– Гости дорогие, а что ж сметанку никто не кушает? – возвысился над застольем голос Полины Сергеевны. – Наша, заболоцкая! Густая-прегустая, даже ложка стоит!
– Бабушка, ну что, право, за фантазии в вашем возрасте! – засмеялась госпожа Погодина.
Татьяна КигимВосставший из глубин
…Круг зубов его – ужас; крепкие щиты его – великолепие; они скреплены как бы твёрдою печатью; один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними; один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются… Из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры; из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя; он кипятит пучину, как котёл; оставляет за собою светящуюся стезю.
Нет на земле подобного ему; он сотворён бесстрашным… Он царь над всеми сынами гордости.
…Вденешь ли кольцо в ноздри его? проколешь ли иглою челюсть его? будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко?
1
Старшина Василько то и дело ронял голову на грудь и тут же дёргался, как от разряда тока: эх-мать, только б не заснуть, управляя диапроектором! Политрук Николаенко читал лекцию для свободного от вахт состава крейсера, поскольку в графе «Культурно-просветительская работа» за этот квартал недоставало трёх галочек, а до конца квартала оставалось ровно три дня.
– Вот в каких невыносимых условиях трудились парижские продавщицы в конце XIX века, что с предельным натурализмом и честностью показал прогрессивный французский писатель Эмиль Золя. Без всяких прикрас романист обнажил подлую сущность эксплуататоров…
Лекторий должен был растворять свои врата пред командой крейсера еженедельно, но политрук весь отчётный период был занят неотложными делами, так что последнюю неделю «сибиряки» просвещались самым культурным образом. Завтра и послезавтра «Сибири» предстояло повысить свой интеллектуальный уровень ещё на двух лекциях, так что число спасающихся на гауптвахте за последние дни резко возросло. – Не имея возможности питаться в условиях советской столовой, несчастные продавцы громадной торговой машины по целому часу вынуждены были проводить за скудной трапезой, завтракая хлебом, вином, каким-нибудь мясом или рыбой, рисом с тёртыми сухарями и вареньем, – Николаенко, как обычно, говорил негромко, не повышая тона, но в голосе его чувствовался скрытый гнев в адрес эксплуататоров и искреннее сочувствие трудящимся далёкого XIX века. – Мужчинам приходилось ещё трудней, чем продавщицам: официанты приносили только второе блюдо, десерт и кофе, а вино и первое блюдо измождённым труженикам приходилось получать в раздаточном окошке…
Василько не повезло – его проступок сочли недостаточным основанием для уставного наказания. Подумаешь – разлил кисель в столовой! Механики, чтоб свалить с занятий, вылили кастрюлю перед каютой вице-адмирала. Били, так сказать, челом. Комаров намёк понял – освободил механиков от посещения лектория, отправил, вот добрая ж душа, на гауптвахту.
А Василько только начальник столовой обругал, да ещё и нажаловался падле очкастой – самому Николаенко. Так что теперь старшина сидел за проектором, пытаясь совместить кадры диафильма с бодрым и нравоучительным рассказом политрука.
– Возмущение у читателя, несомненно, вызовет и тот факт, что в столовой жадного капиталиста в целях экономии на работниках кухни не была организована нарезка хлеба. Усталым труженикам приходилось хлеб нарезать самим, кто сколько хочет, от общей буханки. Некоторые сотрудники, не в состоянии удовлетворить голод скудными порциями, до отвала наедались хлебом, чтобы хоть как-то набить желудок после мяса, риса, вина и варенья…
Говорить Николаенко мог три часа кряду. Глотнёт воды из графинчика – и дальше понесла его нелёгкая по кочкам да расколдобинам. И так мировой империализм приложит, и эдак. Ну хоть бы какой метеорит в обшивку врезался! Хоть бы силовые поля сбой дали, да тревогу б метеорщики впилили! Но нет. Утром – политинформация, вечером – лекторий. Хоть сдохни тут, но советский человек должен нести сквозь звёзды передовую культуру и непременно высокую сознательность.
– Раскроем страницы фотокниги. Гнев и возмущение трудящихся торгсектора передают слова героя Золя… Цитирую: «Вот ведь никогда в этом паршивом доме не дадут жаркого! – проворчал Гютен, посмотрев на меню, написанное на чёрной доске над окошечком. – Глаза бы не глядели на их говядину и рыбу!»
– Не то, шо в нас, – подал голос глава энергетиков. – Так и глядим в эту кильку да тушёнку, так и глядим…
Самые ответственные слушатели, вроде бортнавигатора Степчука, внимательно чирикали в тетрадках. Некоторые на видное для политрука место положили рулончики фотокниг: в эти дни посещение корабельной библиотеки выросло в разы. И неудивительно: в конце квартала команде грозил выборочный зачёт и проверка конспектов.
– Гнусный оскал капитализма демонстрирует себя на страницах прогрессивного писателя во всей красе. Старшина Василько, новый кадр с цитатами. Мы увидим, – продолжал Николаенко, – что не только продавцов морили голодом парижские эксплуататоры, но и в семейном быту труженикам приходилось довольствоваться объедками капитализма… Цитирую: «Обед был самый простой. Когда после супа служанка подала варёную говядину, дядя вернулся к неизбежному разговору о „Дамском счастье“… Служанка подала жареную телятину… Чтобы успокоить мальчугана, пришлось дать ему десерт – лежавшее перед ним печенье… Появилась жареная картошка. Все медленно клали её себе на тарелки, не произнося ни слова». Или вот: «К обеду пришёл Гожан. Как только подали скромное жаркое – баранью ногу, – он приступил к делу…»
– Харашо бы сейчас барашек на ужин! – раздалось в заднем ряду.
Николаенко строго посмотрел на оратора.
– Гонгадзе! Я не уверен, что вам так уж понравилось бы гнуть спину на эксплуататора, довольствуясь на обед скромным выбором из рагу или ската! Я прав, Гонгадзе?
Карандаш завис над блокнотом в чёрном кожаном переплёте.
– Так точно, товарищ политрук! Асобенно вазмутительно, что этот капиталист им на обед давал адын бутылочка вина!
– Вот именно, товарищи. Алкоголем эксплуататоры пытались заглушить протест трудящихся против невыносимых условий питания…
– А пшёнку и перловку им давали, однако?
– Нет, конечно, товарищи! О чём вы говорите! На второе могли дать артишоки, на десерт – персики.
– Ептыть… – посочувствовал кто-то французскому трудовому народу.
– И ни компота из сухофруктов, ни сметаны в стакане, ни хлебного шницеля… Ничего из привычных и любимых блюд не нашёл бы в этой столовой советский труженик!
Общий вздох, пронёсшийся по рядам, демонстрировал полное и единодушное сочувствие советской команды замученному народу Парижа.
– Иногда голодным продавщицам приходилось посылать мальчика за апельсинами! Вы видите на экране… Видите на экране… Старшина Василько! Старшина Василько!!!
В умиротворённый сон старшины, грезящего о скромном жарком из бараньей ноги, вторгся далёкий крик политрука Николаенко, перекрываемый тревожной сиреной. «Кажется, это катастрофа», – осознал мозг за микросекунду до пробуждения, а ещё через пару мгновений окончательно проснувшийся Василько понял, что звук боевой тревоги ему не приснился. Он действительно разливался по палубам могучей «Сибири», символизируя спасение от лекторского таланта политрука и гарантируя высотой тона столкновение с неведомой опасностью.
Но какая б задница не подстерегала впереди по курсу крейсер «Сибирь», лекция политрука Николаенко осталась позади.
