О том, как молодых историков-марксистов учили относиться к деятельности исследователей старшего поколения, не придерживавшихся марксистской методологии, рассказала одна из представительниц его поколения Е.В. Гутнова: «.мы росли и формировались среди постоянных, навязших в зубах напоминаний, что лишь марксистское понимание истории по-настоящему научно, что работы историков и философов других направлений не только враждебны марксизму, но в силу своих неверных установок ненаучны или даже антинаучны. Нас воспитывали в духе нетерпимости ко всякому “инокомыслию’à в нашей науке. Марксистское понимание истории пользовалось в нашей историографии полной монополией, насаждавшейся свыше»[1135].
Будучи типичным представителем своего поколения, Далин просто не смог бы в те годы по-другому воспринимать творчество историков-немарксистов и проявить к ним более терпимое отношение, поскольку «марксистско-ленинская историография, возникшая как школа М.Н. Покровского, и сталинская историография, пришедшая ей на смену, претендовали на абсолютную истину»[1136]. В этой связи уместно сослаться на М.М. Цвибака, заявившего в 1931 г.: «Нас интересуют не люди, а идеология»[1137]. Именно этим постулатом и ориентировались все советские историки-марксисты той поры.
Е.В. Тарле в те годы иногда, в духе времени, называл себя историком-марксистом, но на деле никогда не придерживался марксистской методологии, по крайней мере в том виде, который приобрел в СССР характер догмы, и ортодоксальные марксисты советской школы не раз подвергали его за это критике [1138]. Даже в двух опубликованных в 1937 г. по поручению, если не под диктовку, самого Сталина заметках в газетах «Правда» и «Известия» в защиту Е.В. Тарле-наполеоноведа, для опровержения опубликованных в них за день до этого критических рецензий на его книгу о Наполеоне, его историком-марксистом не признавали[1139]. В одной из них, опубликованной в «Правде», было написано: «Е. Тарле никогда не был марксистом, хотя и обильно цитирует в своей работе классиков марксизма. Во всяком случае из немарксистских работ, посвященных Наполеону, книга Тарле – самая лучшая и ближе к истине». Ф.В. Потемкин, один из его критиков тех лет, позднее писал А.С. Ерусалимскому 19 октября 1960 г.: «Е.В. Тарле никогда [подчеркнуто автором. – В. П.] не был марксистом»[1140]. То же констатирует его биограф Б.С. Каганович: «Ссылки на “классиков’à в позднейших трудах Тарле носят по большей части декоративный и вынужденный характер. До войны он еще пытался делать это с известной разборчивостью и элегантностью, но потом и это стало невозможным, и он “махнул рукой”»[1141].
Впрочем, и на долю В.М. Далина выпала горькая участь. Как отмечает А.Н. Артизов, «именно политическая активность, а если говорить конкретно – подчинение научной деятельности политической линии тогдашнего партийно-государственного руководства во главе со Сталиным, сыграли роковую роль в судьбе историков-марксистов. Оказавшись среди творцов такой политики, они стали затем ее жертвами»[1142]. Далин не был исключением и как предполагаемый «троцкист» провел почти 17 лет своей жизни в сталинских лагерях [1143]. Впрочем, и до своего ареста, и много позднее, например в разговоре со мной летом 1983 г., он отрицал свою принадлежность к «троцкистской оппозиции», о чем в 1937 г. на партийном собрании ИМЭЛа сообщила одна бдительная особа[1144].
После возвращения из лагерей В.М. Далин не любил вспоминать о своем участии в шельмовании Е.В. Тарле и в критическом выступлении советских историков против выдающегося французского исследователя Альбера Матьеза[1145], которого он считал одним из своих учителей. Лишь однажды, грустно потупившись, он сказал мне, что в те годы разделял оценки, данные Е.В. Тарле Н.М. Лукиным[1146]. По свидетельству же Б.С. Кагановича, в разговоре с ним в 1983 г. Далин сказал: «Если Вы знаете мою биографию, то должны знать, что я не должен был любить Тарле – моя научная деятельность началась с критики Тарле. Я с ним никогда не встречался[1147]. Теперь я написал бы мягче, но думаю, что по существу я был прав»[1148].
Впрочем, в одной из своих последних книг В.М. Далин, характеризуя творчество Е.В. Тарле предреволюционного периода, не только высказал некоторые критические замечания, но и подчеркнул «крупное значение» «для изучения экономической, а особенно аграрной, истории Франции» его «капитального исследования» по истории французского рабочего класса в годы революции и «до сих пор» сохранившей свое значение «Континентальной блокады»[1149].
