Рукой показываю: «Стоять!» Оба останавливаются.
– Смотрите под ноги! Какие тут могут быть ловушки? Не имею представления. Зато я твёрдо знаю: нам всё это в подарок оставить не могли. А вот как приманку для морской пехоты – запросто. Ищите что-нибудь очень простое и смертоносное. То, что способно разрушить корабль и убить всех оказавшихся на нём людей, притом сделать это молниеносно.
Скоро Ксения находит ловушку. Очень много катайского пороха, наша, эллино-русская огнетрубка и простенькая водяная технэма, взводящая спусковой крючок огнетрубки в заданное время.
– Хитрецы, – говорю я.
– Мастера… – заворожённо шепчет Ксения незнакомое слово.
– Сволочи! – откликается Лобан.
Два года назад у него погиб отец, отражавший высадку технистов на Крите…
Смотрю на стеклянный водяной бак технэмы. Там всего пара капель на дне.
– А ну, все наверх! Наверх!
Мы летим по узким лесенкам. Поворот… ещё поворот… Вражеский наос просто огромен! Выскакиваем на воздух. Корабельные недра вздрагивают под нами.
– В воду! Быстро!
Из моря нас вытащили стратиоты с разведочной галеи «Гончая».
«…Они думали, что броненосный дромон – дело немыслимое. Они думали, что империя всю жизнь будет строить деревянные корабли. Они думали, что удивят нас очередной смертоносной новинкой.
Но вот уже пару индиктов как у нас в империи технэ сдвинулось с мёртвой точки. То, что прежде было запрещено совершенно, ныне чуть-чуть разрешено. Например, всякие хитрости в работе с металлом. А скоро, полагаю, снимут и кое-какие запреты на работу с порохом. Только у нас. Для внутреннего потребления. Для императорских мастерских. Потихоньку. Негромко. Для служебного пользования.
У нас многое делается по-тихому. С одной стороны нельзя, с другой – при соблюдении тысячи формальностей – можно. Или просто – можно, но с подпиской о неразглашении.
Когда стратиг из Неаполиса доложил: „Две боевые триеры и три торговых судна потоплены железным кораблём франкских технистов“, – из Херсонеса сейчас же вышла половина имперской наутики Понта Эвксинского. Турмарх держал стяг на большом броненосном дромоне „Всеволод Большое Гнездо“.
Маша, не знаю, не попадёт ли в чужие недобрые руки эта моя эпистола. Многого я не могу сообщить даже тебе, поскольку этого не позволяет моё служебное положение. Самое простое объяснение тому, что мы не смогли в очередной раз встретиться, вкратце таково: меня и моих товарищей по приказу целого думного дьяка сорвали с места и отправили в плавание. Ныне мы одержали победу и легко избежали всех опасностей. Боевой таран железного корабля технистов нас даже не задел. Разрывной снаряд нимало не повредил нашей броне. Всё просто отлично.
Сейчас мы осматриваем селение технистов на небольшом острове. Здесь у них красивая крепость и чудесная роща, тебе бы понравилось. Как только обследование наше завершится, мы отправимся в обратный путь.
Понимаю, что ничего не могу ждать от тебя или просить у тебя. Понимаю, что нам не быть вместе. Понимаю, что опасность моей работы не позволит мне стать твоим спутником, да и высота твоего положения не позволит тебе соединиться со мной. Я всё понимаю. И всё же… я мечтаю о тебе. Хотя бы о новой встрече. Ты… Набрать воздуха в лёгкие и жить дальше, покуда воздух не иссякнет.
Я очень хочу увидеться с тобой.
Как ты сказала три наших свидания назад? „Бесстыдно…“ Да, бесстыдно и беззаконно. Куда всё это приведёт, знают один Бог да великий государь».
Первая приписка: «Изъято у компаньонки Е. В. без огласки. Ваше Величество, следует ли принять меры? Думный дьяк Императорского двора князь Долгоруков».
Вторая приписка: «Не следить и не препятствовать. Николай».
Ничего.
Совершенно ничего, никакой зацепки.
Обветшавший замок, скалы, песок, роща. Два источника пресной воды. Хорошая пристань, опасная отмель. И ничего опаснее этой отмели ни на острове, ни в окрестных водах нет.
А у меня не проходит подозрение: мы что-то упускаем. Какая-то дрянь тут обязательно должна быть.
С чего всё началось? Я не нашёл следов контрабандистов. Судя по расположению острова, они тут должны бывать. Но их нет. А среди их братии всегда были чуткие люди. Раз какая-то пакость их насторожила…
И я запретил морякам и стратиотам сходить на берег.
Жаль, на смену Аргиропулу так никого и не прислали. Людей не хватает. Аргиропул имел чутьё на магию. Он вообще многое чувствовал лучше обычного человека. Сам едва не сделался магом, да вовремя остановился. Был бы он здесь, так мы бы давно знали, какое ещё бесово ухищрение спрятано у нас под носом.
Моё собственное чутьё – вполовину слабее…
Третий день.
Турмарх в нетерпении: «Не пора ли возвращаться?»
А я не могу ответить даже приблизительно, какую технэму мы ищем. Скорее всего, тайная мастерская, что-то связанное с кораблями… или с обороной острова.