Силовые защитные установки врубили на всю мощь, энергетики «раскочегарили» ядерные установки до алой черты, так что махину крейсера слегка потряхивало, и серебряные подстаканники позвякивали совсем как в мягком купе поезда, что мирно мчится над таёжными просторами, над сопками и Байкалом. Но уют был обманчив: на «Сибири» ввели боевое положение.
В рубке вице-адмирала после краткого заседания осталось трое: Комаров, Хвыля и Николаенко. Серьёзные решения вице-адмирал предпочитал принимать в самой тесной компании. Сквозь ажурную вязь подстаканников тепло просвечивал «военный чай», совсем не по-чайному благоухая армянским коньяком, и руководящая триада крейсера углубилась в обсуждение тактических данных.
– Совершенно невероятная встреча, – вице-адмирал Комаров, постукивая пальцами по столешнице, сосредоточенно глядел на снимки, сделанные бортразведкой «Сибири».
– В космосе какой только хрени не встречается, – философично ответил подполковник Хвыля, командир специальной десантной бригады, базирующейся на «Сибири».
Он взял несколько снимков в правую руку, не выпуская бычок из шуйцы, – Хвыля был левшой и ещё в школе категорически отказался переучиваться, несмотря на все усилия советской педагогики. На фотографиях из космической тьмы выступал угловатый, оскалившийся орудийными башнями, громадными выступами дизельных генераторов и уступами для старта десантных дирижаблей. От всего этого железного голиафа, втрое превосходящего «Сибирь» по размерам, веяло невообразимой стариной, когда ещё ракеты стартовали наугад, а учёные рассчитывали запускать дирижабли в марсианскую атмосферу.
Ракурсы были не слишком удачные, название не получалось разобрать. Но к объекту уже запустили «невидимки» с кинокамерами, и с минуты на минуту должен был начаться приём первых динамических отчётов. Пока же мощные фотографические телескопы крейсера дали максимально подробную картинку, и срочно сделанные снимки были ещё влажными после проявки.
– Древность-то какая, – пробормотал Николаенко, снял очки, протёр, близоруко сощурился, словно это помогло бы ему детальней рассмотреть объект, и снова водрузил их на переносицу. – Если это то, о чём мы думаем, мировой империализм уже раззявил любопытное хлебало. Надо срочно устанавливать контакт с этим летающим плезиозавром.
– Ты, Митя, не горячись, – мягко сказал вице-адмирал. – Сначала проведём разведку…
– В кои-то веки он дело говорит, – не согласился Хвыля. – Смотри сюда, – он ткнул в крохотную точку на фотографии. – Это ж стопудово американский шпион. Разлеталась тут шушера, покою нет. Уже, небось, запись передаёт.
– Ну, положим, не всё так плохо, – поморщился Николаенко. – Контрразведка у нас находится не на таком низком уровне, как полагают некоторые апологеты активного действия. Мы эффективно глушим сигнал. Давайте лучше, товарищи офицеры, на ящик «Киндзмараули» спорить: это то самое или что-то другое?
Тут наконец пошёл телесигнал. Офицеры сразу заметили, что к мини-шпиону присоседились ещё три любопытные звёздочки.
– Ну, посмотрим, что за кашалот, – пробормотал Хвыля, со смаком впиваясь в цельный лимон.
На экране поплыло изображение колоссального корабля. Теперь наконец удалось прочитать полустёршееся название: «Электросталин».
– Это он, – выдохнули три горла разом.
Комаров разлил по стаканам остатки коньяка и пошёл к сейфу – за второй бутылкой.
– «Электросталин», – прошептал Николаенко. – Мы не ошиблись. Мы его нашли.
– Нашла галоша коровью лепёшку, – пробормотал Хвыля. – Дывысь ты, и вправду «Электросталин». Собственной персоной. Не было заботы, купила баба порося.
Три столетия отделяли старт советского корабля-ковчега от нынешних времён. Это было вторжение самой истории в мирный советский космос XXII столетия.
Невероятные размеры корабля отражали романтический дух эпохи индустриализации. Даже «Сибирь» терялась на фоне «Электросталина», а ведь она могла уходить в полугодовое автономное плавание и считалась одним из крупнейших крейсеров столетия.
– Читал я как-то рассказ, – говорил политрук подполковнику Хвыле, – как прилетел на экзопланету корабль. Космонавты вышли – ба, а там уже сто лет как земная колония. Двигатели новые изобрели. Вот и наша встреча… Ты представь только: эпоха дизеля, гигантских строек, первого гиперболоида на Шаболовке, 37. Вместо наших атомных луноходов – лунные тракторы на солярке, вместо гигантских залов с ЭВМ – скромные табуляторы, вместо электрических печатных машинок – механические… Удивительный мир! Ещё нет межконтинентальных туннелей и высотных эстакад, ещё рычаги заменяют пульты со шкалами и циферблатами, ещё нет фильмотек, и все книги печатают на бумаге. Ещё нет Научно-Информационного Центра, всего за несколько дней, а то и часов обрабатывающего любой запрос, и надо неделями работать с библиотечными каталогами. Ещё не придумана водородная бомба, а школьники не знают, что такое перфоленты. Люди слушают грампластинки, а не компактные кассеты с магнитными записями.
Хвыля, посасывая «николашку», философично слушал излияния Николаенко, а тот воодушевлённо продолжал:
– Как нам вообразить этот древний мир, удивительный мир? Ещё не построена Асуанская ГЭС, ещё не ушли под воду символы тёмного фараонского прошлого, ещё не даёт электричество водопад Виктория… Не растоплены льды Килиманджаро, не повёрнуты вспять сибирские реки, не осушено в битвах с буржуазными гринписовскими вредителями Васюганское болото, не истреблены его опасные эндемики, не растёт кукуруза в тундре! Не построена ещё Чернобыльская кварк-эс, не распахана целина, не уменьшено втрое Каспийское море! Ещё не цветут яблони на Марсе, ещё не срыты Лунные Апеннины! Но всё это уже начато, всё это уже заложено в ту великую эпоху!
– Опять бумагу мараешь? – добродушно спросил Комаров, заходя в кабинет.
Николаенко прервался, вздохнул и позвал дежурного, чтоб тот отдал доклад для перепечатки машинистке.
– Это всё хорошо, что ты тут говорил, но я короче скажу: романтика романтикой, а боевая готовность в таких случаях ещё никому не вредила. Кто знает, вдруг эта боевая мощь проснётся… Нехилая заварушка будет.
– Товарищ вице-адмирал, разрешите напомнить подполковнику Хвыле – это наши, советские космопроходцы!
– Ага, пошла родимая пропаганда, – фыркнул Хвыля. – То – древность древностью, а то – наши советские люди!
– Одно другого не исключает, – парировал Николаенко. – И нам надо думать, как максимально тактично вступить в контакт, учитывая их революционный менталитет. Сможем ли мы их понять? То есть советские-то они советские, но у них же даже гимн другой. Они до сих пор там, наверное, «Интернационал» поют!
Вице-адмирал крякнул и, протянув руку к бутылке, разрядил обстановку:
– Ну, ещё по «чайку»?
2
Алые звёзды крупно горели на бронзо-титановых бронескафандрах «сибиряков»-десантников. Погрузка в бот шла буднично, но красиво. Нельзя было не любоваться этими высокими, статными фигурами с подчёркнутым бронёй рельефом мышц. Десантники напоминали древних атлантов, идущих на встречу с пробудившимся циклопом. Гекатонхейером. Левиафаном.
– «Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его», – раздался в шлемофонах голос Николаенко. – Ни пуха, ребята.
