Большая перемена
Алиса еле сдерживала слёзы. Она гладила себя по животу, круглому пятимесячному животу, выпирающему из-под ночнушки, и это помогало ей не разрыдаться. Нестор мазал третий бутерброд. Кофе стыл. Он точно знал, что она скажет. Она скажет: «Ты меня не любишь». Или даже: «Я так и знала, что ты меня не любишь». Или ещё хуже: «А ведь мне говорили не выходить за тебя». У него даже руки затряслись от напряжённого ожидания. И она наконец-то сказала. Почти то самое, что он и ждал:
– Ты его не будешь любить.
И слёзы покатились из глаз. Нестор взял бутерброд и запихал в рот. Весь. Чтобы дать себе время подумать. Например, о том, что мужчина никогда не поймёт женщину. Тем более беременную.
Алиса смотрела на него требовательно. Передышка закончилась, пора отвечать. Точнее, опровергать. И доказывать.
– Я буду его любить, – сказал Нестор и сам себе не поверил. – Очень.
– Не-а, – сказала Алиса. – Я ведь знаю, как всё будет. Ты будешь приходить поздно вечером. Пропадать по выходным. Брать работу на дом. Сидеть за столом над книгами. У тебя минутки не найдётся его по голове погладить. Он будет тебя раздражать. У тебя не будет времени заниматься с ним тогда, когда ты ему будешь нужен, а когда тебе этого вдруг захочется, ты ему уже не будешь нужен.
Она продолжала говорить, а Нестор запихивал в рот бутерброды. Чтобы не прерывать. А ведь очень хотелось. Судя по рассказу Алисы, жизнь его выглядела печально и одиноко. Она живописала поступление дитяти в институт, к которому он, отец, и полпальца не приложил (смысл метафоры Нестор не уловил), но тут зазвонил телефон. Нестор привстал, но Алиса пригвоздила его к табуретке взглядом и поднялась сама. Прошла мимо, придерживая живот.
Только набив рот булкой с маслом, Нестор понял, что у него совершенно нет аппетита. Всё можно списать на беременность – кому-то необходимы огурцы с вареньем, а кому-то – выволочка мужу. И не поспоришь. Организм требует. Но за всем этим присутствовало нечто ещё.
Прозрение.
И Нестору стало тошно. Он отставил остывший кофе, взял баллоны для газировки, сунул ноги в туфли и вышел за порог.
Улица Руту как никогда оправдывала своё название. Было утро, густые тени ещё не выцвели на солнце, только-только поднявшимся над дальними крышами, по стадиону бегали трусцой, за чем с интересом наблюдала пара бродячих псов, так и не решивших – то ли облаять физкультурников, то ли бежать дальше по своим собачьим делам.
Нестор закурил и побрёл к проспекту.
Хорошо было предкам, у которых бытие определяло сознание. А в самых простых случаях даже не бытие – слишком уж сложно, а самый что ни на есть посконный быт. Быт определял сознание: семь слоников на комоде, одеколон «Шипр» и лосьон «Огуречный». Но случилось то, что случилось, и говорить о бытии стало так же неудобно, как астроному оперировать геоцентрической системой. История раньше и походила на такую систему, опираясь исключительно на прошлое, что требовало вводить бесконечные эпициклы. Здесь так, а вот здесь совсем не так. И человечество не замечало, что…
Размышления о человечестве прервал пронзительный свисток. Нестор не сразу понял к чему это, к кому это, по инерции продумав ещё пару мыслишек на тему судеб человечества, а заодно сделав пару шагов по «зебре». Светофор пылал красным. Новенький «Икарус» с гармошкой урчал двигателем, а за стеклом водитель со шведской бородкой качал головой.
– Гражданин, – позвал стоящий на той стороне перехода гаишник, – подойдите сюда, пожалуйста.
– Пожалуйста, – сказал Нестор. До него ещё не дошло, что именно случилось, а точнее – могло случиться.
– Старший лейтенант Имярекис, – приложил гаишник ладонь к фуражке. – Я вас тут уже второй час дожидаюсь.
– Извините, – фамилия гаишника поразила Нестора не меньше, чем его заявление. – А что случилось? Я вот только за водой пошёл, – он показал бутыли в кожаной сбруе. И зачем-то добавил: – Жена беременная, очень любит с сиропом.
– Двести грамм берёте? – Имярекис достал из планшета бумагу и принялся писать.
– Двести грамм? Я вообще не пью, тем более по утрам.
– Сиропа, – пояснил Имярекис. – Сколько сиропа добавляете?
– А, – Нестор потёр лоб. Он никак не мог вернуться в колею событий. – Триста. Триста грамм сиропа.
– Как себя чувствуете? – продолжал гаишник. – Давление? Головокружение? Слабость?
Нестор прислушался к себе. Ничего подобного не ощущалось.
– Хорошо. Всё хорошо. Как обычно.
– Уверены? – Имярекис пронзительно посмотрел на Нестора. – А то можно проехать в дежурную поликлинику. Сегодня хороший врач принимает.
Нестор помотал головой.
– Жена будет волноваться? – догадался Имярекис. – Вот, ознакомьтесь. И подпишите.
«Протокол предупреждения.
16 сентября 1975 года мной, старшим лейтенантом Э. С. Имярекисом предупреждено дорожно-транспортное происшествие с участием автобуса „Икарус“ госномер 16–32 ККЛ и гражданина Н. И. Переменчева, в результате чего удалось предотвратить смерть последнего от черепно-мозговой травмы из-за удара об асфальт…»
– Это обязательно такие подробности? – Нестор поморщился.
