Хмурая осень. Посреди канадской лаборатории стоят двое взбудораженных ученых. Они собрались вместе, чтобы обнаружить нечто, находящееся за пределами человеческого понимания. Наконец-то, впервые в истории человечества, естествоиспытателям довелось своими глазами увидеть то, о чем почти две тысячи лет мечтали златоделы: превращение одного элемента в другой. Их разговор вошел в историю:
— Резерфорд, это трансмутация!
— Ради всего святого, Содди, не называй это трансмутацией. Они же отрубят нам головы как алхимикам.
В 1901 г. двое прославленных ученых, химик Фредерик Содди (1877–1956) и физик Эрнест Резерфорд (1871–1937), провели эксперимент, в ходе которого радиоактивный торий трансформировался в гелий. В итоге Резерфорд получил за эту трансмутацию, которую он, от греха подальше, назвал трансформацией, нобелевскую премию. Однако в 1937 г. ученый отбросил опасения и написал книгу с броским названием «Новая алхимия». Закон радиоактивного распада, сформулированный Резерфордом, подразумевал постепенную трансформацию одного вещества в другое. Поэтому неудивительно, что в прессе эти опыты были восприняты как возвращение алхимии.
Как передовым ученым пришло в голову сравнивать свое открытие с «отсталой» алхимией? Если исследовать этот вопрос, оказывается, что древняя натурфилософия была одним из главных источников вдохновения для пионеров атомной физики. Они проводили лекции о королевском искусстве, были связаны с эзотерическими кругами и, в конечном итоге, ставили своей целью провести трансмутацию на научном уровне — хотя этого от них не требовали ни обстоятельства, ни политика или университеты.
В Новейшее время, на рубеже XIX и XX в., было сделано множество замечательных научных открытий в области химии, физики, биологии, были намечены новые, доселе неизвестные области исследований. Казалось бы, алхимия естественным образом должна была исчезнуть. Но этого не произошло. Именно из-за открытий, совершенных в XX в., пошатнулись основы науки: неделимые атомы оказались разобранными на мельчайшие частички, непроницаемая материя — просвечиваемой насквозь рентгеновскими лучами, а радиоактивные элементы — распадающимися на другие вещества. Возрожденная алхимия пыталась найти ответы на все новые вопросы вместе с официальной химией: более того, именно благодаря прогрессу и науке она пережила новый расцвет и отошла от своего традиционного устройства, приняв множество невероятных форм.
Месмеризм: сила магнита
Алхимия очень долго проникала в науку. С тех пор, как под давлением новейших открытий в химии она была окончательно дискредитирована среди ученых, златоделие стало уделом не сдающих своих позиций традиционалистов, наперекор современному миру пытающихся добыть золото по рецептам древних. Однако священное искусство все же нашло весьма витиеватый путь для того, чтобы соединиться с актуальным знанием.
Все началось с появлением на исторической арене немецкого врача Франца Антона Месмера (1734–1815). Удачно женившись на богатой дворянке, сын лесничего стал обучаться медицине в Вене у Герарда ван Свитена, личного врача императрицы Марии Терезии, увлеченной коллекционированием алхимических медалей. Ван Свитен тоже был необычным медиком: его личность послужила одним из прототипов для персонажа Ван Хельсинга из «Дракулы» Брэма Стокера, так как голландец, по приказу императрицы, искоренял веру в вампиров в Восточной Европе. У него Месмер защитил диссертацию о связи врачевания и астрологии. Уже тогда в его работе появилось описание таинственной невидимой силы, с помощью которой планеты действуют на тело человека, как негативно, так и позитивно.
Постепенно благодаря капиталам и хорошим знакомствам Месмер входит в высшее общество столицы Австро-Венгерской империи и приглашает к себе домой Бетховена, Моцарта и Гайдна. Он поддерживает переписку со многими учеными, и однажды от знакомого астронома ему приходит весть о женщине, которая попросила его изготовить для лечения желудка особый магнит. Как минимум со времен Парацельса считалось, что магнит способен оказывать целительное воздействие на человеческий организм, и в таком лечении не было ничего удивительного, но пораженный Месмер слышит об этом способе впервые. Он берется за пациентку и с удивлением наблюдает, как она выздоравливает благодаря наложению магнита. Врач видит в этом некую логику: магнит, подобно планетам, обладает силой притяжения, как металл он происходит от небесных тел, а следовательно может, подобно им, влиять на наши тела, устраняя вредные воздействия планет.
