Я не буду пытаться прочитать этот пассаж, «вживаясь» в его содержание, поскольку, думаю, это уведет в сторону о того, что мне представляется в нем ключевым: историки утверждают, что включают слова арабских комментаторов, потому что они служат (cumplen) достижению цели этого изложения (a la su entención). Они отстаивают эту идею в том числе, потому что осознают свою роль посредников между содержанием этих документов и историей, которую они создают, а не только переводчиков. Тем не менее нужно помнить, что, равно как и латинские источники «Всеобщей истории», арабские тексты перерабатываются в процессе перевода. Это относится ко всем историческим сочинениям. За исключением считанных случаев – этимологические глоссы, библейские цитаты или стихи на латыни – читатель историй никогда не имеет дела с оригиналами. Это создает впечатление передаваемой речи, что принципиально важно для авторитета, который пытаются выстроить историки. Читателю только остается прочитать и принять слова «второй степени», если использовать терминологию Женетта[1090], которые, по словам историков, принадлежат арабам, но оригиналы – никогда.
Возможно, в предыдущей цитате процесс фильтрации не так очевиден, как в других фрагментах второй части «Всеобщей истории», где историки демонстрируют свое нежелание включать рассказы классических авторов, потому что находят в них «превращения и… странные рассказы»[1091]. Так происходит в случае с «Метаморфозами» Овидия, неправдоподобная сверхъестественность которых в некоторых случаях слишком противоречит христианским нормам, чтобы допустить эвгемеристическую интерпретацию. И в этом месте Овидий рассказывает о странном превращении, одном из тех, о которых он обычно рассказывал в историях, предшествующих этой, и в последующих историях своей главной книги. И поскольку это небылица, мы не хотим здесь рассказывать все так, как это делает он, но лишь столько, чтобы не терять полностью нить повествования, и те истории, которые рассказывает он, мы передадим как можно более кратко[1092].
Подобный способ используется для того, чтобы обозначить присутствие во «Всеобщей истории» голосов менее заметных (или, по крайней мере, не столь изученных) – ее еврейских источников. Они вводятся сгруппировано и сопровождаются репортативными формулами «разъясняют евреи» (departen los judíos), «у евреев считается» (tienen los judíos), «говорят евреи» (dizen los judíos) или «по суждению евреев» (razonan los judíos)[1093].
Как отмечают многие исследователи, включение этих противоречащих друг другу материалов свидетельствует о том, что настоящая цель историй – не единый универсальный рассказ, будь то события в мире или на полуострове, о создание такой истории, в которой будут взаимодействовать как можно больше исторических дискурсов. Некоторые из них повествователи признают достоверными и надежными, в то время как другие могут считаться сомнительными и даже обозначаться как ложные[1094]. Таким образом, для сотрудников Альфонсо Х историческая правда – это полифония, которую стараются не скрыть, а верно представить[1095].
Перевод – это главный из находящихся в их распоряжении инструментов для реапроприации чужих слов, служащий для достижения цели, стоящей перед новым сочинением. Но этот процесс имеет также и другой результат, противоположный описанному выше. Коупленд пишет о том, что в то время как «переводчик стремится ввести язык оригинала с помощью глубокого его понимания… когда он открывается через это активное понимание, от языка оригинала ждут, что он будет наполнять, формировать целевой язык»[1096]. Такая двунаправленность, когда язык оригинала представляется наиболее подходящим для передачи содержания на другом языке, проявляется в некоторых пассажах, где историки объясняют, что предпочитают иностранные термины их эквивалентам в своем родном языке, поскольку они больше подходят к описываемому предмету, давая возможность использовать слово «более легкое для произношения … и более уместное»[1097]. Это происходит также потому что, как отмечает Сальво Гарсиа, историки вынуждены принимать лексические заимствования из-за «того, что в кастильском (или романсе) зачастую отсутствовали соответствующие референты, которые могли бы выразить содержание компилируемых текстов»[1098].
Вместо того чтобы закончить подведением итогов сказанного в этой статье или выстроить образцовое заключение, собирающее воедино все намеченные линии и, в то же время, не оставляющее возможности для последующих дискуссий, я хочу предложить два несвязанных друг с другом вопроса, касающихся историографии Альфонсо Х и последующей эпохи. Исходя из ранее сказанного, я полагаю, что при ответе на них идеи Бахтина также могут быть небесполезны. Первый из них: как следует понимать роль и воздействие нарративного голоса (nós) историй? В известнейшем пассаже «Всеобщей истории» утверждается, что этот голос принадлежит не историкам, а Мудрому королю, ее истинному автору, поскольку именно он организует, корректирует и направляет процесс составления[1099]. Эта тяга к сочинительству и участие в редактировании той же природы, что и в других произведениях Альфонсо Х, например, в прологе к «Книге восьмой сферы», где король заявляет о своем всестороннем участии в проверке текста, что является своего рода микроуправлением, граничащим с компульсивным перфекционизмом: «И затем этот вышеназванный король исправил и приказал записать и убрал рассуждения, которые показались ему лишними и повторяющимися и неправильно изложенными по-кастильски, и добавил другие, которые счел важными, и что касается языка, его он выправил по своему разумению»[1100]. Об этих же качествах сообщает Хуан Мануэль, когда говорит в «Сокращенной хронике» о контроле короля над работой его мастерских:
При дворе благородного короля дона Альфонсо … было множество учителей наук и премудростей, которым он очень благоволил, и … было большое помещение для изучения предметов, о которых он хотел составить книги. Он проживал в разных местах год, два или более, однако, как говорят те, кто жил его милостью, [там] с ним могли поговорить те, кто этого хотел, или когда он хотел поговорить, и также было пространство для его собственных занятий и для того, чтобы рассматривать и изучать ученые предметы, которые он приказывал приводить в порядок учителям и мудрецам, которых держал для этого при своем дворе[1101].