– Не умничай, семинарист. К чёрту.
Комаров тоже не удержался от напутствия:
– Не рискуй там особенно, Лавр.
– Не могу не вставить ещё одну лаврушку в свой венок, – усмехнулся Хвыля.
Десантный бот отделился от «Сибири» и двинулся к космическому артефакту. Вблизи корабль выглядел не просто грандиозно – он подавлял своим мрачным величием. Удивительно было, как в тридцатых годах XX века смогли построить такую исполинскую махину втайне от иностранных разведок.
Сто тысяч человек, по данным архивов, отправились в космос на «Электросталине». И вот он – затерянный корабль. Исполин казался несимметричным из-за крупного астероида, в которого, будто зубами, вцепился титаническими захватами, всосав на треть глыбу в ненасытное нутро.
– Какие идеи? – вышел на связь Комаров.
– Ноль целых ноль десятых. Приближаемся потихоньку. Запрашиваем борт на всех частотах. Молчит.
– Не нравится мне всё это, – сказал вице-адмирал. – Может, дезактивировать невидимки? Если пальнут – десант отменяется, будем разрабатывать атакующие схемы.
– По своим, по советским людям стрелять будешь?
– М-да… Контакт всё равно устанавливать придётся. Вопрос только, с советскими ли…
– Не понял?
– Ты в курсе, что говорит Николаенко?
– Опять ничего полезного?
– Наоборот. Во-первых, на корабле мог произойти кровавый бунт, своеобразный термидор. Возможно, электросталинцы скатились в феодализм или какое-нибудь полупервобытное кастовое общество. Потому и молчат.
– А во-вторых?
– Возможно, у них там в результате исторической изоляции возник реванш троцкизма или иной вариант уклонизма, ревизионизма и оппортунизма под личиной советского строя.
– Понятно. Фантазия у Митьки фонтанирует. Скажи ему, пусть фантастические романы пишет.
Десантный бот подошёл вплотную к кораблю. «Электросталин» не стрелял. Спит? Мёртв? Ждёт? Выжидает?
– Готовимся к стыковке, – отдал приказ подполковник. – Взрезаем обшивку и аккуратно осматриваемся.
Но выполнить приказ десантники не успели.
Зев «Электросталина» начал медленно раскрываться.
Бот десантной бригады вплыл под своды колоссального шлюза. Впереди, в глубине, стояли люди в древних, громоздких скафандрах. И на этих скафандрах тоже сияли алые звёзды.
На стальной пол упал трап. Десантники шагнули на борт легендарного советского ковчега.
– Здравствуйте, товарищи, – произнёс Хвыля.
Прошло четыре часа, как за спинами советских десантников медленно затворились гигантские створки шлюза «Электросталина», и всё это время на «Сибири» напряжённо ждали выхода Лавра Хвыли на связь. Внутренние переговоры десантников решено было глушить, поскольку неподалёку вертелись «империалистические друзья», а для отчётов использовать закрытый канал связи. Но ни подполковник, ни другие бойцы десантной бригады на связь не выходили.
Попытки радиоцентра связаться с объектом тоже были безуспешны. «Электросталин» молчал.
Вынырнувший из глубин истории и космоса, «Электросталин» предстал перед человечеством молчаливой мрачной громадой, словно древний бог, словно буржуазный Ктулху, восставший из бесконечных глубин вселенского океана.
Все действия команды «Сибири», вставшей на дежурство у артефакта времён великой индустриализации, казались смешными пред этим чудовищным созданием, заглотившим и десантную бригаду крейсера, возможно, ещё сотню тысяч граждан СССР.
«Да, СССР», – подумал Комаров. Несмотря на возможные исторические отступления от коммунистической доктрины в условиях трёхвековой изоляции, на возможные колебания внутрикорабельной партийной линии, они оставались гражданами великой космической державы.
Пробудившийся – или всё же спящий мёртвым сном? – левиафан угрюмой металлической глыбой плыл в изначальной тьме, и казалось совершенно невероятным его появление в столь знакомом, обжитом космосе. Где-то внутри, в бездонном чреве, способном вместить сотню тысяч человеческих существ, затерялся Хвыля со своими десантниками. Как Иов, поглощённый китом, припомнилось Комарову. Но он не стал оглашать эту версию, поскольку политрук не преминул бы разразиться пространным комментарием относительно библейских параллелей, эвристических метафор, а также субстанциальных, казуальных и структурных аналогий в рамках адаптивных попыток трансцендентного осознания имманентной природы «Электросталина», благо позволяло семинаристское образование. А только Митькиных лекций вице-адмиралу сейчас и не хватало.
Но что же предпринять? От десанта – ни слуху ни духу.
В двух стаканах, подрагивавших на столе, бликовали подсохшие карамельные потёки. Позвякивали серебряные ложечки, отражая мощь работающих энергоблоков «Сибири».
Комаров вот уже с час нарезал круги по командной рубке. Политрук что-то чертил обкусанным карандашом, обдумывая ситуацию. Наконец Николаенко протёр очки и отложил в сторону чёрный блокнот.
– Товарищ вице-адмирал, разрешите обратиться с предложением?
– Не пущу, – отрезал Комаров.
Маскировка потребовалась нехитрая – надеть робу захваченного «языка» да перемазаться в пыли. Николаенко, в отличие от десантников, бесследно пропавших в недрах космического Моби Дика, не стал переть напролом. Он тихо пристыковался в невидимке-однопилотнике, мини-радаром нашёл пустынный коридорный тупик, взрезал обшивку, изучил обстановку и уволок в закуток какого-то парнишку, отставшего от группы. Вколов парню снотворное, Николаенко оттащил его подальше, скрыв среди хлама, наваленного в тупике. Сам стянул маскировочный комбинезон, надел нехитрую одежду местного пролетариата, снял очки и положил за пазуху. «Часов шесть у меня есть», – подумал политрук и направился в сторону доносившегося шума, гула и отдалённого грохота.
Увиденное его поразило. Невероятных размеров зал, в который буквально вторгался целой глыбой астероид. Ярусами шли леса, на которых работали тысячи людей. Они рубили породу, откалывали куски льда. Прямо перед собой Николаенко увидел рельсы – на них стоял целый локомотив. Рельсы убегали в тёмный тоннель – корабельный коридор, который, видимо, вёл из добывающей зоны в энергетическую и перерабатывающую.
Он осторожно подошёл поближе, стараясь не выделяться из толпы.
– Что стоишь? Где пропуск?
Николаенко нащупал в кармане бумажку. «Хоть бы пронесло…»
– Ну вон твой тепловоз, вали туда!
Ф-фу… «Едва не пронесло, – подумал Николаенко. – А бумажка-то одна». Он глянул на документ: «Д. 094 301». Тут вагоны стукнули друг о друга, локомотив двинулся, а из кабины тепловоза высунулась лохматая голова веснушчатого парня.
– Эй, ты! Триста первый из девяносто четвёртого? Сюда бумажку! Давай руку, трогаемся уже!
Николаенко едва успел заскочить в кабину – хорошо, что притяжение тут было меньше земного.
– Давай пять! Ты к нам на замену расстрелянной контры? Меня зовут Гек! А тебя?
В бумаге стояла только буква, и она совпадала с его именем – Дмитрий, но как на самом деле звали этого триста первого?
– Д-мм…
– Заикаешься, что ли? Дмирт?
Николаенко осторожно кивнул.
– А что, хорошее имя, у нас много в бараке с таким именем.
