Я, например, был поражен, когда узнал, что до сих пор в Армении нет своей Книги Памяти (это связано и с иллюзией, что совокупности публикаций – часто газетных – достаточно и что страна такая маленькая, что все и так все про всех знают). Или про то, что отношение к изучению депортаций в Казахстане совершенно другое, чем отношение к изучению депортаций в России.
Говоря о войне, приходится напоминать и призывать не забывать, что с гитлеровской Германией воевала не Украина, не Белоруссия, не Латвия, не Эстония и не Казахстан, а Советский Союз.
Как только политики забывают это, случаются казусы типа освобождения Аушвица какими-то украинцами. Или как, например, с компенсациями остарбайтерам и не-компенсациями военнопленным, когда получилось, что одни и те же по судьбе люди оказались с разными параметрами компенсации. Исторически корректно было бы им всем объединиться, но это было совершенно невозможно в реальной политической ситуации начала и середины 1990-х годов, когда все боролись за реальный суверенитет, и незалежность простиралась и на прошлое. Но то, что это не было сделано, возымело много последствий, а для людей – неудобств. Потому что тут у истории, не прикладной, в сущности, науки, возник и прикладной аспект. И от того, по какой линии ты проведешь границу – по политической или по исторической, очень многое зависит.
Тем не менее, именно в совершенствовании законов, а также в серьезной юридической поддержке исследователей, решившихся, как в начале и середине 2000-х гг. Георгий Рамазашвили в споре с Центральным архивом Минобороны, побороться за свои читательские и человеческие права в суде, видится выход из кризиса отношений между хранителями и читателями «древностей». Надутая регламентация и запреты – кормовая база архивного бюрократа[658].
Не знаю, каково сейчас быть в шкуре молодого историка, только входящего в свою науку и свою карьеру. Я уже давно тружусь в российском архивном ландшафте и вижу, как постепенно сужаются и круг архивов, которым интересно поддерживать независимые исторические исследования, и круг издательств, которым интересно их публиковать.
Что ж: будем как-то и это преодолевать.
Прогибаться не будем!
Вся власть истории!
Свободу архивам!
Мир историкам!
Иллюстрация
Корейцы. Нация, расколотая натрое.
Владивосток, 1999.
Немцы: памятник трудармейцам отряда 18-74 Тагиллага.
Нижний Тагил, 1990.
Немцы: памятник трудармейцам – строителям Богословского алюминиевого завода.
Краснотурьинск, 1995.
Немцы: Памятник трудармейцам.
Челябинск, 1989—1990, 2004.
Немцы: Российским немцам – жертвам репрессий в СССР.
Энгельс, 2011.
Карачаевцы: Мемориал жертвам политических репрессий и депортации карачаевцев.
Карачаевск, 2005.
Карачаевцы: Мемориал жертвам политических репрессий и депортации карачаевцев.
Карачаевск, 2005.
Калмыки: типовой памятный знак на местном кладбище.
Омск, нач. 2000-х.
Чеченцы: Мемориал депортированным чеченцам.
Грозный, 1992.
Чеченцы: Мемориал депортированным чеченцам.
Грозный, 2015.
Ингуши: Мемориальный комплекс жертвам репрессий.
Таргим, нач. 2010-х гг.
Ингуши: Мемориальный комплекс жертвам репрессий (экспозиция).
Назрань, 1997.
Ингуши: Мемориальный комплекс жертвам репрессий.
Назрань, 1997.
Крым, Керчь. Памятник «Против жестокости и насилия».
Керчь, 2005.
Молдавия, Кишинев. «Поезд боли».
Кишинев, 2013.
Поляки: «Умершим и замученным на Востоке: жертвам советского нападения»
Варшава, 1995.