Несмотря на эти сообщения, невозможно отрицать, что в историях nós включает в себя и других участников процесса сочинения, тех, кого Терес Мартин называет makers, но кого правильнее было бы назвать fazedores (создатели) книг. Похоже, речь идет о голосе, в котором сливаются многие другие голоса-участники этой идеальной литературной мастерской, которую представлял себе Бонавентура, где вместе с голосом автора звучат голоса скрипторов, компиляторов и комментаторов.
Второй вопрос: каким образом установка на полифонию и гетероглоссию, которой Альфонсо наделил свои истории, воплощается в порожденном ими беспорядочном множестве текстов? Как и в случае с источниками «Истории Испании» и «Всеобщей истории», быстрая канонизация историй в ученых кругах полуострова приводит к семиотическому взрыву, в результате которого они становятся наилучшим материалом для создания новых историографических сочинений, служа принципиально иным целям, нежели те, что у них были в эпоху Альфонсо Х. Среди наиболее очевидных случаев подобного рода – «Сокращенная хроника» и «Завершенная хроника» Хуана Мануэля, «Хроника 1344 г.» графа де Барселуш и хроники Санчеса де Вальядолида. Исследования последних десятилетий, посвященные историографии после Альфонсо X, с очевидностью указывают на то, что было бы наивным считать эти переработки всего лишь подражанием, цель которого – расширить и актуализировать проекты, начатые Мудрым королем. Помня предупреждение Сьюзен Зонтаг относительно интерпретации («радикальная стратегия сохранения старого текста … [путем] его переделки … Как бы сильно интерпретаторы ни меняли текст <…> они должны утверждать, что вычитывают смысл – его содержимое»[1102]), можно сказать, что до сих пор сохраняется необходимость тщательно изучить, каким образом тексты постальфонсовой эпохи функционируют в одно и то же время как произведения новые и старые, палимпсесты, которые увековечивают и оттеняют голоса, использованные Альфонсо Х для создания нового дискурса, рассказывающего историю на романсе.
Эпоха Мудрого короля: язык и культура
Рафаэль Кано АгиларСинтаксическая конструкции текстов круга Альфонсо X
1. Синтаксическая структура текстов Альфонсо Х
В своих предыдущих работах[1103] я попытался установить связи между тремя аспектами текстов круга Альфонсо Х – нарративных, экспозитивных или аргументативных, их синтаксические особенности на уровне interoracional и supraoracional[1104], а также природу этих текстов и их повествовательные функции.
В указанных исследованиях были сделаны наблюдения, касающиеся, в первую очередь, уровня supraoracional, согласно которым, подавляющее большинство периодов связано между собой формальными эксплицитными механизмами, что является продолжением традиции таких текстов, как «Кабреросский трактат» (Paces de Cabreros) и «Диспут христианина и иудея» (Disputa del cristiano y el judío), а также юридических текстов. В экспликативных и аргументативных текстах (например, трудах по астрономии или «Партидах») эта цель достигается за счет противительной связи (mas или pero, empero) или адъюнктивных (otrossi) или следственных (onde) наречий. В историческом повествовании («История Испании») повторение соединительного союза e(t) полностью доминирует над другими средствами. Исключение составляют отрывки, в которых содержатся рассуждения и доводы, – в таких случаях используются указанные выше средства. Но для этой насыщенности высказываний средствами связи не свойственно разнообразие коннекторов: помимо e(t) лишь союзы ca, mas и pero встречаются относительно часто, в то время как процент «специфических» коннекторов (por ende, onde, demas, desi, otrossi и т. д.) крайне низок.
Что касается уровня связей между предложениями, было установлено, что в текстах Альфонсо Мудрого (что также соответствует традиции непосредственно предшествовавшей им прозы) отчетливо доминирует подчинительная связь, или гипотаксис, понимаемая в широком смысле (зачастую более 60 % от общего числа). Относительно паратактических отношений можно сказать, что бессоюзная связь (или юкстапозиция) играет маргинальную роль, ее присутствие нерелевантно (что представляет собой полную противоположность поэтическим текстам «ученой литературы» – mester de clerecía). Напротив, присутствие сложносочиненных предложений с эксплицитной связью, практически всегда выраженной утвердительным соединительным союзом e(t), очень велико (около 30 % среди общего числа связей interoracional), особенно в историческом повествовании «Истории Испании». Помимо этого, можно выделить лишь противительные союзы, которые имеют определенную значимость в трудах по астрономии и в письме Дидоны Энею, которое было включено в «Историю»: дискурсивная природа этих текстов объясняет этот факт. Присутствие дизъюнкции (союз о) ощутимо только в Партидах, где она служит для демонстрации возможных альтернатив в воображаемых ситуациях. Что касается сложноподчиненных предложений, здесь наиболее распространенными являются различные типы относительных предложений, что в целом типично для синтаксиса языка. При этом их количество достаточно значительно (более половины всех случаев подчинительной связи) в книгах по астрономии, что объясняется присущей этому виду текстов необходимостью пояснять, описывать, давать характеристику и т. д. Придаточные дополнительные предложения, особенно с прямым дополнением, используются прежде всего для введения косвенной речи, что объясняет их значительное присутствие в «Истории Испании». Далее идут причинные (объяснения и доказательства встречаются в текстах любого типа). Остальные виды придаточных предложений встречаются достаточно редко и в текстах разного характера. Временные придаточные изобилуют (хотя при этом составляют всего 14 % от общего числа придаточных), как этого и следовало ожидать, в историческом повествовании, но очень скудно представлены в описательных (астрономия) и аргументативных (право) текстах. Условными придаточными богаты Партиды (12,5 %), где с их помощью вводятся воображаемые ситуации, которые должен предвидеть законодатель. Здесь также используются другие языковые структуры, выражающие гипотетичность, например, придаточные относительные предложения в сослагательном наклонении, вводимые местоимениями qui(en) или el qui / el que. Придаточные предложения следствия встречаются считанные разы и служат для связи и выделения событий, рассказанных в «Истории». Уступительные предложения сосредоточены главным образом в письме Дидоны Энею, а именно в тех отрывках, где покинутая любовница отвергает как несостоятельные предположения, которые могли бы оправдать бегство ее возлюбленного.