– Ничего хорошего, – нахмурилась девушка в красной косынке, сидящая на месте главного машиниста. – Что значит это имя? «Даёшь мирный труд». А у нас труд – в боевой обстановке революционной эпохи! Куда лучше – Древт. «Даёшь революционный труд»! Или Дур – «Даёшь ударный рывок». Твои родители, товарищ, проявили примиренческую несознательность, что характерно для всего прошлого поколения, но вы-то, вы-то… Настоятельно рекомендую сменить тебе имя, товарищ.
– Непременно, – кивнул Николаенко. – Сам собирался это сделать.
– Правильно, товарищ! – Она широко улыбнулась. – А меня зовут Стэля. Вообще-то Стэлба, но товарищи считают, что я ещё не доросла до такого громкого имени, как «Сталинская Электробомба»… Всё норовят уменьшить, – она застенчиво потупила глаза. – Хотя я вообще-то сдала все нормы ГТО, а ещё с отличием окончила курсы работниц-пулемётчиц и ворошиловских стрелков. А это товарищи Чук, Гек и Фиг. Точнее, Дачуг, Гекос и Флинтергос.
Помозговав, Николаенко пришёл к выводу, что эти имена означали, видимо, «Даёшь чугун», «Герои космоса» и «Флаг интернационального государства», а может, что-то другое, но столь же революционное.
– Стэля у нас и комсомолка, и пулемётчица, и курсы политкухарок прошла! Да ей на груди значки некуда вешать! – хохотнул Фиг, покосившись на полную, красивую грудь девушки.
Стэля покраснела.
– Ну уж, прямо… В нашей коммуне-общежитии и посильнее девчата есть! А ты, Дмирт, прыгал с парашютом?
Николаенко вспомнил свои учебные кульбиты, но промолчал. Откуда у них тут парашюты? Гравитация, конечно, создаётся искусственно… Стэля тем временем продолжала:
– Неужели не прыгал? Но ты обязательно залезь на центральную вышку! Сигани с гиперболоида! Когда мы высадимся на планете с атмосферой, гиперболоид вытащим для охраны границ, а сами обязательно будем прыгать с дирижаблей и самолётов. Как я мечтаю пронестись над марсианской пустыней на большом четырёхмоторном самолёте! Но для этого ещё надо много, много трудиться. Враг не дремлет, и перед нами стоит задача…
Николаенко слушал комсомолку и чувствовал невольное уважение. Даже у него не получалось так складно сыпать газетными штампами. «Политрук хренов, – с лёгкой завистью подумал он. – Ведь не перещебечешь».
Он помалкивал, чувствуя, что всё его красноречие заткнёт за пояс эта девчонка в алой косынке.
Наконец Стэля закончила с парашютами, врагами и дирижаблями и стала распределять паёк.
– Расход воды опять придётся уменьшить, – строго сказала девушка, раздавая фляжки. Они были наполнены едва на треть. – В газете напечатали, что запасов льда на захваченном астероиде ещё много, волноваться не о чем, но вредители испортили почти все ледоколы.
– То вёдер нет, то льда не завезли, – пробормотал Николаенко, разворачивая паёк.
– Что? И вёдер нет? Опять вредительство? Откуда ты знаешь? А, новый номер уже читал? А мы ещё нет. Мы все вместе перед вечерними политзанятиями читаем. Как тебе вчерашняя передовица, кстати?
– Три раза перечёл, – соврал Николаенко.
– Ха! Ещё бы! Вот товарищ Эскос приложил этого говнодума, так приложил! Раскритиковал со всех точек зрения.
– Правильно его в моче утопили, – жуя, сказал Гек. – Это ж надо выдумать – цикл самоочистки и второй круг водоиспользования! Пусть теперь сам свою мочу хлебает. А ты чего не ешь?
Николаенко заставил себя изобразить аппетит, хотя грубый чёрный хлеб и ржавая селёдка не вызывали у него энтузиазма.
– Вчера ещё одна важная статья была – о мещанских настроениях среди остатков старшего поколения, – сказала Стэля. – Вот почему так: вроде трудится комсомолец, учится политически… Потом становится старше, детей заводит и перерождается. Среди пионеров в чистку уходит всего пять процентов, среди младших комсомольцев – десять, а среди старшей комсы – уже тридцать! А к сорока годам остаются единицы сознательных людей. И беспартийные, и коммунисты – перерождаются… – Она было задумалась, но тут же встрепенулась. – Давайте же направим все силы на благо нашего корабля, пока мы молоды! Да здравствует смена прогрессивных поколений!
«М-да, как-то не так я представлял себе страну вечного комсомола», – подумал политрук.
Поев, бригада явно повеселела. Гек лихо ударил себя по коленям и под стук колёс вдарил частушку:
– Как над нашим над заводом пролетал аэроплан! Все раззявили хлебала, а я стырил чемодан!
– Как тебе не стыдно, Гек! – покраснев, воскликнула комсомолка. – Как будто советский человек может украсть чемодан! Антисоветские у тебя песни! Сегодня же раскритикуй себя на собрании комячейки барака!
– Ну Стэля, ну ладно тебе… Это ж частушка!
Девушка жёстко отрезала:
– Эта частушка поётся так: «Как над нашим над заводом пролетал аэроплан, все раззявили хлебала, а я выполнила план!»
– Я так и хотел спеть! Только перепутал…
– Ты, Гек – контрреволюционная сволочь и хам! Ублюдок троцкистских палачей, бухаринец и дегенерат!
Остальные притихли. Каждый из парней прятал глаза.
Наконец Чук попробовал разрядить обстановку.
– А кто ещё споёт – крепкое, советское? Может, ты, товарищ Дмирт? Забацай частушку, по-нашему, по-рабочему!
Николаенко подумал, припомнил подходящее, откашлялся:
– Говоря о планах НАТО, не могу, друзья, без мата…
Он уже хотел было выдать вторую строчку, как почувствовал, что в кабине тепловоза повисла мёртвая тишина.
По-прежнему доносился перестук колёс локомотива, но все молчали так напряжённо, что начало звенеть в ушах. Комсомольцы смотрели на Николаенко во все глаза, и выражение этих глаз ему остро не понравилось.
Политрук понял, что промахнулся. В разведке как на минном поле – ошибиться можно только раз. Он всегда гордился своим знанием истории, но тут оно подвело политрука. Казалось бы, какая разница – возникло НАТО в первой или во второй половине далёкого XX века? А поди ж ты, такая мелочь стала вопросом жизни и смерти.
Комсомолка удивлённо спросила:
– Нато? Что это такое?
– Стэлька… Да ты глянь, как он селёдку ел – голова целая…
– Ты на пальцы его, на пальцы посмотри!
Николаенко почувствовал, как холодеют ладони.
– Ты кто такой? – Чук рванул его за ворот. – Ну, колись, контра! Под колёса сброшу!
– Да он же интервент! Вяжи его, товарищи!
– Погодите! – Девушка властно взмахнула рукой и обратилась к политруку: – Ты – один из тех интервентов, которых обезвредил товарищ Эскос?
Она пристально глядела в глаза Николаенко.
– Нет, – сказала она наконец. – Ты не интервент. Те открыто пришли на наш корабль, а ты подло проник под овечьей шкурой. Ты двойная мразь, Дмирт.
– Дмитрий. Меня зовут Дмитрий. Я – гражданин Советского Союза, огромной космической державы, где построен коммунизм. Пойдёмте с нами, ребята. Вас приглашают великие стройки, громадные заводы, колосящиеся нивы советской страны! Вам откроют двери вузы великой Страны Советов, её грандиозные научные комплексы и лаборатории, где куются великие открытия! Вас ожидает борьба с буржуазным гринписом за растопление льдов Антарктики… короче, много всего интересного! Вас ждут лунные оранжереи, марсианские сады, виноградники Ганимеда…
– Партия не может ошибаться, – прошептала девушка.
