. В данном случае рассказывается о рабе, который нес дощечку из терпентинного дерева с костями из стекла, и, вместо черных и белых фигур, он нес золотые и серебряные динарии. Эти calculi, игровые фигуры, названные так из-за своего сходства с камешками или по своей роли в игре, иногда интерпретировались как пешки, хотя это противоречит использованию костей (tesserae) на той же дощечке.
Однако самое древнее упоминание костей в средиземноморской литературе (не по дате написания, а по временам описываемых событий) – это рассказ Макробия о Бычьем форуме[1157], месте отправления одного из самых ярких и насыщенных деталями культов классической античности[1158]. Согласно автору, aedituus (жрец) храма Геркулеса в Риме (ara maxima) вызывал божество на партию в кости, и проигравший должен был накрыть ужин и привести проститутку: Геркулес побеждает и принимает в качестве выигрыша Акку Ларентию, из чего можно вывести одно из рациональных объяснений легендарной lupa, вскормившей Ромула и Рема[1159]. Это свидетельство культового использования костей в Риме имеет и другие прецеденты, например, использование astrágalos – плюсневых косточек птиц, которые играли роль примитивного инвентаря для азартных игр и использованию которых, повторимся, приписывается оригинальный религиозный контекст. Кости, в свою очередь, были «взрослой» версией игры в наперстки (nuces), с которыми играли римские дети[1160].
Средиземноморское наследие в играх короля Альфонсо особенно заметно в книге об игре алькерке, которую монарх рассматривает отдельно. Насколько известно, от алькерке ведут свое происхождение современные игры в шашки и крестики-нолики. Несмотря на вероятность того, что первичным источником для Альфонсо X был некий арабский документ, практика этих игр и ряд деталей его нарратива содержат отсылки к римской античности. В многочисленных латинских текстах упоминаются tabulae lusoriae – это обобщающий термин, подразумевающий множество настольных игр, своего рода эквивалент средневековых «нард». Исследования tabulae lusoriae, основанные на расплывчатых упоминаниях в текстах, вынуждены подкрепляться данными археологии и наоборот, археология дополняет свои знания упоминаниями игровых практик, которые оказываются столько же любимыми современниками, сколько сложно идентифицируемыми. Если обратить внимание на одну из самых распространенных разновидностей римских настольных игр, прообраз крестиков-ноликов, то в средиземноморском регионе имеется больше тысячи археологических артефактов[1161]. Такая частота находок свидетельствует о том, что эта игра была частью повседневности на очень обширной территории, что не могло пройти незамеченным для Альфонсо Мудрого.
Что касается шашек, по-видимому, их отдаленным предком были упомянутые ранее ludus latrunculorum, о чем свидетельствуют многочисленные исследования, недавно проведенные в рамках проекта под руководством археолога В. Дасен[1162]. Согласно классическим источникам (Marc. Epig. 7.72, 14, 17, 18; Ovid. Ars amandi. 2.203–208; 3.357–360; Laus Pisonis. 190–208[1163]; Isid. Hisp. Etym. XVIII.60), причем в отношении последнего необходимо соблюдать осторожность, мы получаем квадратное игровое поле, восьми клеток в ширину и высоту, и фигуры, чье количество варьирует от 16 до 24 на игрока (они могут быть белыми и черными или красными и золотыми). В самом кратком изложении принцип игры следующий: фигуры двигаются по осям под прямым углом в любую соседнюю клетку и могут «перепрыгивать» через другие фигуры. При передвижении фигур, фигуры противника могут быть «пойманы» и удалены с поля. Фигуры имеют названия, отражающие их манеру игры: uagi расставляются в начале игры на любой клетке поля, ordinarii перемещаются и могут совершать несколько «прыжков» за ход, как в шашках, заблокированная фигура противника называется alligatus или incitus[1164].
Именно эту игру упоминает Плиний Старший в своей «Естественной истории» (Plin. Nat. Hist. VIII.215). Автор сообщает, что обезьяны «тоже играют в latrunculos». Это подается как доказательство их разума, к чему добавляются прочие действия, свойственные человеку, как, например, завязывание узлов: «Simiarum quoque genera plura. Hominis figurae proxima caudis inter se distinguntur. Mira sollertia uisco inungui laqueisque calciari imitatione uenantium tradunt, Mucianus et latrunculis lusisse, fictas cera nuces uis distinguere»[1165]. В иных отрывках из Плиния животные также демонстрируют особую проницательность, например, лошади, участвующие в скачках без погонщиков. Однако эти примеры не сравнимы с той степенью близости к человеку, которую предполагает способность играть и которая отсылает нас к вышеупомянутому призыву «задержать разум». Игра является рациональной деятельностью и отражением социальной иерархии, в том числе в вопросе проведения досуга.