Наконец, нужно отметить, что рекурсия в придаточных предложениях, которая может достигаться посредством введения, с союзом или без него, новых придаточных предложений или через присоединение еще последовательное подчинение, в целом, достаточно распространена в текстах Альфонсо Х[1105]. Юкстапозиция придаточных предложений встречается редко (как и юкстапозиция в целом в текстах Альфонсо Х), несколько чаще мы можем наблюдать их согласование, но наиболее релевантным является последовательное соединение подчинительных конструкций (в общей сложности, четвертая часть придаточных предложений устанавливает подчинительную связь с предыдущим придаточным предложением). Это характерно и для некоторых более ранних текстов, например, «Кабреросского трактата» и «Книги двенадцати мудрецов», но только лишь для них.
2. Анализ «Семичастия» («Setenario») и «Всеобщей истории»
В произведениях, анализируемых специально для этого исследования, ситуация очень похожая, поскольку, хотя тексты круга Альфонсо Х были созданы разными авторами и в разное время, а также имеют различную природу, между ними, несомненно, есть некое «семейное сходство» – доказательство слаженности работы «мастерской», созданной по инициативе Мудрого короля.
Во «Всеобщей истории»[1106] эксплицитная связь на уровне supraoracional встречается довольно часто как в библейских пассажах (в 89 % всех периодов), так и в части, посвященной истории Древности (88 %)[1107]. Как и в текстах, о которых речь шла выше, наиболее распространенным коннектором является соединительный союз e(t): в библейских пассажах в 45 % случаев связь выражена этим отдельно взятым союзом, в «классических» – еще чаще (53 %). Это соотношение приближается к 60 %, если учитывать случаи, когда e(t) сопровождается другими элементами: по большей части это указательные местоимения, но периодически используются и другие виды местоимений, а также такие коннекторы, как por ende, otrosí, desi, pero (хотя здесь это последнее слово не является собственно союзом), наречия и порядковые числительные. В редких случаях встречаются другие союзы, такие как mas и о, также pero, хотя синтаксический статус последнего еще не очевиден (иногда pero примыкает к составному маркеру en cabo). Из подчинительных союзов лишь несколько раз встречается ca, отдельно или усиленный указательным местоимением или наречием. Такие анафорические элементы как местоимения, клитические и прежде всего указательные слова также выполняют эту функцию, равно как и указательные местоимения и порядковые числительные. Последние помимо своей общей доли присутствия (почти 7 % от общего числа) в некоторых пассажах служат для рекурсивной связи, образуя более или менее длинные ряды перечислений, как, например, в Книгах I и Х, где они приближаются или даже превышают 50 % от общего числа элементов связи[1108]. Наконец, также встречаются некоторые элементы, которые в других текстах круга Альфонсо Х, а также в последующую эпоху будут функционировать как специфические маркеры связи. Однако их присутствие в данных фрагментах еще очень скудно: onde отдельно или с указательным словом используется с некоторой регулярностью, в то время как demás, desi, dond и otrosí встречаются считанные разы, а por ende всегда сопровождается союзом et.
Эксплицитная связь между периодами, или связь на уровне supraoracional, также очень распространена в «Семичастие» (82 %). Как правило, в начале соответствующего закона отсутствует связь с изложенным ранее. Но в некоторых случаях закон (например, II) начинается с отсылки к предыдущему закону посредством анафорического элемента или какого-либо другого средства: “Et todas estas muestran la bondat que Dios en él puso” [Setenario. 8] (Во всех них проявляется добродетель, которую Господь вложил в него)[1109].
Todas estas указывает на буквы, составляющие имя короля дона Фернандо. Они подразумеваются в конце предыдущего закона и помещены в начале следующего. Также закон может начинаться с союза ca (поскольку), служащего для доказательства изложенного в конце предыдущего закона или самого титула закона, как это можно наблюдать в Законе VII[1110] или в содержании этого титула[1111].