– Она и не ошибается, – твёрдо сказал Николаенко. – Просто прошло уже три столетия.
– У вас уже коммунизм, да?
– У нас уже коммунизм.
Чук, Гек и Фиг деловито вязали разоблачённого агента космической буржуазии.
– Я не шпион, – сказал Николаенко, честно глядя в голубые глаза комсомолки. – Я – советский человек. Ты мне веришь?
Мужчина лет тридцати-тридцати пяти, в галифе и френче, расхаживал по кабинету, в котором состоялась очная ставка между Хвылей и Николаенко. Он курил дрянные сигареты, заполняя помещение крепким дымом. Это и был товарищ Эскос, о котором уже слыхал Николаенко. Нетрудно было догадаться, что имя означает Электросталинский Космос.
– Значит, вы продолжаете утверждать, что не имеете отношения к марсианской разведке? – вкрадчиво вопрошал товарищ Эскос.
– «Марсианская разведка» – буквосочетание бессмысленное, – терпеливо отвечал Николаенко. – Я же объяснял вам, что сферы влияния поделе…
Короткий замах – голова политрука дёрнулась, из рассечённой губы потекла кровь.
– Значит, вы утверждаете, что являетесь гражданами Советского Союза, – продолжал Эскос, как ни в чём не бывало. – Тогда как вы объясните то, что чуть ли не на половине захваченных нами интервентов, включая командира, – он ткнул в сторону Хвыли, – мы обнаружили нательные кресты?
– Это легко объяснить, – отвечал политрук. – В нашем государстве сейчас насчитывается двадцать пять союзных социалистических республик, проживает несколько сотен больших и малых народов. В десантную бригаду, помимо бойцов, исповедующих православие, входят и представители иных конфессий.
– То есть вы позабыли заветы воинствующего атеизма? – насмешливо протянул Эскос. – Хороши граждане Страны Советов, нечего сказать!
– У нас свободная страна, – ответил Николаенко. – Мы давно ушли от перегибов прошлого.
– Таких, как ты, хребтом о колено перегибать надо, сволочь, – процедил Эскос. – По харе видно – спец… Ну, колись – спец?!
– Простите, не совсем понимаю ваш вопрос, товарищ…
– Тамбовский волк тебе товарищ, сука очкастая! Думаешь, если у нас на корабле остались только коммунистические рабфаки, так мы забыли, кто такая профессура, интеллигенция и прочее говно нации? А ну, скажи, чего заканчивал? Какие такие академии у вас там, на Земле?
– Благодаря выросшей продолжительности жизни и высоким культурным запросам советских людей, практически каждый человек имеет у нас от трёх до семи высших образований, не считая среднеспециальных. У меня – пять: военное, лингвистическое, историческое, философское, стоматологическое, плюс курсы куроводства в невесомости, кулинарный техникум и семинария.
– Дура-а-ак… – высказался молчавший доселе Хвыля.
– Молчать! Вот оно что… попович… всё с тобой ясно… семинарии, значит, в вашем эссэсэре…
– Да, у нас широкая сеть семинарий и духовных академий, работающих под патронатом Министерства Образования, Всесоюзной Патриархии и КГБ…
Эскос ударом опрокинул стул, к которому привязали Николаенко.
– Кончай проповеди, политрук, – сплюнув кровавую жижу, прохрипел Хвыля. – Этой погани только жемчуга метать…
– А-а, представитель новозеландской разведки подал голос! – оскалился Эскос. – Ну ладно, а теперь к делу.
Он оправил френч, ладонь заложил за отворот.
– Если вы действительно советские люди, если вы действительно коммунисты…
Голос его загремел:
– Докажите это!
И доброжелательно добавил:
– В обмен, ну, скажем, на помилование.
– Что именно вы предлагаете? – спросил Николаенко, лёжа на полу.
– Вы должны убедить наш народ в необходимости сплотиться перед лицом внешней угрозы, перед коварными происками шпионов и интервентов, – Эскос приблизился к Николаенко, рывком поднял стул. – Рассказать о том, что Земля полностью предала дело Ленина – Сталина…
– Предположим, мы согласимся…
– Мы?! Ты, очкарик, с дуба рухнул? – вылупился Хвыля. – Ты с кем на сговор идёшь, паскуда, – с оппортунистами, с право-левоуклонистами?
– Товарищ Хвыля, выбирайте выражения!
– Э нет, политрук, мы так не договаривались! Стал коммунякой – не бойся гиллякы! Раз коммунистом назвался – коммунистом и погибай, а иначе я сам тебя в бараний рог скручу, падлюку!
– Товарищ Хвыля, я на вас рапорт подам! По прибытии на «Сибирь»!
Эскос, не вмешиваясь в перепалку, подошёл к столу и взял ледоруб.
– Когда-то я тоже работал на астероидах, – мечтательно проговорил он. – А теперь этот инструмент помогает мне останавливать нежелательные дискуссии…
Он взмахнул ледорубом и ударил Хвылю по коленной чашечке.
– С-с-с-с-с…
Из горла подполковника вырвался свист. Эскос вновь подошёл к Николаенко.
– Вы будете участвовать в открытом показательном процессе. Говорить будете то, что вам напишут. Вы должны будете раскаяться и признать свои преступные замыслы, – он внимательно посмотрел в глаза политруку. – Разумеется, открытый процесс всех желающих не вместит. На нём будут присутствовать только отобранные работники… Так что не надо самодеятельности. Да, и учтите: вы будете под прицелом снайперов.
– Не сомневаюсь в вашем опыте ведения открытых показательных процессов.
– Учти, сволочь, если хоть слово от себя добавишь…
И, коротко размахнувшись, Эскос ударил политрука под дых. Затем прошёлся по кабинету, поскрипывая сапогами, ожидая, пока Николаенко восстановит дыхание. Тот прохрипел:
– Вместо того чтобы угрожать, лучше бы сказали, что я с этого буду иметь.
Товарищ Эскос смерил политрука взглядом, в котором читалось плохо замаскированное презрение.
– А что именно вы хотите получить, товарищ Николаенко?
– Гарантии безопасности. Достойные условия жизни. Руководящую должность. В обмен я помогу вам получить реальную власть над небольшим, но уютным космическим сектором.
– Шо ж ты делаешь, сука, а!
– Я подумаю, – сказал Эскос. – Сейчас радиорубка заблокирована. Арифмометры отключены. На все иллюминаторы опущены щиты. Мы тут не приветствуем нежелательные контакты.
– Но десантную бригаду-то впустили.
– В главном шлюзе имеется дежурный пост. Имелся. Перископ в шлюзовом отсеке уже демонтировали. После того как разберёмся с вами, интервентами, ликвидируем и предателей. Они уже сознались, что работали на разведку Ватикана. Он, кстати, ещё существует?
– Да.
– Значит, я был прав. Ещё вопросы?
– А как же ловите астероиды?
– Временно поднимаем щиты. Но мы – экономный народ, одной скалы хватает надолго. Последний раз иллюминаторы раскрывались пятнадцать лет назад, до последней чистки.
– Вы же сами здесь узник, – сказал Николаенко. – А ведь с таким кораблём вы можете стать полноправным, дипломатически признанным правителем. Здесь мощные орудия и сто тысяч заложников. Думаю, Солнечная система выдержит ещё одну небольшую тиранию.