В свете сказанного едва ли стоит сегодня упрекать В.М. Далина, яркого представителя своего поколения, за его выступления на рубеже 1920-1930-х гг. против историков, не разделявших взглядов историков-марксистов, тем более что сам он, по свидетельству В.П. Смирнова, как-то в разговоре с ним в Ленинграде высказал сожаление об этом эпизоде своей научной биографии.
Публикуемая далее машинописная стенограмма доклада В.М. Далина хранится в фонде Общества историков-марксистов при Коммунистической академии Центрального исполнительного комитета СССР в московском АРАН (Ф. 377. Оп. 2. Д. 52. Л. 2-22). Текст публикуется в орфографии и с пунктуацией оригинала. Подстрочные примечания – мои.
Ячейка содействия Об[щест]ву историков-марксистов Доклад т. Далина на тему «О Тарле»
2/II-1931 г.
Председатель: Слово для доклада предоставляется т. Далину.
Тов. Далин: Товарищи, разбор взглядов и концепций Тарле представляет особый интерес не только потому, что Тарле в силу известных нам обстоятельств претендовал на известную политическую роль и на какую роль его считали вполне пригодным круги достаточно компетентные, но и потому, что Тарле во всей своей исторической деятельности несомненно был одним из авторитетных представителей буржуазной науки у нас. Если вы возьмете весь последний десятилетний период, когда так или иначе историческая наука возобновляла свою работу, Тарле был одним из немногих, который не только возобновил свою самостоятельную работу, но который сумел сплотить вокруг себя определенную школу.
То обстоятельство, что Тарле маскировался под марксизм, все время позволяло ему выступать в качестве марксиста. С другой стороны это ему давало возможность сплачивать вокруг себя определенную школу и определенное направление. Очень трудно сказать, что из тех, кто объединялся вокруг Тарле, объединялся политически или научно, может быть, есть даже ничтожная группа, – а я думаю, что она очень ничтожная группа людей, которая действительно маскировалась, но во всяком случае именно в лице Тарле мы имеем наиболее опасного, наиболее крупного врага, с которым марксистской историографии, по крайней мере в области западной истории, пришлось бы иметь дело. Я думаю, что не только в области западной истории, потому что своеобразная особенность Тарле, – я думаю, что если по поводу Платонова и др. представителей русской истории можно сказать, что их тематика была тематикой очень определенной, это была тематика, которая не шла дальше XVII–XVIII века, если возьмете тех, которые работают у нас в РАНИОНе в последнее время, как Бахрушин и др., они своей тематикой не шли дальше XVIII века по большей части, во всяком случае не дальше первой половины XIX века, – между тем, как особенность Тарле заключалась в том, что он начал с таких тем, как история рабочего класса. Он первый из русских историков дал Европу эпохи империализма, что он первый из всех наших русских историков дал университетский курс «Европа эпохи империализма» и что доходило до того, что даже в Свердловске[1150] мы работали по книге Тарле. Вот почему Тарле в силу своей тематики, которая многих заставляла думать, что мы имеем дело с представителем передовой историографии, по своей маскировке, потому что если он изображал и выдавал себя в качестве марксиста, по всей этой совокупности обстоятельств Тарле являлся наиболее опасным из представителей старой буржуазной историографии, с другой стороны, наиболее живучим, поскольку он сплачивал вокруг себя молодежь и новое поколение и новую школу.
Я хочу вам попытаться только сказать, как в работах Тарле все время перекрещиваются и история, и политика, вернее, показать вам, как по сути дела на протяжении всей исторической деятельности Тарле, на протяжении всей его научной деятельности, она являлась служанкой в зависимости от политических взглядов, от политических тенденций, которые Тарле в тот момент защищал.
Оговорюсь, что эта работа несколько сложнее, потому что Тарле имел очень такую своеобразную политическую эволюцию. Говорят даже – я не могу ручаться за то, что это верно, – такой факт, что Тарле в конце [18]90-х годов привлекался по какому-то делу социал-демократической партии, и Землячка вспомнила недавно, что он просил ее взять грех на себя. Я не отвечаю за подлинность этого факта. Не подлежит никакому сомнению, что начал Тарле как человек очень близкий к социал-демократическому, во всяком случае, струвианскому пониманию марксизма. Как он кончил, – вы это знаете. Поэтому, с другой стороны, если вы посмотрите самые корни политической эволюции Тарле, вы увидите, что они чрезвычайно зигзагообразны, и мы сейчас будем прослеживать на примере исторической работы Тарле, вы увидите, как он делает в своей эволюции целый ряд зигзагов, и сообразно этим историческим зигзагам вы наметите целый ряд зигзагов политической деятельности.