Интересный аспект, который четко отделяет «Семичастие» от других анализируемых текстов, в особенности нотариальных документов, хотя и сближает его с Партидами, – это довольно значительная распространенность средств соединительной связи между периодами. Так, e(t) как отдельный коннектор встречается лишь в 14 % случаев, хотя, если учитывать все ситуации, когда он усиливается каким-то другим средством, эта цифра достигает почти 45 % (что тем не менее далеко от тех позиций, которые e(t) занимает в других текстах). В качестве таких усилительных средств могут выступать указательные слова (их сочетание с e(t) встречается несколько чаще, чем просто e(t), – 16 %), а также e(t) porend (10 %). Комбинации с местоимениями otrosí, mas и demás, aun, неопределенными местоимениями и порядковыми числительными используются минимально, но само их наличие придает этому тексту бóльшую по сравнению с другими вариативность. Другие сочинительные союзы (mas, pero и ni) встречаются, но также крайне редко. Кроме того, можно обнаружить союзы, более характерные для подчинительной связи, которые начинают период и связывают его с предыдущим, подтверждая и обосновывая его содержание. Отсюда более частое по сравнению с porque использование ca. В свою очередь, примечательна ситуация со словом que: с возможным значением коннектора и дискурсивного знака связи оно встречается примерно в 10 % случаев (по крайней мере, это единственная функция, которой можно приписать его появление в таких контекстах). Так, в начале закона LIII приводится ряд периодов[1112], которые в определенном смысле продолжают последовательность предложений-доказательств периода предыдущего. Таким образом, похоже, что все эти периоды представляют собой серию обоснований того, что почести, которые древние оказывали Юпитеру, следовало было оказывать Христу[1113].
Затем этот ряд возобновляется, и для введения этих периодов (или суб-периодов) поочередно используются ca и que. В законе LIV мы опять наблюдаем схожую ситуацию, хотя и с другой организацией, которая, судя по всему, указывает на отличающиеся функциональные отношения, но при этом связь всегда осуществляется посредством que и повторения синтаксической схемы, которая также выполняет функцию связующего механизма. В этих случаях перед нами снова последовательность, начинающаяся с que, которое в следующем предложении повторяется вместе с указательным местоимением среднего рода. Иногда за этим следует доказательство, вводимое с помощью ca, так что это можно было бы расценивать как риторическую инверсию придаточного подлежащного предложения[1114].
Это параллельное или повторное размещение экспрессивных средств также составляет специфическую особенность синтактико-дискурсивной структуры «Семичастия», что помимо выполнения своей риторической функции служит для связности дискурса. Такое использование мы видим в случаях, когда que может указывать на оптатив или предыдущую фразу, в которой имплицитно выражен приказ, что вполне типично для заголовков различных пунктов предписаний[1115].
Связь посредством анафорических местоимений (личных, клитических и, в несколько большей степени, указательных, которые тем не менее обычно усиливают et) встречается, но ее доля незначительна. Более релевантным оказывается использование последовательности порядковых числительных как способа систематической организации речи. Этот прием долгое время будет традиционным для экспозитивного дискурса средневековых трактатов и многочисленных литературных форм, порожденных ими. В качестве примера можно привести начало LV закона[1116].
И, наконец, возможно более значимо присутствие (впрочем, также невысокое в процентном соотношении) элементов, по большей части наречных, которые в ту эпоху переходили в разряд или выполняли функцию маркеров связи как внутри, так и за пределами границ предложения. Наиболее часто используемые (еще раз подчеркну, что эта частотность относительна) onde (7 %) и otrosí (8 %). В некоторых случаях они усилены указательными словами, местоимениями или порядковыми числительными. Кроме того, несколько раз встречаются assi (усиленное с помощью porend), asimismo, demas, desi и por ende (последнее слово появляется всего дважды). В других текстах Альфонсо Х мы наблюдаем сопоставимую ситуацию, хотя распределение может быть иным. Тем не менее среди коннекторов не встречается противительный союз empero, наиболее характерный для Партид по сравнению с другими текстами Альфонсо Мудрого.
Во «Всеобщей истории» механизмы связи на уровне interoracional отличаются, хотя и не очень сильно, от тех, что преобладают в «Семичастие», а также в других текстах Альфонсо, например, в «Книге о восьмой сфере» и Партидах. В то же время они близки механизмам, свойственным для другого большого нарративного текста, появившегося в мастерской Мудрого короля, – «Истории Испании». Так, подчинительная связь между последовательностями предложений возрастает до 17 %, что связано с обилием нарративных рядов, где основным приемом является сочинительная связь, выраженная союзом et. Этот процент мог бы быть еще выше, если бы не многочисленные рассуждения, встречающиеся в тексте и требующие других способов организации[1117]. В сочинении (юкстапозиция здесь также едва представлена) полностью преобладает союзная связь с et, разделительные союзы практически отсутствуют, и только противительная связь за счет рассуждений, аргументации и контраргументации немного превышает 5 % от общего числа паратактических отношений. Сочинительная связь может концентрироваться в нарративных пассажах, представляющих собой сцепление длинных рядов событий[1118].
Паратаксис[1119] «Семичастия» весьма специфичен. По сравнению с нотариальными документами его использование здесь радикально минимизировано: всего 6 % от общего числа. При этом мы видим преобладание, хотя и не столь подавляющее, сочинительной связи с союзом (73 %), следом за которой идет юкстапозиция, присутствие которой в этом тексте относительно велико (почти 16 % от общего числа паратаксиса), и сочинительная связь с противительным отношением (чуть меньше 10 %). Разделительный союз встречается всего однажды. В этом смысле текст близок к Партидам (здесь паратаксис составляет около 8 % отношений) и сильно отличается от других текстов Альфонсо Х – нарративных и экспозитивных (труды по астрономии), – где сочинительная связь чаще выполняет свои соответствующие повествовательные функции. Большее присутствие противительных союзов, каким бы ограниченным оно не было, связано с аргументационным характером текста, в котором выделяются оттенки ситуаций, утверждений или размышлений на какую-либо тему, что достигается введением слов mas или ante (pero все еще выполняет роль скорее маркера противопоставления = «sin embargo»)[1120].
