Человеческое лицо устроено так, что за ним, быть может, рушатся города, реки выходят из берегов, горы сходят со своих мест, а на нём крушение целого мира отражается в одном лишь горестном движении бровей. Но как же трудно отыскать ответ на это движение!
– Ты моя живая мечта – несбыточная, сбывшаяся и вновь ставшая несбыточной.
Она обняла меня, прижалась виском к щеке. Я… нет в русском языке глагола, который обозначал бы пропускание волос между пальцами – как воды или времени. Как это назвать? Я нежил волосы Маши. Я вдыхал её запах. Мне хотелось набрать в лёгкие так много её запаха, чтобы хватило на всю жизнь.
– Я больше не увижу тебя?
Ложная надежда происходит из ветреного племени иуд, и среди них всех имеет славу самого скверного создания. Она любит вырезать на сердце узоры многообещающих снов. Притом режет всегда ласково, с утешительной улыбкой.
Я попытался сказать: «Да, мы больше никогда не увидимся», – но вот беда, слова встали комом в горле.
Чуть растопив его, я всё же произнёс:
– Разве только случайно.
Она прижалась ко мне сильнее. Сердцем к сердцу, душой к душе.
– Я буду молиться за тебя. Ты должен обещать мне одну малость.
– Какую?
Она беззвучно плакала. Будто ребёнок, жестоко разбивший коленку и изо всех сил пытающийся никому не показывать своей боли.
– Если что-нибудь случится… с тобой… не хочу говорить… проси Царицу Небесную… там, вдалеке… чтобы тебе разрешили подать мне весточку.
– Буду просить. Тогда и ты… одну малость.
– Да?
– Найди себе… здесь… кого-нибудь… Найди того, кто сделает тебя счастливой без меня.
Маша молчит.
Я целую её в висок. Я пытаюсь удержать в глазах то, что из них не должно выйти.
Маша молчит.
У нас осталась пара капель счастья, ещё немного, и его не останется совсем.
– Я попробую… но… но… Я попробую, – говорит она.
…Лобана уже не вытащить. Я даже не знаю, чем именно его позвали. Наверное, мне не дадут увидеть источника зова, коим притягивается другой человек.
Ксения лежит на траве в позе младенца и не скоро очнётся. Я крикнул ей: «Это арефа!» – и крепко приложил по черепу. Она так рвалась на зов… К тому времени, когда милая моя помощница придёт в себя, я уже справлюсь со своим делом, и ей останется доложить: «Всё-таки поле арефа существует». А если не справлюсь, она отправится за мной в царство морока.
Эти твари… там… знали, чем меня позвать.
В чёрных восточносибирских болотах открылась «галерея»: лесная дорога, простёршаяся над топями и трясинами, берёзы склонились над колеями, заросшими травой… Куда-то далеко-далеко уходит она. А начинается с лужайки, да тихой речки, через которую перекинут мостик. Там, за речкой, тянется нитка пути, никем не построенного и ещё пару дней назад вовсе не существовавшего.
Чудесное место. И не было бы в нём ничего сверхъестественного, кабы не пара весьма красноречивых обстоятельств.
Мостик нисколько не похож на ту сельскую деревянную корявину, какими осёдланы все речушки и ручьи в нашей богоспасаемой империи. Тонкая прозрачная пластина из стекловидного вещества. Яркая, сочная радуга танцует, изгибается и трепещет в ней. А за мостиком, у истока дороги, – обросший мхом пенёк. На нём сидит, нетерпеливо улыбаясь, моя Маша.
Двое суток – семнадцать ушедших на зов селян. Была деревня, и нет деревни. Нас вызвал старый монах из скита, устроенного давным-давно в трёх верстах от деревни. Его, как видно, никаким соблазном не проймёшь.
Я алчно гляжу на Машу и никак не могу насытиться. Вот она, рядом. Ждёт. Зовёт. Моё счастье. Лучшее из всего, что произошло в моей жизни.
Не человек.
Я твёрдо помню: она – не человек.
Но велика ли разница? Неужели любовь нуждается в двух правильно устроенных человеческих телах? Неужели она не парит выше всего плотского, телесного?
Сделать пару шагов на лужайку. Перейти мостик. Получить то, над чем не властны люди с их законами и обычаями. Быть в радости где-то там, за порогом, в дальних краях. Здесь я буду считаться мертвецом. Ещё одним умельцем, не справившимся с хитрой технэмой. Нас много таких. Одним больше, одним меньше…
Там я буду… Не знаю кем. Как живут те, кого пригласили под своды полых холмов? Как живут те, кого увели в заповедный лес?
Маша встаёт и идёт мне навстречу. Останавливается у самого мостика и призывно машет рукой.
Я делаю шаг и оказываюсь на лужайке. Теперь мне нет возврата, теперь я либо умру, либо уйду со своей возлюбленной по лесной дороге.
Подхожу к мостику.
Это она, она! Каждая черта мне знакома в ней!
– Иди же, – молвит Маша. – Здесь возможно то, чего никогда не будет там, на твоей стороне. Здесь нет законов, одна только сила и любовь.
Я берусь за радужную пластину, пытаюсь поднять её… Тяжёлая, гадина! Напрягаю все силы. Кряхтя, отрываю свой конец от земли.