Хвыля скрежетнул зубами.
Эскос внимательно глядел на политрука. Затем вышел в коридор и вернулся с маленьким пушистым котёнком в руках.
– Договорились. Но сначала я покажу вам, что будет, если… – и он взял пищащий комок за лапки, растягивая в стороны.
– Нет! – крикнул Николаенко. – Убьёшь котёнка – всё. Я не стану с вами сотрудничать. Мне дорога моя психика. Я ночами спать не буду. В детстве на моих глазах ногу щенку оторвали. Так что учти – я с катушек съеду. А ты не станешь правителем. Давай, рви котёнка! Останешься вертухаем этой летающей тюрьмы.
Эскос приставил ему пистолет ко лбу.
– Я тебя сейчас пришью, контра.
Николаенко глядел в глаза электросталинцу.
– Стреляй, а животное не трожь.
Эскос плюнул, швырнул политруку на грудь насмерть перепуганное пушистое существо.
– Уведите. И приготовьте ему речь.
– Когда я вернусь на «Сибирь», Николаенко, – передавлю всех твоих рыбок и белых крыс! – рявкнул Хвыля. – Я пса своего на тебя спущу! Порву тебя, куровод-стоматолог!
Эскос вздохнул, потянулся окурком к пепельнице, но передумал, развернулся и влепил Хвыле бычком в глаз.
– Япона-а-а-а ма-а-ать!!!
– Вот видите, – ухмыльнулся Эскос, – сам признался, что работает на японскую разведку.
3
Пока на «Сибири» прорабатывали тактику и стратегию диалога с космической находкой, контакт с «Электросталиным» решил установить лёгкий туристический бот, на обшивке которого оптимистично флюоресцировали звёздно-полосатый флаг и реклама подгузников «Baby Star Warrior».
– Товарищ вице-адмирал, всеобщая тревога в секторе! Опасность для гражданских!
Комаров стряхнул дремоту, одолевавшую его уже вторые сутки нервных бдений, и потянулся к космическим картам, разложенным на огромном, бесконечном столе главной рубки. На них уже был отмечен цветными булавками курс какой-то гражданской бестолочи – стопроцентно буржуазной.
– Кого там принесла нелёгкая?
Вряд ли пионеры на учебном катере решились подойти к неизвестному космическому объекту, не запросив разрешения у Земли… Хотя… В детстве самого вице-адмирала Комарова, конечно, бывали прецеденты, о которых он умалчивал на встречах с младшим поколением… Нет, всё-таки какие-нибудь туристы, обнаглевшие от вседозволенности мирного космоса, привыкшие к безопасности Солнечной системы и сотням международных конвенций, охранявших жизнь и здоровье «космических путешественников», взявших кредит на покупку или аренду частной яхты.
Вот только товарищи на «Электросталине», подозревал Комаров, не имели представления об этих международных конвенциях.
– Американский туристический бот, товарищ вице-адмирал! Дрейфовал в экстремальной близости от астероидной зоны, сменил курс по направлению к объекту!
– Провокация?
– Никак нет, товарищ вице-адмирал! Согласно секретной депеше разведцентра, Пентагон ещё не успел подготовить «азефа».
Значит, в самом деле путешественники-экстремалы… Туристы… Идиоты… С американским флагом на весь борт!
– Какова расчётная дальность поражающей мощи объекта?
– Через две минуты бот войдёт в зону теоретического поражения.
Звук сирены, оповещающей «Сибирь» об угрозе гражданским лицам в ближайшем секторе космического пространства, наполнял палубы тревожным прерывистым пульсом.
– Группа истребителей – к взлёту! – скомандовал Комаров. – Огонь – на себя!
Международный инцидент набирал обороты. Туристический бот, столь вовремя появившийся в опасной близости от «Электросталина», сэкономил Пентагону целых три часа: пока в обители мирового зла и международной агрессии прорабатывали детали буржуазной провокации, мирные граждане управились сами. Это сообщила советская разведка, неусыпно контролирующая все поползновения гидры империализма, – так что, к большому огорчению дипломатов Советского Союза, нельзя было даже ноту протеста подать. Любопытство мирного населения – не порок. Разве что умственного развития.
Туристам повезло, что на «Сибири» ждали буржуазную провокацию и были готовы к её отражению. Звенья «Соколов» и «Беркутов» находились в полной боевой готовности, пилоты дежурили в кабинах, шлюзы стартовых палуб были раскрыты. Так что когда туристический бот приблизился к опасной зоне, дурьи головы экстремалов оказались под защитой советских ВКС.
Пентагону тоже повезло, что капиталистическая действительность воспитала такую активную, хоть и неразумную, породу хомо туристикос. «Ястребам» оставалось только воспользоваться случаем и выдвинуть «в целях спасения американских граждан» космическую армаду.
– Никогда ничем не удивят, засранцы, – бормотал Комаров, наливая «Арарат» в одинокий стакан.
Отлучившись в кабинет, чтобы организовать себе взбодряющее «чаепитие», он остро жалел о том, что не с кем посоветоваться, – где сейчас Хвыля и Николаенко? Что случилось с друзьями, почему молчат вместе с этой проклятой громадиной?
Он уже отдал приказ снять маскировку с крейсера и кораблей поддержки. Звенья истребителей стартовали с палуб. Туристическому боту было приказано немедленно развернуться и отойти на безопасное расстояние. Теперь он дрейфовал поодаль, а энтузиасты космояхтинга передавали «super news» в свои дурацкие «блоги», средство погружения масс в виртуальную реальность, а проще говоря – засирания мозгов пролетариата в мире капитала.
А вот «Электросталин» удивлял – он по-прежнему хранил молчание, не реагируя на звенья истребителей, выстроившихся вокруг. Но с «Электросталина» не раздалось ни одного выстрела. Было что-то мистическое в молчании этого колосса. Ни одного радиосигнала, ни одного выстрела. Быть может, космический Моби Дик мёртв? Но где же тогда Хвыля и Николаенко? Комаров не любил мистические явления, как и всё, что не мог объяснить. Но «Электросталин», вынырнувший из глубин космоса и истории, нёс в себе неразгаданную тайну.
Махнув стакан «Арарата», Комаров прошёл в главную рубку.
– Товарищ вице-адмирал! Эскадра НАТО вошла в сектор. Давать запрос в штаб?
– Нет времени, – ответил Комаров. – Отсюда сигнал на Землю идёт восемнадцать минут. Значит, директива четыре… Принимаю полное командование в секторе.
С той минуты, как прозвучали эти слова, зафиксированные свидетелями в рубке, магнитофонной записью и чёрным ящиком, на вице-адмирала Комарова возлагались все полномочия по принятию в секторе любых военных решений. Впрочем, брать на себя такую ответственность командиру «Сибири» и эскадры сопровождения было не впервой.
– Товарищ вице-адмирал, американский флагман вышел на связь. Он требует немедленной атаки на объект во имя мирного космоса и обеспечения безопасного пролёта гражданских транспортов в данном секторе.
«Во имя мирного космоса…» Знаем мы эти формулировочки. Но что же предпринять?
Свои – или чужие?
Защищать корабль, который себе на уме, или освободить пространство для атаки американской эскадры?
«Страна своих не бросает», – всплыло в памяти огненными буквами главное кредо советского офицера.
– Истребительным звеньям – сформировать заслон вокруг объекта. Быть готовым к отражению двойного удара.
Через центральный иллюминатор командной рубки Комаров наблюдал, как «Беркуты» и «Соколы» перестраиваются в защитный порядок. Им грозила двойная опасность: и от орудий «Электросталина», и от натовского огня.