Во «Всеобщей истории» гипотаксис снова становится доминирующим способом построения. Его присутствие не столь значимо, как в «Семичастие», но сопоставимо в тем, что мы наблюдаем в «Истории Испании» (почти 60 %). Здесь также в перечне подчинительных конструкций значительно преобладает всего несколько типов, хотя так или иначе в тексте представлены все разновидности. Относительные конструкции составляют 30 % от общего числа подчинительных связей, хотя это число может быть увеличено до 35 %, если включить сюда придаточные подлежащные или предложения без выраженного антецедента. Вслед за ними достаточно значительное присутствие демонстрируют придаточные дополнительные с прямым дополнением – около 16 %, что связано в первую очередь с большим количеством косвенной речи. Этот процент может возрасти до 20 %, если добавить к ним другие виды дополнительных предложений (подлежащные и приименные). Помимо вышеназванных, только придаточные причины присутствуют в значительном количестве (чуть меньше 12 %), что связано с встречающимися по всему тексту многочисленными рассуждениями, в которых доказывается изложенное или объясняется причина явлений, имеющих отношение к рассказанным событиям. В этих случаях используются ca или porque, несколько раз встречается como в позиции перед главным словом. С помощью ca, которое всегда стоит в постпозиции, вводятся доказательства только что сказанного и обосновывается сам факт включения сказанного в состав текста. Придаточные причины с porque демонстрируют бóльшую позиционную и смысловую вариативность и чаще могут присоединяться друг к другу[1121].
Никакой другой вид подчинительной связи не достигает 10 % от общего числа, и ни один, кроме придаточных времени, не превышает 5 %. Эта относительная распространенность придаточных времени объясняется нарративным характером значительной части текста; здесь придаточные предложения обычно не присоединяются друг к другу в пределах одного периода, за исключением случаев, когда есть отсылка к временным ситуациям другого типа[1122].
В «Семичастии» гипотаксис является доминирующим способом организации предложения (75 %). Это соотношение немного превосходит то, что мы наблюдаем как в Партидах, так и в «Истории Испании», «Всеобщей истории» или «Книге о восьмой сфере». Это же преобладание (с небольшими колебаниями) свойственно для всех анализируемых законов. Однако здесь мы снова сталкиваемся с неравным присутствием видов подчиненных предложений. Придаточные относительные снова составляют наиболее распространенную группу, хотя это преобладание не подавляющее – 32 %. Этот показатель превышает 40 % от числа всех подчинительных связей, если сюда добавить относительные субстантивные[1123] предложения (10 %). Доля придаточных дополнительных предложений достигает 13 %, если объединить в одну группу наиболее многочисленные придаточные с прямым дополнением, придаточные подлежащные и приименные. Подобная ситуация характерна и для Партид, но далека от показателя «Истории», превышающего 20 % за счет обилия косвенной речи. Напротив, особо выделяется относительно высокая частотность придаточных причины (11 %), связанная с отчетливо выявляемой в тексте интенцией аргументировать и разъяснить определенные утверждения, составляющие, так сказать, идеологическое ядро текста. В силу этой своей функции значительное большинство придаточных причины вводятся a posteriori с помощью ca (около 100 случаев) и que (примерно 20 случаев), в то время как предложения с porque (другие средства связи такого типа практически не используются) встречаются менее 50 раз. Этот контраст между причинностью, выраженной с помощью porque (речь идет как об акте высказывания (enunciación), так и о высказывании-результате [enunciado]), и доказательством, вводимым ca, становится понятен, когда эти два типа примыкают друг к другу в одном высказывании[1124].
Здесь с помощью ca вводится не столько доказательство, сколько развитие приведенной аллегории. Напротив, высказывания с que чередуются с высказываниями с ca, наводя на мысль, что они выполняют одну и ту же дискурсивную функцию[1125].
Разумеется, уникальна комбинация porque с отрицанием, придающая высказыванию значение уступки (такое сочетание несколько увеличивает общее число уступительных предложений) и противопоставленная через противительную связь сочинения настоящему придаточному причины с porque[1126].
Никакой другой тип подчиненных предложений не достигает 5 % от общего числа, даже условные представлены минимально (менее 4 %), что резко контрастирует с Партидами (более 12 %) – настоящим правовым текстом. Очевидно, что законы «Семичастия» не мыслятся как те, чье выполнение или невыполнение влечет за собой какие-то последствия, связанные с наказанием или изменением положения человека. Скорее, они устанавливают истины, которые в тексте излагаются и разъясняются[1127]. Только в законе CI присутствие условных предложений возрастает до 11 % Эта исключительная ситуация становится понятна, если учесть, что цель этого закона – не только разъяснить предписания, касающиеся проведения исповеди, но и предусмотреть возможные ситуации, в которых допустимо или недопустимо исповедоваться кому-либо, кроме приходского священника[1128].
Начало «Семичастия» не отличается от других текстов в плане протяженности периодов. Их распространенность довольно умеренна: периоды, включающие от двух до шести предложений, составляют 70 % от общего числа. Таким образом, более протяженные периоды встречаются лишь изредка, но при этом они более разнообразны, чем те, что мы встречаем в текстах документов. Наиболее длинные могут состоять из 25 предложений. Сложность таких периодов может быть связана не только с их протяженностью, но также, как было указано, с использованием инфинитивов и герундиев, а также зачастую с аккумуляцией (пары или более длинные ряды) номинальных элементов, таких как существительные и прилагательные, которые увеличивают, порой очень значительно, длительность этих абзацев.