– Настоящая Маша… никогда бы… такого… не сказала!
Тяну на себя… Рушится другой конец. Отхожу в сторону…
– Что ты делаешь! Здесь счастье твоё! Веселье духа до скончанья времён!
Я, наконец, сворачиваю поганую тяжесть в воду. Всплеск, и она уходит на глубину. Радуга бесится внутри, словно злой пёс, сорвавшийся с цепи. А потом её уже и не видно. Не мелко тут, совсем не мелко. Глубже, чем кажется.
Отряхиваю руки.
– А потом? – спрашиваю у поддельной Маши.
– Что – потом? Когда – потом?
– После скончания времён.
Её лицо искажается мерзкой гримасой.
– Ты грязная свинья, и ты сейчас подохнешь!
– Ну, разумеется. А как же. Где нам понять все ваши тонкие энергии…
Голова кружится. Сердце пропускает один удар, второй.
Господи, прими раба Твоего грешного! Я разрядил свою последнюю технэму…
То место.
Кто отыскал тогда самую пёструю гальку: он или я?
Света мало. Третий час дня, но на побережье как будто опустились сумерки. Море раздражённо лупит в каменную пристань, седые осколки воды разлетаются во все стороны. Дорога к небу насмерть закрыта глухими вратами туч. Небо бредит дождём.
Вот здесь он прикоснулся ко мне в последний раз.
В тот день мы никак не могли расцепиться. Стояли тут очень долго, продрогли…
Скажи мне, умелец, где ты? Куда ты ушёл? Хорошо ли тебе там? Ты обещал послать мне весточку. Я… я пытаюсь стать счастливой, чтобы тебе там было спокойнее. Но пока, прости, не очень получается. Не сердись. Наверное, пройдёт время, и всё получится. А сейчас… всё происходящее со мной без тебя, – стылый ноябрь. Так, кажется, ты говорил? Видишь, я помню. Откликнись, умелец! Я умоляю тебя! Мне нужно что-нибудь, хоть самую малость, чтобы я могла жить дальше.
Водяная пыль носится в воздухе. Мрак разливается по небу. Я не слышу ответа. Да и откуда ему взяться! Бог наш милосерден, но нам всё время хочется получить от Него больше, чем позволяет самое щедрое милосердие.
Пожалуйста!
Ну, пожалуйста!
Всё то же беснование волн. Всё та же серая маска неба. Всё то же отсутствие света над землёй и водой.
Ничего.
Что это? Тепло на макушке. Тучи раздвинулись, и перед солнцем открылся малый каналец?
Нет, над головою – тот же небелёный холст во всю ширь неба. Те же пятна тьмы, затканные ветром.
Но невидимая тёплая рука нежит мои волосы.
Ты? Ты.
Здравствуй, умелец! Я буду жить. Я как-нибудь справлюсь.
Владимир Васильев (Василид 2)Беловодье
«…где-то там на Востоке, примерно в семидесяти днях пути, лежит диковинная страна, в высочайших горах, куда многие стремятся, но только редко кто может проникнуть и мало кто возвращается…
Некоторые называли её „Страной Запретной“, „Страной Белых Вод и Высоких Гор“. Только вот дорога на Беловодье у каждого своя…»
Отличный день для зимней забавы! Что в сторону страны восходящего солнца, что в сторону страны заходящего – гладкая белая бескрайность, ослепительно сверкающая на солнце, которое стоит почти в зените. В храмовую подзорную трубу с вершины отлично видны застывшие на исходной позиции лéдники под трепещущими ветрилами. Они окрашены в разные цвета – так их лучше видно на белом фоне, да и легче различать соперников. Задача одна: как можно быстрее достичь границ Беловодья – одним на закате у границ Атлантиды, другим – на восходе у гор страны Чжунго. Срединная страна по-нашему. Что ж, каждый народ поначалу считает себя единственным в мире, а свой участок обитания – центром вселенной. Потом сталкивается с другими народами и понимает, если мудрости хватает, что был не прав. Но названия остаются. Впрочем, сейчас это соответствует истине: раскорячилось Чжунго в самой серединке мира – от Восточного океана до границ Атлантиды.
В древности лéдники были способом сообщения между людьми и перевозки жизненно важных грузов, теперь – тренировка удали молодецкой. Участвуют добры молодцы да красны девицы со всего мира, кои показали себя лучшими в своих странах.
Солнце восходит в зеницу ока Божьего – и в тот же миг лучи его, отражённые от системы направляющих зеркал, вспыхивают на сигнальных зеркалах по обе стороны от Пояса Беловодья. И начинается полёт молодецкий по льду да по снегу.
Летуны быстрокрылые, сопровождающие гонщиков, передают изображение, снимаемое видеокамерами с разных сторон, на летающую базу, несомую по воздуху гелием и управляемую водородными двигателями. На воздухолёте летуны и отдыхают, и отогреваются. Гонка продлится не один день. С базы изображение передаётся на видеостанцию Храма Беловодского, а далее усиленное разлетается по всему миру. Болельщиков у забавы не счесть. Оно и понятно: мало на планете людей, которые хотя бы раз не испытали себя на лéднике. И не забавы ради, а по жизненной надобности.