– Товарищ вице-адми…
– Включи динамики, – махнул рукой Комаров. – Послушаем.
– Выносим последнее предупреждение, – в радиоэфир ворвался голос командующего американским «Грифоном». – Вы не имеете права препятствовать мирной демократической акции по устранению военной угрозы в секторе. Предоставьте доказательства того, что корабль «Электросталин» является советской боевой или гражданской единицей, иначе мы будем вынуждены…
– Тьфу ты, пропасть, – выругался Комаров. – Мне б сюда эти доказательства!
Космические истребители уже перестроились в «двойную сеть», сплочённо охраняя покой древнего немого бога космических глубин. Энергетические поля натовских штурмовиков и эсминцев медленно наливались багровым свечением, накапливая ударную мощь.
И тут заработали бортовые орудия «Электросталина».
Вице-адмирал Владимир Комаров многое повидал на своём веку: и кражу Мавзолея во время плановой экскурсионной телепортации, и атаку клонов-камикадзе в облаке Оорта, и наркотическую туманность на туристическом маршруте «Крыжополь – Гадес», и столкновение Титана с углеводородным айсбергом, и тахионный взрыв контрабандной партии жидких алмазов с Нептуна, и бешенство биопротогенной матки на верфях Тефии, и империалистическую чёрную дыру близ Меркурия, и разумные солнечные протуберанцы, и неразумных участников Большой трансплутоновой эстафеты под эгидой Премии Дарвина. В космосе случается поистине невероятное, и поэтому Комаров почти не удивился, когда в залпах с древнего, вынырнувшего из глубин истории корабля различил сначала сигналы SOS, а затем – международный опознавательный сигнал «Миру – мир!». Сигнал был неизвестен двадцатому столетию, породившему эту грандиозную махину. Но старинные пушки били с «Электросталина» узнаваемой морзянкой, и ошибиться было невозможно.
Империалистические силы вынуждены были остановить запланированное наступление. А когда залпы электросталинских пушек сложились в родной для Комарова советский гимн, всем вокруг стало ясно, что ловить тут империалистической сволочи нечего. Это был наш, советский корабль! На нём были наши советские люди! И они заставили страшные, могучие орудия мирно исполнять гимн. Но не старинный «Интернационал», а тот великий, известный всей Солнечной системе, что заставляет трепетно отзываться сердца всего угнетённого люда. По космосу беззвучными всполохами неслись величественные строки: «Союз нерушимый республик свободных…»
– Сплотила навеки единая Русь… – вполголоса, не в силах противиться охватившему ликованию, отозвался Комаров.
– Да здравствует созданный волей народа… – подхватила рубка.
– Единый, могучий Советский Союз! – единым порывом зазвучали голоса на всех палубах крейсера «Сибирь».
Три столетия молчаливо, как толпа по залу Мавзолея, плыл по космосу циклопический ковчег, и вот теперь он обрёл голос. Немой корабль в вечной тишине космоса салютовал XXII веку великим гимном Страны Советов.
Затем распахнулся гигантский зев центрального шлюза, и в проёме появились сверкающие бронзо-титановой бронёй «сибиряки»-десантники. Во главе десантной бригады возвышалась мощная, узнаваемая фигура подполковника Хвыли с ледорубом в руке.
А рядом стояли несколько человек в старинных скафандрах с алыми звёздами.
За пару часов до этого
– Рапорт напишу, рапорт напишу, – бормотал Лавр Хвыля, растирая руки, освобождённые от проволоки. – Ох и шкура ты, Николаенко, и фантазия у тебя дурацкая.
Туго впившаяся проволока оставила глубокие багровые следы на коже. Единственный глаз, оставшийся у подполковника, недобро посверкивал в полутьме камеры, а движения могучих лап, массировавших друг друга, были слишком многозначительны.
– Неправильно ты, Лавр, массаж делаешь, – заметил Николаенко. – Ты сразу кожу растираешь, а надо…
– Ах ты, пиявка спелёнутая!..
Политрук змеиным движением мгновенно переместился в угол, и приподнявшийся было Хвыля вернулся к своему медитативному занятию.
– Ползи сюда, мозг операции, и тебе культяпки развяжу… Не бойся, в глаз не дам. Наверное…
Подача политруком Николаенко рапорта на подполковника Хвылю было традиционным развлечением командной триады «Сибири». Проводилась забава под председательством вице-адмирала Комарова, с зачитыванием пассажей под армянский коньячок. Но товарищ Эскос принял всё за чистую монету. Видимо, доносы так близки были представлениям товарища о человеческой искренности, что он полностью проникся доверием к Николаенко. Космическому гостю, чьи нравы столь соответствовали привычной этике электросталинцев, настоятельно рекомендовали выступить с публичным раскаянием. Прямолинейному Хвыле ничего, кроме расстрела, предложить не могли, а вот Николаенко, по мнению товарищей с «Электросталина», вполне годился для показательного выступления в качестве разоблачённого шпиона. В обмен Николаенко пообещали сохранить жизнь. И дать печенья с вареньем.
Насчёт второго и третьего его, кстати, не обманули. Печенье в литерный паёк ответственных товарищей входило суховатое, но съедобное, а варенье, хотя и непонятно было, из чего оно делалось на «Электросталине», по виду напоминало яблочное повидло. На последующие подковырки Хвыли на тему, как он мог жрать, пока его товарищ корчится в камере с выжженной глазницей, Николаенко неизменно отвечал, что было вкусно.
С первым обещанием вышла загвоздка. Неизвестно, собирались ли товарищи-электросталинцы сдержать обещание, но Николаенко не дал им ни малейшего шанса осуществить акт помилования.
Выйдя в ложу над площадью, где волновалась толпа, он на мгновение замер. В ложе напротив сидели ответственные товарищи. Сзади, понуро повесив голову и шепча всякие нехорошие слова типа «шкура» и «гнида», скалой возвышался подполковник Хвыля. На плече политрука жмурился котёнок. Николаенко взял слово:
– Товарищи, я глубоко раскаиваюсь… Я раскаиваюсь, что мы слишком поздно нашли вас, чтобы распахнуть братские коммунистические объятья!
У ответственных товарищей поползли вверх брови. Боевики в кожанках рванулись к Николаенко, но удар Хвыли пришёлся одному в челюсть, другому – в ноздри, третьему – под дых. Могучая фигура подполковника преградила путь к худощавому телу политрука. Приёмы советского самбо и стальные мышцы Хвыли встали волнорезом на пути эскосовцев. Выхватив из затылка вживлённый микроаккумулятор, подполковник активировал силовой щит, вовремя укрыв Николаенко от пуль. Сам Хвыля обходился без щита: пули разрывали его кожу, но наталкивались на вшитую под эпидермис стальную десантную бронесеть. Вживлённые капсулы десантного медпакета мгновенно растворялись, активируя регенерацию тканей. Неуязвимый одноглазый титан расшвыривал врагов, наводя вокруг суеверный ужас.
А Николаенко всё говорил и говорил. Впрочем, чувствуя ответственность момента, политрук проявил рекордную для себя лапидарность, поэтому трёх минут, которые выиграл для него подполковник Хвыля, вполне хватило, чтобы вчерне обрисовать современное политическое положение в Солнечной системе.
– Товарищи! – гремел голос политрука Николаенко. – Добро пожаловать в лоно коммунистического общества! Ваш подвиг был не напрасен – вы открыли космос для советских людей! Теперь мы, благодарные потомки революционеров и героев индустриализации, зовём вас в эпоху коммунистического изобилия и безкарточной системы! Да здравствует интернационал! Да здравствует Советский Союз! Да здравствует коммунизм!