Однако этот параметр, как и во многих других средневековых текстах, в высшей степени умозрителен и ненадежен, и пунктуация, предложенная издателем Вандерфордом, тут, разумеется, совершенно бесполезна: так, он делит на два разных периода фрагмент, который, учитывая сильную внутреннюю связь и синтаксическую неразрывность его элементов, должен рассматриваться как единый период (Закон Х: «По причине … в то время»; или в начале Закона III ряд периодов, связанных с помощью que). Аналогичным образом, в ряду, подобном следующему, сложно, если не сказать невозможно, определить, один, два или три периода перед нами[1129].
Только произнесение вслух, что предполагает определенный темп и расстановку пауз, могло бы дать основание для того или иного деления. Впрочем, нельзя сказать, что подобные случаи, оставляющие место для разных интерпретаций, существенно влияют на итоговый вывод. Многокомпонентность «Семичастия», оцененная исходя из рекурсивности отношений сочинения и последовательного подчинения, очень велика: 66 % из всех выделенных в тексте периодов демонстрируют тот или иной тип рекурсивности. Это радикальным образом отличается от того, что мы видим в «Песни о моем Сиде» и «ученой поэзии». Также эта цифра сильно превосходит соответствующий показатель нотариальных документов (при этом в королевских документах и документах, относящихся к последним десятилетиям XIII в., ситуация иная). С другой стороны, что тоже характерно, рекурсивность реализуется прежде всего в сложноподчиненных предложениях с последовательным подчинением (78 %), в то время как расширение придаточных за счет сочинения значительно меньше (17 %), а показатель рекурсивности среди юкстапозиции и вовсе незначителен (4 %), что в значительной степени соответствует соотношению связей между предложениями на первом уровне, хотя в рекурсивных отношениях сочинительные связи встречаются чаще, и появляются виды, практически отсутствующие на более высоких уровнях (например, сложносочиненные предложения с разделительными союзами).
С другой стороны, рекурсивность обычно возникает не в пределах отдельно взятого периода, а концентрируется, порождая, таким образом, периоды, обладающие внутренней сложностью, которая порой достигает невероятных масштабов. К этой крайности нужно добавить тот факт, что периоды с наибольшей внутренней сложностью, как и следовало ожидать, чаще всего оказываются и наиболее протяженными, при этом эта протяженность достигается, как правило, за счет последовательностей инфинитивов и герундиев или длинных номинальных рядов. Кроме того, по сравнению с текстами, о которых речь шла выше, даже королевскими нотариальными документами конца XIII в., уровни рекурсивности гораздо выше, и случаев ее употребления больше. Так, третий уровень рекурсивности достигается более чем в 150 случаев, до четвертого уровня она доходит почти в 40 случаях, пятого – в 10 случаях (интерпретация одного из них вызывает сомнения) и шестого – в двух. Также есть две ситуации, которые можно было бы рассматривать как семичастное присоединение. Наглядным примером может служить следующий период[1130].
Такая степень сложности, не столь уж редкая, хотя, разумеется, и не преобладающая, возникает не случайно: нужно привести достаточную аргументацию, чтобы объяснить, не оставляя места ни малейшему сомнению, мудрость короля Фернандо и его сомнения относительно рискованных советов, которые ему давали.
Синтаксическая структура дискурса «Семичастия» не сильно отличается от текстов последующих эпох, но, как это было показано в предыдущих исследованиях Партид, очень далека от традиции юридических текстов. В то же время эта структура принципиально сближает «Семичастие» с научными трактатами, так что мнение многих ученых, относящих его к этому жанру, имеет теперь также лингвистическое и дискурсивное обоснование. Структура содержания, которая еще может варьироваться на протяжении всего текста, в целом, достаточно устойчива. В начале каждого закона находится общее утверждение, высказанное в аподиктической форме, или представлено положение вещей с объяснениями, доказательствами и т. д., которые обосновывают использование синтаксических средств, обозначенных выше[1131].
Экспозитивный характер, более свойственный для трактатов, проявляется в начальных предложениях глав, построенных как метатекст, где делается отсылка к тому, что было изложено в предыдущей главе, для того, чтобы затем перейти к новому вопросу (впрочем, этот способ используется и в нарративных текстах Альфонсо Х). Таким образом, это другой механизм текстуальной и дискурсивной связи[1132].
При поверхностном чтении может показаться, что во «Всеобщей истории» (или в анализируемых ее фрагментах) часто используются очень длинные периоды, однако это не так, по крайней мере, относительно грамматических основ с глаголом[1133]. Те, что имеют от одной до пяти грамматических основ, составляют почти три четверти от общего числа. Среди них наиболее часто встречаются предложения с двумя основами (около 20 %), а самые редкие – с одной основой (меньше 11 %). Наиболее длинные периоды, включающие шесть и семь основ, занимают по 5 %. Процент остальных, среди которых даже два периода с пятнадцатью грамматическими основами (наиболее длинные среди обнаруженных), еще ниже. Тем не менее, как это будет показано далее, в конструкции именно этих не самых многочисленных отрывков сосредоточена наибольшая внутренняя сложность, за счет чего их обычно выделяют как самые репрезентативные для синтаксического строя произведения (и, следовательно, для синтаксиса текстов Альфонсо Х в целом).