После утренней молитвы мы с Ксенией гуляем по роще, потом расходимся на целый день. Она ищет в подвалах замка, я брожу по острову. Лобан с утра до вечера удит рыбу и начищает оружие. Он не искатель, он боец, от него в таком деле проку нет.
Ходим злые, раздражённые. То и дело срываемся друг на друга. Голова раскалывается от боли, видно, старость не за горами… Из нас троих один Лобан чувствует себя превосходно, отпускает шуточки, горланит свои рязанские частушки. Ни голоса, ни слуха, унялся б лучше!
Для чего маленькому острову три кладбища и один курган, притом курган явно древний и явно с начинкой из праха и костей? Почему тут пять столетий как сгинула последняя деревня? Почему технисты, устроившие себе тайное пристанище в замке, за полгода похоронили тут двадцать душ? Мор? Передрались между собой? Пленных нет, спрашивать не у кого.
Я должен видеть, я должен понимать, а я не вижу и не понимаю ни рожна! Бешенство гложет меня.
Напрасно я наорал на Лобана…
Четвёртые сутки… Моих знаний тут не хватает. А моё терпение уже лопается. Я давно обязан был найти технэму! Хочется убить кого-нибудь.
Или я всё-таки ошибаюсь и тут ничего нет?
Турмарх: «Ещё сутки, не более того. Вы знаете, во что обходится империи стоянка сорока дромонов на дальнем рубеже?»
Ну конечно. Разумеется!
Утро пятого дня. Моей воли хватает только на то, чтобы не бросить поиски.
Допросить рыбаков с побережья: «Почему не заходите сюда? Здесь такая удобная стоянка!» Молчат. Старый франк, недавно пришедший сюда откуда-то из Нормандии, говорит: «Дурное место». Да что тут дурного? Господи, как же больно моей несчастной башке… Не отвечает. Да что здесь дурного, ты, старый нетопырь?!
– …Не тряси старика.
– Куда ты лезешь, Лобан?!
– Куда надо, старшой. Был только что у главного лекаря. По всей наутике только два человека жалуются на головную боль: ты и Ксения. Остальные чувствуют себя преотлично. Даже те, кто намного старше тебя. Откуда у тебя головная боль, старшой?
И впрямь, откуда?
Какой же ты молодец, парень! «Проку нет…»
– Извини, Лобан, я погорячился. Толковое наблюдение.
Рыбаков – домой.
– Лобан, ты хоть раз был в роще?
– Нет, я человек мегаполисный. Все эти ваши деревца с травкой – одно неудобство. В интересах службы готов терпеть, но по собственной воле-то…
– Чудесно!
– Что?
– А то, что по всей наутике только два человека гуляют в треклятой роще.
Он застывает в раздумье. По глазам вижу: высчитывает, на каком поле встречаются рощевидные технэмы?
– Алларуадцы так далеко на Заход не добирались… – неуверенно произносит он.
– Прежде всего, алларуадские технэмы не причиняют боли. Это госпожа Мэб, Лобан. Нам нужен опытный старый священник.
«Мне известно, что между тобою и Николаем Степановичем Г. происходит неподобное. Хочу напомнить, милая моя Маша: по закону империи, позволителен брак между любым православным христианином и любой православной христианкой, вне зависимости от их знатности или же худородства. Если этот путь прельщает тебя, я не стану противиться. Лучше неравное супружество, нежели грех и беззаконие. Ты всего-навсего потеряешь права, связанные с престолонаследием. В самом скором времени жду от тебя ответа, не слишком ли высокой представляется тебе эта цена. Твой отец».
«Папа, мне никакая цена не кажется слишком высокой. Я благодарю тебя от всего сердца за твоё милосердие».
– Ты помнишь, как хорошо становится, когда гуляешь по роще?
Ксения улыбается.
– Да. Такое чувство, словно проветривается голова. А потом в ней вытирают пыль и топят печку. Свежесть, чистота, тепло.
– Свежесть-чистота-тепло… А вскоре после того, как ты оттуда вышел, – тошнота, боль. Много боли. Мозг хочет вылезти через уши, глаза, ноздри, рот и, кажется, даже пробует выйти напрямую, проделав дырку в черепе. Так?
Она кивает.
Нас четверо: со мной двое умельцев и отец Василий, личный духовник турмарха. Мы заходим в рощу. Кипарисы, кипарисы, кипарисы, немного ежевики… Лишь теперь я замечаю, что деревья посажены в особом порядке. Из них можно составлять геометрические фигуры, сакральные знаки…
– Как тут славно! – восклицает священник.
Ну да, свежесть-чистота-тепло. Разумеется.
– Сердце магической технэмы резко отличается от прочих её составляющих. Ищите отличие, – говорю я спутникам.
Вот как им объяснить, что от «сердца» должно исходить ощущение главенства?
Кипарисы, кипарисы… очень старые, очень высокие. Наверное, помнят Цезаря. А может, и Ромула.
Слишком густые заросли ежевики? Впадина, похожая на чащу?
Ксения указывает на громадный валун, обросший мхом по самые брови.
– Не то.
Нам уже встретилось два таких, правда, не столь впечатляющие. А «сердце» бывает только одно.
Вычурно изгибающаяся тропа?
Необычно прямой ручей? Точь-в-точь маленький канал…