Наследие средиземноморских игровых практик в «Книге игр» Альфонсо X Мудрого на основе латинских источников
Король Альфонсо X был очень многогранным монархом: он не только положил начало развитию первоклассной литературной традиции, но и был вынужден пройти на протяжении своего правления через трудные годы, отмеченные разнообразными междоусобицами; годы, на протяжении которых отношения между различными социальными группами (прежде всего знатью и духовенством) приходилось постоянно поддерживать в хрупком равновесии. Если рассматривать отдельно литературное наследие короля, то в нем выделяются своей значимостью «Всеобщая история» (General estoria) и «История Испании» (Estoria de España), начатые около 1270 г. Их дополняют труды юридического и научного характера, среди которых теряется так называемая «Книга игр» (Libro de los juegos[1141]): ввиду ее содержания, она выглядит менее монументальной и вторичной по своей значимости. Сохранился лишь один оригинал этой книги, ныне хранящийся в Королевской библиотеке монастыря Св. Лаврентия в Эскориале[1142]. В этом труде рассматриваются три различных типа игр, что отражено в его полном названии: «Книга шахмат, костей и нард» (1252–1284)[1143]. Что побудило монарха высокой культуры примерить обличье rex ludens? В качестве отправной точки рассмотрим возможный назидательный подтекст труда.
Во многих исследованиях этой книги делается акцент на ее арабских корнях[1144]. Это очевидно даже с точки зрения иконографии: в труде мы находим иллюстрации в типично арабском стиле, включая изображения самого короля. Арабские корни работы особенно заметны в том, что касается шахмат. Эта игра не имеет однозначного аналога среди игр греко-римской античности, хотя на протяжении веков ее сравнивали с ludus latrunculorum, «игрой в наемников», или, другими словами, «игрой в солдатиков»[1145].
Однако практика игры в шахматы, как уже было отмечено, имеет самостоятельное происхождение. Поэма «Стихи о шахматах» (Versus de scachis) является первым европейским текстом, упоминающим шахматы, и она датируется XI в.[1146] После этого мы встречаем шахматы в сочинении «О природе вещей» (De naturis rerum) Александра Неккама, которое включает краткий комментарий к труду «О шахматах» (De scaccis) (ок. 1180 г.), или в «Книге об обычаях людей простых и знатных по поводу игры в шахматы» (Liber de moribus hominum et de officiis nobilium super ludum scacchorum) Якопо да Чессоле (XIII в.), хотя здесь шахматы рассматриваются лишь как гомилетическая модель, социальная метафора[1147]. Только в XVI в. появляется длинная поэма Марка Иеронима Вида «Игра в шахматы» (Scacchia ludus) (впервые увидевшая свет в Лионе в 1525 г.), в которой описывается партия в шахматы между Аполлоном и Меркурием, оканчивающаяся шахом и матом. Путаница между играми усиливалась тем, что в Средние века название ludus latrunculorum часто применялось к шахматам, вероятно, из-за схожести этих стратегических игр[1148]. Однако исследовательский подход, совмещающий методы латинского литературоведения и археологии, позволяет нам выделить ряд типично римских и, шире, средиземноморских элементов при рассмотрении игр в кости и нарды.
Кроме того, как это часто происходит в случае исследования игр, такая постановка проблемы влечет за собой распутывание целого клубка культурных и религиозных элементов.
Отдельную сложность при исследовании наследия Книги игр представляет сам специфический жанр этого произведения, менее защищенный, чем иные (относящиеся к чистой художественной литературе) и менее систематизированный. Немногие осмелились бы вносить правки в стихи Овидия, однако иная ситуация наблюдается с изменениями в содержании медицинских, астрономических, кулинарных и иных трактатов с целью их актуализации. Несмотря на то что игры были неотъемлемой частью жизни всех социальных и возрастных слоев общества, ни в классическую античность, ни в Средние века не обнаруживается полноценного трактата, посвященного их систематизации. Это не отменяет того, что игры часто упоминаются в латинской литературе (у Варрона, Горация, Овидия, Платона, Марциала, Ювенала, Петрония, Исидора Севильского), но эти упоминания не отличаются ни обширностью, ни конкретикой. До труда Альфонса X Мудрого появляется лишь «Ономастикон» (Onomasticon) Юлия Поллукса, написанный на греческом во II в. Однако этот труд представлял собой лишь поверхностный список игровых терминов (166–176 гг., список игр содержится в книге IX). Вероятно, Светоний в своих трудах описывал детские игры, а Клавдий посвятил один из своих текстов игре в кости, но эти работы до наших дней не дошли. Это возвращает к мысли о том, что мы имеем дело с уязвимым литературным жанром. Эти и другие труды не сохранились, и нам неизвестно, насколько подробно и обширно они описывали современные авторам игры. Овидий в «Скорбных элегиях» (Ovid. Tristia. 2.471–485) в общих словах говорит о существовании трактатов, подробно описывающих азартные игры, очки, которые можно было получить в игре в бабки, различные способы бросания костей, игры, похожие на шахматы и крестики-нолики. К сожалению, как уже было отмечено, ни один из этих текстов не сохранился.