Однако, как и для других проанализированных средневековых текстов, эти подсчеты весьма приблизительны, поскольку, как уже было указано, зависят от не вполне надежных критериев и, в конечном счете, от смысловой и интонационной интерпретации спорных фрагментов. В качестве примера можно привести следующий случай, где в силу полной синтаксической связности ряда строится всего один период из того, что, принимая во внимание интонацию, могло бы образовывать два (именно это сделал Солалинде с помощью пунктуации; Санчес-Прието, напротив, сохраняет один период)[1134].
Собственно, сложность предложения – это один из аспектов, всегда выделяемых в текстах круга Альфонсо Х, в особенности, в таких его амбициозных и масштабных произведениях, как это. Тем не менее проведенный анализ свидетельствует, что в плане расширения придаточных предложений, будь то сочинительная или подчинительная связь, «Семичастие» демонстрирует гораздо бóльшую сложность структуры. Это касается как количества рекурсивных отрывков, так и видов рекурсии и ее интенсивности. Во «Всеобщей истории» количество периодов с тем или иным типом рекурсивности, разумеется, велико, но оно не достигает половины от общего числа (44 %), что далеко от соответствующего показателя «Семичастия» и ближе к показателям нотариальных документов, чуть более высоких. С другой стороны, хотя разница не столь значительна, во «Всеобщей истории» встречается меньше случаев последовательного подчинения придаточных предложений и больше случаев сочинительной связи. И, наконец, рекурсивность не достигает той глубины, которая была отмечена в «Семичастие» или даже в нотариальных документах: она не идет дальше четвертого уровня. Кроме того, не стоит забывать, что в конструкциях такой сложности обычно не используются одновременно ряды с глагольным ядром в личной и безличной формах.
Однако в наиболее длинных периодах встречаются места, в которых проза «Всеобщей истории» достигает высокого уровня разработки, и можно найти конструкции столь запутанные, что стоит значительного труда понять их суть и проанализировать, и в одном случае, как мы увидим, даже кажется, что синтаксическая нить дискурса теряется. Хорошим примером крайне сложного периода будет следующий отрывок: «Et nuestro sennor Dios porque sabie que serie esto asmado desta guysa, por guardar que si fuessen que se non cumpliesse, ca si al Parayso entrassen de cabo, e dela fruta de aquel aruol de saber el bien e el mal comiesen, numqua despues podrien morir, e esto non querie Dios, puso El en la entrada del Parayso un angel con una espada de fuego que numqua iamas alla dexasse entrar a ninguno, nin a ellos, nin a otro omne si Dios lo non fizies»[1135].
Период, очевидно, построен по кольцевому принципу, в лучших традициях средневековой цицеронианской риторики, поэтому его «главное» ядро – puso – находится ровно в центре. Ему предшествует и за ним следуют различные подчиненные конструкции, но несмотря на это уровень глубины рекурсивности, наблюдавшийся в «Семичастие», не достигается, хотя аккумуляция и круговое расположение дают основание для детальной разработки, следы которой видны во фрагменте.
Как уже было отмечено, использование такого циклического способа ведет к очевидной потере синтаксической нити, таким образом, что период обрывается, по крайней мере, лишается главного ядра, и речь начинает движение по новому пути, при том что предыдущий остается непройденным. Этот способ построения, при котором высказывание порождается по мере того как появляются идеи и размышления, но без оглядки назад (как в устном высказывании, хотя выражения этого абзаца совсем не характерны для устной речи), нередко встречается в текстах круга Альфонсо Х, хотя, разумеется, не является определяющим среди видов синтаксической конфигурации. Кроме того, структурирование периода вызывает споры, поэтому издатели – Солалинде и Санчес-Прието – снова расходятся во мнениях относительно его пунктуации и, соответственно, артикуляции: «et alos de su generacion misma e de su conpanna, e alos otros que auer podie delos fijos de Adam, ca fueron muchos, segund dize Iosepho <…>, e aun даже la Biblia misma dize que ouieron Adam e Eua fijos e fijas, et pueden se entender estos fijos e fijas por mas que Caym e Abel e ssus hermanas e Seth su hermano, e yuan se ya esparziendo por las tierras apannaua los Caym, e alos que auer non podie fazie los por fuerça uenir a morar allí a aquella cibdat» [GEI. 11.6–20b][1136].
Как можно наблюдать, тематические синтагмы «alos de su generación … Adam» разрозненны (анаколуф, не имеющий риторической функции), поскольку доказательство (са), ряд ссылок на авторитеты (segund), а также объяснения, соединенные сочинительной связью (до «esparziendo…»), отделяет их от apannaua – единственного кандидата на роль главного слова этих синтагм. В следующей фразе («e alos que auer non podie…»), связанной с предыдущей сочинительной связью, ситуация, судя по всему, повторяется.