Этот беглый обзор мы завершим обзором репрезентации игры «todas tablas» в книге Альфонсо X. Это одна из пятнадцати разновидностей игры в нарды, которые упоминает король, и больше всего она похожа на современные короткие нарды. Ранний этап ее возникновения остается предметом дискуссий и некоторые отмечают ее связь с персидской игрой нард (что обуславливает ее заимствование через арабский мир), в которой использовались две игровые кости[1166]. Тем не менее я бы хотел подчеркнуть здесь схожесть с так называемым ludus duodecim scriptorum, в который играли с тремя костями. Конкретно в эти «todas tablas» Альфонсо X можно было играть как с двумя, так и с тремя костями.
Название игры, традиционно переводимое как «игра в двенадцать линий», может также переводиться как «игра в двенадцать точек». В любом случае, поле состояло из трех рядов по двенадцать точек или букв. В некоторых случаях из букв складывались шутливые фразы, облегчавшие запоминание их порядка и оживлявшие игру. Одна из самых известных находок такого игрового поля имеет сходство с меню таверны, что возможно было сделано для обхода вышеупомянутого запрета на азартные игры[1167]. В Средиземноморье имеются многочисленные эпиграфические свидетельства правил и структуры этой игры[1168].
Помимо совпадений в содержании разных источников, подтверждающих у игр латинские корни (прямое или через посредников), как в труде Альфонсо X, так и в античных источниках имеется очень важная параллель: концепция игры как глубоко культурного феномена, свойственного всем слоям общества, и заслужившего, таким образом, внимание великих ученых, начиная с Плиния Старшего и заканчивая королем Альфонсо Мудрым. Что же, давайте сыграем!
Кармен дель Камино Мартинес, Элена Э. Родригес ДиасРукописное наследие и почерк Альваро де Овьедо
В 1942 г. Мильяс Вальикроса идентифицировал как Альваро де Овьедо одного из переводчиков времен Альфонсо Х, до этого известного как Альваро де Толедо или просто Альваро[1169]. На него указывали как на автора латинской версии «Libro complido de los iudizios de las estrellas» [Совершеннейшая книга о положениях звезд], где он был представлен как Alvarus dicti illustrissimi regis factura eius ex precepto transtulit de ydeomate materno in latinum [Альваро по приказу славнейшего из королей перевел созданное им с родного языка на латынь][1170], и для этой цели он сотрудничал с Иегудой бен Моше ха-Коэном. Сегодня мы знаем, что Альваро был клириком, автором и переводчиком, и его деятельность, связанная с письменной фиксацией, протекала в кругу влиятельного Гонсало Петреса, более известного как Гонсало Перес Гудьель[1171]. Как писал сам Альваро, он был смуглым[1172], имел степень magister, вероятно, в области искусств и путешествовал по северу и югу Кастилии, Франции и Италии, сопровождая Гудьеля в его пребываниях в Витербо и Орвието[1173]. К комментариям, которые он оставил в нескольких рукописях, и его деятельности в качестве переводчика Альфонсо Х нужно прибавить авторство латинского комментария к Tratado de la Azafea [Трактат об астролябии][1174] аз-Заркали, также переведенного Моше ха-Коэном, комментария к De substantia orbis [О сущности мироздания] Аверроэса, который он посвятил Гонсало Пересу[1175], а также двух других не сохранившихся произведений, озаглавленных Liber Benedictus [Благословенная книга] и De creatione mundi [О сотворении мира].
В данном случае наша цель заключалась в исследовании личности Альваро де Овьедо с точки зрения ее культурного измерения через анализ его письма и материальной стороны книг, которые он копировал и к которым составил примечания. Это изучение вписано в исторический контекст Кастилии того времени, что позволяет нам яснее представить интеллектуальную обстановку в Толедо, круг переводчиков Альфонсо, иностранные влияния, присутствующие в почерке Альваро, и возможные пути проникновения в Кастилию определенных технических инноваций XIII в.