминирования, являлась предметом доктринальных разногласий о разграничении юрисдикций Церкви и Империи, вылившихся в многолетнюю Борьбу за инвеституру[975]. По мнению Б. Гинэ, одним из важнейших споров в Средние века, было определение отношений между regnum и sacerdotium[976]. Труды Аристотеля позволили переформулировать онтологический статус власти, привнеся в диспут тонкие манипуляции[977] в связи с теоретическим обоснованием естественного политического порядка[978].
Труды Альфонсо Х стали первыми в использовании произведений Аристотеля в политическом дискурсе на Пиренейском полуострове[979]. Наиболее активное применение этих произведений прослеживается в «Семи Партидах», которые, хотя и являлись правовым кодексом, в некоторых моментах принимают форму трактата или «зерцала», предназначенного для будущих монархов, на что обратила внимание уже Ирина Нану[980]. В первых одиннадцати титулах Второй Партиды без труда выявляется идеологический конструкт, отражающий идею суверенитета[981]. У Альфонсо Х последняя определяется как naturaleza[982] – то, что объединяет жителей определенной, политически организованной территории. Условием подобной взаимосвязи является верность государю всех проживающих на его земле, что, в свою очередь, отождествляется с верностью самой земле и определяется как основная политическая связь.
Известно, что политические воззрения Альфонсо Х, утверждающие верховенство королевской власти в его законодательном кодексе, не соответствовали ожиданиям кастильско-леонской знати, которая требовала прерогатив, основанных на старых законах и традициях. Эта ситуация привела к перманентному конфликту между королем и аристократией, в ходе которого многочисленные мятежи постепенно переросли в гражданскую войну в последние годы его правления. С учетом этого контекста исторические труды кастильского монарха воспринимаются как стратегия, суть которой определяется Жоржем Мартеном как «приспособление менталитета к системе полических идеалов»[983]. Анализируя политические представления, получившие развитие в итальянских городах в начале XIII в., Квентин Скиннер отметил возникновение нового самобытного жанра социальной и политической мысли, названного им «гражданской историографией», которая носила более выраженный пропагандистский характер, чем в случае более ранних политических дискурсов[984]. Рассуждения в защиту того или иного политического мнения занимают большое место в городских хрониках, написанных зачастую с одной лишь целью – убедить граждан в преимуществе одной формы правления над другой.
В политическом пространстве Пиренейского полуострова в исследуемый период подобные труды, в которых могли бы обсуждаться или даже критиковаться действия монархов или политические проблемы высшей власти, были просто немыслимы. Однако, по словам Леонардо Фунеса, политическая критика, являющаяся основным элементом политического дискурса, в первую очередь проявилась именно в исторических трудах, созданных в Кастильско-Леонском королевстве[985]. Именно это мы наблюдаем в случае «Истории Испании», где исторический нарратив принимает формы политического дискурса, который перерабатывает широко известные современникам легендарные события в соответствии с принципами аристотелевской аргументации. Хронисты круга Альфонсо Х внедряли эпический материал в описания исторических событий, манипулируя временными рамками и создавая свои собственные интерпретации, основанные на политической идеологии заказчика.
В том, что касается эпического материала, мы прекрасно осознаем те сложности, с которыми сталкиваются исследователи проблемы. Легендарные мотивы, с которыми мы работаем, определяются как таковые историками и филологами[986], а также довольно часто самими хронистами, которые их цитируют. Однако на сегодняшний день мы имеем лишь один практически полный текст эпической поэмы – «Песнь о моем Сиде», лингвистический анализ текста которой свидетельствует о ее создании во второй половине XII в. Другие легендарные повествования, к сожалению, сохранились не полностью, иногда – лишь в нескольких строках, к тому же переписанных и довольно поздних вариантах, относящихся к XIII–XIV вв. Алан Дейермонд объясняет столь небольшое количество рукописных свидетельств тем, что в Испании подобные тексты записывались лишь для использования в представлениях перед публикой, в отличие, например, от французских текстов, которые переписывались для хранения в библиотеках или для знатных ценителей[987].
Несмотря ни на что, существование этих эпических поэм и их приблизительное содержание возможно выявить с помощью косвенных источников, особенно – пересказов и ссылок на них в более ранних хрониках. Можно сказать, что, так же как хронисты короля Альфонсо Х использовали легендарные повествования, чтобы влить их содержание в историописание, современные историки и филологи пользуются историческими материалами чтобы восстановить утраченные эпические поэмы. Так, например, в «Истории Испании» мы сталкиваемся со ссылкой на эпический источник (algunos dizen en sus cantares et em sus fablas de gesta[988]) в момент, когда речь идет о Бернардо дель Карпио. Самым известным примером подобного восстановления, является утраченная «Поэма о семи инфантах де Лара», 550 строк которой были восстановлены Рамоном Менендесем Пидалем[989] с помощью хроник, написанных в XIII–XIV вв.[990] В то же время, важно как можно точнее определять источники эпического материала, который, по словам Хулио Эскалона[991], является частью стратегии политической легитимации применительно к более ранним историческим периодам. Кроме того, изменения во время переноса изложения содержания эпических памятников из одной хроники в другую, помогают определить трансформацию поведенческих моделей, вводимых Альфонсо Х.
Ниже мы поговорим о трех эпических персонажах, чьи жизнеописания стали частью «Истории Испании»: Бернардо дель Карпио, подвиги которого эпос относит к периоду конца VIII – начала IX вв., к временам правления королей Альфонсо II и Альфонсо III. Фернан Гонсалес, живший в середине Х в., являлся современником четырех леонских королей – Рамиро II, Ордоньо III, Ордоньо IV и Санчо I. Что же касается Родриго Диаса де Вивар, то в XI в. он служил Фернандо I и двум его сыновьям – Санчо II и Альфонсо VI.
Известно, что возникновение в Испании легенды о Бернардо дель Карпио было тесно связано с распространением каролингского эпоса на Пиренейском полуострове: этот эпос проник за Пиренеи вместе с клюнийским духовенством и бургундской знатью в эпоху Григорианской реформы. По словам Франсиско Баутиста, Карл Великий впервые упоминается в испанской хронике около 1118 г., в «Силосской истории» (Historia Silense), написанной в Леоне. Ее текст указывает на тот факт, что хронист ранее уже был знаком как с «Жизнью Карла Великого» (