На этих словах Хвыля повалил его на пол. Действие щита закончилось, над офицерами засвистели пули. Не сориентировавшись, что щит больше не поглощает кинетическую энергию, снайперы с соседних лож и эскосовцы, прорывавшиеся в ложу со стороны коридора, дружно начали укладывать друг друга. Эскос, перекрикивая шум, требовал взять шпионов живыми.
Под срывающийся голос народного обвинителя, вопящий о провокации иностранных разведок, на друзей навалились боевики из НКВО.
…В камере подполковник дал волю конструктивной дружеской критике с элементами лингвистических изысканий.
– Ну и на что ты рассчитывал, козявка коллаборационистская? – вскрывал коренные недостатки применённой тактики Хвыля, растирая синяки.
Николаенко молчал, поглаживая котёнка под лохмотьями космической гимнастёрки.
Вдруг тихий, едва различимый голос раздался из коридора:
– Слева – молот, справа – серп…
Николаенко подскочил, приник губами к двери:
– …это наш советский герб!
– Хочешь жни, а хочешь куй…
Подполковник Хвыля открыл было рот, но политрук был быстрее:
– На работу дружно дуй!
Тонкий, захлёбывающийся от радости девичий голос пропел:
– Гудит как улей родной завод…
– К станкам вредитель не проползёт!
Дверь распахнулась. На пороге стояли несколько молодых людей в скрипящих кожанках поверх рабочих роб. Кое-где куртки были порваны, а присмотревшись, на чёрной коже можно было заметить неподсохшие потёки. Похоже, на «Электросталине» назревала очередная смена поколений.
– По реке плывёт топор… – Девушка в красной косынке выжидающе замерла.
Политрук выдал мгновенно:
– …из села Кукушкино! Много стали дал народ к юбилею Пушкина!
Стэля расцвела в счастливой улыбке. «Свой, наш!» – читалось во взгляде.
– Значит, вы там, на Земле, достойно отметили юбилей поэта в 1937 году? Вы ведь воздвигли высоченный памятник Сталину, который читает труды Пушкина?!
– Нет, – сказал Хвыля. – Мы воздвигли памятник Пушкину, который читает труды Сталина.
Политрук с одобрением посмотрел на друга и, улучив подходящий момент, наклонился и прошептал:
– Вот можешь же, когда захочешь!
Дальше всё было просто. Освобождённые десантники освободили, в свою очередь, простых электросталинцев от ревизионистского диктата. Товарища Эскоса захватил лично товарищ Хвыля. Ледоруб он реквизировал – на память.
Локомотив, управляемый Стэлей и её товарищами, быстро домчал по корабельным туннелям советских бойцов к узловым, стратегически важным объектам. Действуя по заветам Октябрьской Революции, десантники действовали быстро, слаженно и почти бескровно. Вскоре внутрикорабельный телеграф и телефон, арсенал, дизельная электростанция и центральная пищевая раздаточная перешли под власть Советов. Всего за пару часов главные опорные пункты были очищены от оппортунистической сволочи.
Сломив короткое сопротивление эскосовцев, комсомольцы переключили дизельные резервуары на обеспечение орудийных расчётов, и преобразованная в смертоносные лучи энергия потекла в артиллерийские башни «Электросталина». А затем советские бойцы взломали рубку огневого управления. Раскрылись броневые щиты, освобождая иллюминаторы, и, словно гоголевский Вий, прозревший «Электросталин» грозно взглянул на просторы Вселенной. Как раз вовремя, чтобы пресечь буржуазные инсинуации слаженным орудийным исполнением гимна СССР.
Старшина Василько, сверяясь со списком, аккуратно отбирал плёнки диафильмов для новой лекции. Добровольным посетителям лектория предстояло в принудительном порядке ознакомиться с очередным культурно-просветительским сочинением политрука Николаенко на тему «Карточное питание в эпоху индустриализации и трудовой подвиг советского народа при минимуме килокалорий». В зале пока было пусто, но постепенно ряды кресел заполнялись. К началу лекции должна была подтянуться вся команда – за исключением счастливцев, отбывающих вахту или томящихся на гауптвахте.
«Сибирь» всё ещё дрейфовала около «Электросталина», облепленного научно-исследовательскими кораблями с историками, лингвистами, технологами, медиками и психологами, но на самом крейсере уже воцарилась мирная обстановка, располагающая к культурным лекциям и дебатам.
Советские специалисты начали бережную работу с электросталинцами. Передовые обитатели древнего корабля уже начали выход из саморезервации. Им ещё придётся многое узнать о современной жизни в коммунистическом обществе, многое осознать, ко многому привыкнуть, но самое главное уже случилось – Советский Союз протянул руку дружбы и встретил хлебом-солью блудных сынов родного космоса.
И, как собирался подчеркнуть политрук Николаенко в кратком обзоре ситуации (часика на три, не больше), не только хлебом-солью, но и тушёнкой, перловкой, килькой, пшёнкой, хлебным шницелем, макаронами, сметаной, сгущёнкой, яйцами с зелёным горошком под майонезом, а также киселём и компотом из сухофруктов. Такая вот кулинарная пропасть лежала между строителями коммунизма карточной эпохи времён великой индустриализации и современными посетителями советских столовых эпохи развитого коммунизма.
Вице-адмирал Комаров корпел над формулировкой заказа интендантам, размышляя, как максимально благообразно мотивировать необходимость доставки на «Сибирь» трёх-четырёх ящиков хорошего армянского коньяка, дабы пополнить запасы, изрядно опустошённые во время празднования воссоединения электросталинцев с советским народом, а также воссоединения командной триады крейсера.
Подполковник Хвыля ходил по палубам, посверкивая новым, двадцать четвёртым по счёту глазом.
Котёнка Хвыля забрал себе, потому что у Николаенко по возвращении на «Сибирь» обнаружилась стойкая аллергия на кошек. Да и белые крысы плюс рыбки политрука не слишком бы обрадовались новому другу.
Товарищ Эскос был под конвоем препровождён в психиатрический центр на Плутоне. Его тонкая, ранимая психика потребовала длительного восстановления после соприкосновения с реальностью XXII века и ледорубом, которым завладел подполковник Хвыля.
Неблагодарные туристы опубликовали в своих империалистических «блогах» всякие пакостные пасквили.
Пользуясь так называемой свободой слова, а попросту говоря – аморальной вседозволенностью, измышления «очевидцев» подхватили реакционные издания мира капитала. Пришлось и советской печати вступить в полемику, которая вошла в историю под названием «электросталинского блогоСраЧА» (сражения чрезвычайной актуальности).
Американские «ястребы» снова поймали птицу обломинго. Это, естественно, никого не удивляло.
В Солнечной системе вновь воцарилось спокойствие в ожидании новых буржуазных провокаций.
А «Сибирь» вернулась к своей обычной жизни.
Старшина Василько заряжал диафильм в проектор, искоса наблюдая за неслышным разговором политрука и девушки в красной косынке. Она была одета в современный серебристый комбинезон, но в облике её было что-то нездешнее, возвышенное, революционно-романтическое. От беседующих старшину отделяло несколько метров, но ему показалось, что в глазах девушки блестели слёзы.
Краем уха старшина уловил фразу: «…металлургический вуз». Затем, отсалютовав красивым и чётким движением, девушка развернулась и, закусив губу, быстро вышла в коридор.
Толпа «сибиряков» заполняла лекторий. Политрук Николаенко приготовил свой чёрный блокнот.