С увеличением сложности разработки синтаксиса Партид логически связан порядок рядов предложений по отношению друг к другу. В этом тексте процент инверсии придаточных предложений и их размещения перед главным почти в два раза превышает соответствующий показатель в нотариальных документах и приближается к 22 % от общего числа периодов с каким-либо видом инверсии. Также несколько повышается пропорция периодов, содержащих более одного вида инверсии: 180 случаев инверсии в 121 периоде. Кроме того, встречается больше случаев, когда мы имеем дело с препозицией не только придаточного предложения, но и других придаточных по отношению к нему, образующих рекурсивную структуру. Все это, наряду с такими особенностями топикализация и фокализация дополнений или неличных форм, порождает более сложную и тщательно отделанную синтаксическую структуру, чем та, что мы видим в документах, и, разумеется, очень сильно отличающуюся от структуры «Песни о моем Сиде». Упомянутые инверсии могут быть связаны с причинами когнитивного и дискурсивного характера, но во многих случаях они скорее имеют риторическую природу. Сравнивая с документами, также можно указать на некоторые отличия в видах предложений, содержащих эту инверсию: в «Семичастии» чаще всего в препозиции к главному находятся придаточные сравнительные предложения со значением образа действия, вводимые с помощью así como (более 50 % от общего числа), при этом главное предложение вводится через e(t) assi, а количество присоединяемых придаточных образа действия очень незначительно. На втором месте находятся придаточные времени (quando, pues que, ante que, etc., но fasta que не используется никогда), составляющие чуть более четверти случаев. Следующий затем перечень отличается бóльшим разнообразием. Здесь в порядке убывания (ни один вид при этом не превышает 10 % от общего числа) расположились придаточные причины (porque или pues (que), никогда не используется ca), предложения с que, которые трудно классифицировать, сравнительные, придаточные цели, подлежащные, локативные и дополнительные с прямым дополнением. В большей части этих видов предложений предполагаемая инверсия, вероятно, обусловлена когнитивными причинами.
Наряду с вышеуказанными, внимание привлекают конструкции, вводимые с помощью que, расположенные в начале периода, вслед за которыми идет указательное местоимение с анафорической функцией или наречие, что, несомненно, представляет собой случаи топикализации (здесь фраза с que может быть рассмотрена как придаточное подлежащное предложение)[1137].
Эта модель повторяется несколько раз в LIV законе и в итоге становится, как было сказано (§ 5.1.1.), инструментом дискурсивной связи. В других случаях она используется отдельно, в особенности, когда препозиция не сопровождается новым употреблением анафорического элемента, в результате чего конструкция с que оказывается разъединена (синтаксически, но не дискурсивно) со следующим высказыванием, для которого она служит исходным пунктом сравнения, подобно тому, как это происходит в конструкциях, вводимых así como[1138].
Что касается инверсии придаточных и главных предложений, «Всеобщая история» также не демонстрирует интенсивности или полного нарушения привычных норм. Процент периодов, в которых встречается какой-либо вид инверсии относительно предполагаемого прототипического порядка слов, меньше, чем в «Семичастии» и лишь слегка превышает 17 %. При этом в этих периодах содержится, как правило, не более одного случая инверсии (на 43 периода с инверсией 60 случаев ее употребления). И, наконец, инверсия обычно встречается в предложениях, для которых это наиболее свойственно – придаточных причины, времени и образа действия. В свою очередь, внутри этих видов инверсия сопровождается наиболее подходящими для этого средствами связи: como в придаточных причины, quando, desque, (de[s])pues que или ante que в придаточных времени, (así) como или según в придаточных образа действия. Есть более примечательные случаи, такие как с porque, чья инверсия делает акцент на указанной причине и на самом факте того, что это именно причина[1139].
Или следующий пример со скоплением придаточных цели (или два первых случая следует рассматривать как относительные придаточные с que?) в препозиции к главному, что совсем не свойственно для анализируемых фрагментов. Кроме того, все это еще находится внутри пространного и сложного периода c вставленными одна в другую подчинительными конструкциями, среди которых есть уступительные, что тоже не вполне обычно[1140].
«Всеобщая история», как о том свидетельствуют все исследования, – это текст, основанный на разнообразных источниках, включающий в себя разные модусы дискурса, и, как следствие, для него характерны различные синтаксические траектории и конфигурации. Основу составляет рассказ, основанный в одних случаях на Библии, в других – на текстах латинской традиции. Но этот рассказ постоянно прерывается цитатами из источников, описаниями и в особенности объяснениями. От этого зависит выбор синтаксических средств в построении дискурса, которые мы отметили выше. Сложность и расположение элементов этого дискурса в значительной степени связана со стремлением точно передать движение мысли. Риторический компонент и поиск «правильного» и «подходящего» дискурса также заметны, но прежде всего выделяется желание найти способы, наилучшим образом позволяющие передать то, что хотят сказать.
Выводы
Предпринятое исследование позволяет сделать следующие выводы, характеризующие синтаксическую организацию дискурса текстов Альфонсо Х.
• Абсолютное преобладание эксплицитной связи между периодами – организующий принцип текстов Альфонсо Х.
• Однообразие коннекторов при преобладании союза e(t), встречающегося отдельно или вместе с другими элементами, с различным его использованием в рамках основного значения прибавления, за исключением «Семичастия» и определенных пассажей «Всеобщей истории», где объяснение и размышление способствуют введению других видов связи (например, последовательность порядковых числительных в «Семичастии»).
• Меньшая доля паратаксиса (при почти полном отсутствии юкстапозиции), более заметного в «Семичастии», чем в нарративных пассажах «Всеобщей истории».
• Связь различных видов подчинительных связей с повествовательной функцией каждого текста или каждой части текста.
• Многокомпонентность, измеряемая длиной, рекурсивностью и взаимным расположением периодов, встречается во всех текстах, но ее присутствие особенно заметно в «Семичастии».
Таким образом, эти два текста становятся парадигмой для последующих текстовых традиций: «Семичастие» – для ученой литературы (трактатов) и «Всеобщая история» – для историографии (или беллетристики).