Эти античные литературные оазисы отделяют от «Книги игр» Альфонсо X, написанной во второй половине XIII в., лишь элегическая поэма «О старушке» (De uetula)[1149] и, вероятно, Bonus Socius (Добрый товарищ) – трактат о шахматах, нардах и алькерке, не имеющий конкретной датировки, но в любом случае созданный около 1300 г.[1150] Это усложняет задачу по установлению связи между исключительно римскими играми и кастильским монархом. Несколько веков спустя, наконец, появляется «Болонский гражданин» (Ciuis Bononiae), повторяющий информацию из Bonus Socius, и «латинизирующий» ряд элементов, например, alfil (слон) превращается в domina. Затем появляется знаменитый трактат Джероламо Кардано «Книга об игре в кости» (Liber de Ludo Aleae) (составлен ок. 1560 г.). Он считается наиболее полным трудом, посвященным расчетам вероятностей, до появления труда «О расчетах при игре в кости» (De ratiociniis in ludo aleae) Христиана Гюйгенса (1657).
Кости и нарды относятся к той категории игр, над которой Альфонсо X неоднократно просит читателя «задержать разум» (parar mientes), то есть обратить пристальное внимание. Это выражение впоследствии популяризирует маркиз де Сантильяна (среди прочего, в своей притче «О любви и страхе» [De amor é temor]). Оно указывает на сложность содержания труда, несмотря на игровую тематику. Игра с глубокой древности становится исключительно человеческой чертой, отличающей нас от прочих представителей животного мира. Дабы упростить наш текст и ограничить его разумными рамками, следует изложить два предварительных наблюдения. Первое: для Альфонсо X кости предшествуют нардам, поскольку без первых невозможно играть во вторые[1151]. Второе: различные игры с костями, которых всего двенадцать, сводятся к различным видам больших бросков, малых бросков и бросков с совпадающим результатом (называемых в рукописи «парами»). Распространенность игры в кости не позволяет нам приписать ее к исключительно средиземноморскому контексту, поскольку в нее играли различными способами по всей Римской империи, однако латинское наследие представляется если не прямым ее источником, то как минимум далеким предком.
Азартные игры являлись самой распространенной формой досуга среди всех социальных слоев. Ставки были запрещены различными законами, например, leges Titia, Publicia y Cornelia[1152]. Только во время Сатурналий появлялась возможность играть без риска получить штраф. Однако при дворе императоров существовала долгая традиция азартных игр, которая, разумеется, ограничениям не подлежала[1153]. Когда Альфонсо X отстаивает необходимость ограничения использования «фальшивых костей»[1154], его аргументы отсылают нас к известному казусу Калигулы, знаменитого своим жульничеством при игре в кости[1155]. Для ограничения жульничества в Риме применялись различные сосуды для бросания костей, начиная с самых простых (fritilli, pyrgi) и заканчивая более сложными, имевшими форму башенки с уступами внутри, по которым игральная кость перекатывалась несколько раз, прежде чем упасть (turriculae). Разумеется, римское простонародье искало свои способы организации подпольных игр. Можно представить себе эти убогие игорные притоны, в которых могли совершаться любые преступления и насилия без вмешательства городской стражи.
Прежде чем в старокастильском языке для обозначения костей закрепилось слово арабского происхождения dado, в латинских текстах эта игра обозначалась словами alea или, в некоторых случаях, tessera. Скорее всего, именно о костях говорит Петроний в этом фрагменте «Сатирикона» (Perton. Satir. 33.2.2): «Sequebatur puer cum tabula terebinthina et crystallinis tesseris, notauique rem omnium delicatissimam. pro calculis enim albis ac nigris aureos argenteosque habebat denarios»[1156]