– Начальство требует, – сказал Имярекис. – Да и в воспитательных целях, если честно. На некоторых действует отрезвляюще.
– Я не пил.
– И я о том же. Вчера пришлось весь вечер в ОГАС с картотекой просидеть, отыскивая ваше место жительства. Хорошо, что имя у вас такое, хм, запоминающееся. Где-то я его слышал…
Нестор расписался и протянул листок гаишнику.
– Это летописец такой был, – сказал он.
– Кино! – воскликнул гаишник. – Вот где. Кино такое по телевизору показывали. Смешное.
– Я могу идти, товарищ старший лейтенант?
Имярекис сразу стал серьёзным.
– Да, товарищ Переменчев, вы можете идти, но прошу вас быть впредь очень внимательным и переходить улицу только в разрешённых местах и на зелёный свет светофора, – суконная фраза получилась у него без запинки.
Нестор дошёл до высокого и широкого бордюра, по которому любили бегать дети, пока родители ходили из магазина в магазин, сел, поставил баллоны. Захотелось мороженого. Эскимо. Но только не шоколадного, а в лимонной глазури. Алиса такое терпеть не могла, а ему нравилось – кисленькое. Вот только до киоска дойти сил не хватало.
Черепно-мозговая травма, вспомнилось ему. И что бы произошло с Алисой? Не будь этот Имярекис таким въедливым, лежать ему в луже своей крови и раскинутых мозгов. Будущее определяет сознание. Вот только когда работаешь со слишком далёким будущим, как-то забываешь о том, что может случиться через день, через час, через минуту.
– Тебе тоже звонили, – сказала Алиса. – Просили перезвонить.
– Начальство? – Нестор протянул ей мороженое, прошёл на кухню и поставил полные бутыли в угол. – С сиропом?
– Пока не хочу. Ты позвони-позвони, а то вдруг радость нежданная – на работу вызывают.
Спорить не хотелось. Подтаявшее мороженое стекало у неё по подбородку. Нестор подошёл и слизнул. Обнял. Тугой живот.
– Отстань, – предупредила Алиса. – Ты наказан.
– За что? – Руки делали, что хотели. При полном попустительстве.
– За нерадивое отношение к сыну.
– Это нарушение презумпции будущего, – прошептал ей на ухо Нестор. – Никто не может быть наказан за то, что ещё не случилось.
– Я беременная, – таким же шёпотом ответила Алиса, – мне можно. У меня инстинкты. И вообще психика у меня бинарная. Это не я тебя наказываю, это он. Через меня. Потому что через пять лет он подойдёт к тебе с просьбой смастерить летучего змея, а ты будешь занят. Как всегда.
Потом они лежали и тяжело дышали. Алиса прижалась к нему крепче.
– Я очень боюсь тебя потерять.
– Не говори ерунды. Или это опять твоя бинарная психика?
– Я всего боюсь. Даже того, что случится. Почему так? Разве это нельзя изменить? Как люди жили до этого? Мечтали о будущем. И оказалось, что бессмысленно мечтать о том, что определяет твоё настоящее.
– Для этого понадобилась война и миллионы жизней. Слишком много, чтобы убедиться – завтрашний день вполне объективно существует.
Алиса приподнялась на локте. Чертовски соблазнительно.
– Нестор, а что если правы фантасты?
– В чём? – Он гладил её по большой правой груди, а потом по большой левой груди.
– Ну, что это наши далёкие потомки устроили встречный временной поток.
– Зачем им это?
– Ну… не знаю. Предупредить. Помочь.
– Будущее, конечно, дано нам в ощущениях, но его невозможно предупредить. И поменьше читай всякой фантастики. У тебя муж – историк. Слушай только его.
– Это домострой какой-то, – Алиса оттолкнула его руку. – Начальству звонить собираешься?
Нестор встал и прошлёпал к телефону. В однокомнатной квартире имелось удобство – всё под рукой. Осталось ещё телевизор купить, какой хотела Алиса, – «Берёзку» на четырёх длинных ножках – и уют полный.
Пока шли звонки, Нестор смотрел на Алису, которая лежала в позе Венеры Тициана и взвешивала на руках тяжёлые груди, словно размышляя: достаточно в них молока или нет?
– Нестор? – спросило начальство. – Тут такое дело… – замолчало, задумалось.
Нестор не помогал. Он прекрасно знал, что ему предстоит, поэтому тоже молчал.
– Я долго думал, прежде чем позвонить. Но обстоятельства так складываются. Из горкома уже звонили… Короче говоря, необходимо ваше присутствие для первичного анализа.
– Прозренец? – вздохнул погромче Нестор. Чтобы начальство услышало всю горечь отрываемого от беременной жены специалиста.
Начальство услышало.
– Я компенсирую, Нестор. Если всё будет складываться удачно, то завтра можете не приходить в институт. Свозите Алису на косу. Или в Палангу.
– Я подумаю, – как можно более сухо сказал Нестор. Не для начальства, для Алисы, которая перестала рассматривать грудь и теперь гладила живот. Она походила на кошку. Уютную маму-кошку.
– Очень хорошо! – обрадовалось начальство. И пустилось в самую неприкрытую лесть: – Вы же знаете, что никто, кроме вас, не справится. Если бы у меня имелся выбор…