Месмер увлекается теорией о целительном флюиде, который можно направить на человека, и начинает экспериментировать с магнитами. Он прикладывает к больному сразу несколько магнитов, а затем начинает магнетизировать предметы. Доктор наделяет свойствами флюида воду, деревья, посуду, мебель, музыкальные инструменты и даже зеркала. Все эти предметы должны были сообщать свою лечебную силу при соприкосновении с телом человека, а также с помощью звука и отражения. Месмер собирает своего рода магнетический аккумулятор, баке — деревянную кадку с бутылками, наполненными водой с флюидом. От него энергия магнетизма по проводам или через прикосновения передавалась на больные органы пациентов.
Самое удивительное заключается в том, что метод Месмера действительно работал, и люди исцелялись сотнями. Однако уже вскоре после успешных испытаний врач замечает, что магнит не имеет силы без его собственных рук. Тогда он приходит к мысли об особом животном магнетизме и осознает, что на самом деле именно его тело обладает исцеляющим эффектом. Месмер все равно продолжает использовать магнитную аппаратуру в своих сеансах, а потому они зачастую выглядели весьма необычно: дюжины аристократов сидели в бассейне с намагниченной водой, держась за провода, прикрученные к магнетизированным деревьям, в то время как сам Месмер сопровождал и без того странное действо игрой на гармонике, которая, разумеется, также была намагничена. Неудивительно, что против методов доктора протестуют химик Лавуазье, медик и изобретатель гильотины Гильотен и естествоиспытатель, а также один из отцов-основателей США Бенджамин Франклин.
Конечно же, ни животный магнетизм, ни некий флюид не исцеляли пациентов. Это делал сам Месмер, производивший своими действиями что-то вроде внушения при помощи гипноза. Его последователь, французский маркиз де Пюисегюр (1751–1825), полностью отказался от магнитов и открыл особое состояние сомнамбулического транса. Впервые он опробовал этот метод на собственном крестьянине. К удивлению маркиза, простой деревенский мужик в трансе начинает говорить с замашками знатного господина на сложном и правильном французском. Эта техника, как и месмеризм, быстро находит восторженных поклонников, и вот уже десятки людей по всей Франции вводят в транс собственных крестьян, чтобы подивиться чудесам новой методы. Пюисегюр постепенно научается лечить своих пациентов беседами в трансовом состоянии — поэтому сегодня он делит вместе с Месмером звание первого в мире психотерапевта.
Спиритизм: фото с мертвецом
В начале XIX в. магнетизм институционализируется и становится чрезвычайно модным. Им увлекается даже российский император Александр I, а во многих странах его признают официальным способом лечения. Одновременно с этим трансовое состояние, в которое вводились пациенты магнетизеров, постепенно начинает использоваться для ясновидения. Считалось, что люди, загипнотизированные при помощи техник месмеризма, могли видеть будущее и разговаривать с мертвыми. Эта точка зрения возникла среди уличных магнетизеров и членов тайных обществ, скрещивающих теорию Месмера с ясновидческой концепцией шведского мистика Эммануэля Сведенборга (1688–1772). Последний считал, что видит мир духов и способен с ними общаться, а своим визионерством вдохновил многих на попытки вступить в контакт с потусторонним миром.
Связь ясновидения с животным магнетизмом популяризовал немецкий сторонник Месмера Юстинус Кернер (1786–1862). В романе «Ясновидящая из Префорста» он описал реальную историю из своей практики — лечение баварской крестьянки Фредерики Гауффе методами месмеризма. Последние годы больная, пребывающая в постоянном трансе, провела в доме Кернера, куда стекалось множество знаменитостей — поэтов, писателей и философов. В сомнамбулическом состоянии она давала множество пророчеств, которые затем обсуждались в прессе. Книга приобрела колоссальную популярность, а историей визионерки заинтересовалась вся Европа.
Конечно же, после этого не могли не появиться новые случаи пророчеств в месмерическом трансе. Ясновидцы, входя в магнетический транс, пытались найти путешественника Джона Франклина, пропавшего в 1845 г. в Арктике. Английская писательница Гарриет Мартино (1802–1876) увлеклась месмерическими экспериментами вместе со своей молодой племянницей: в итоге последняя увидела в трансе корабль, который и в самом деле в это время терпел крушение. Наконец, в 1847 г. американский бедняк Эндрю Джексон Дэвис (1826–1910) написал в состоянии транса книгу. Он занялся целительством: при помощи ясновидения Дэвис якобы мог видеть свечение, указывавшее на определенные болезни, поразившие те или иные органы, путешествовать в недра земли, чтобы искать полезные ископаемые, и даже парить по воздуху. Он сделал множество предсказаний — о появлении самолета, автомобиля и печатной машинки, которые привлекли к его персоне внимание заметных интеллектуалов, к примеру, писателей Марка Твена и Эдгара По. В ходе своих духовидческих сеансов Дэвис собирал аудиторию за одним большим столом, к которому крепились ведра с водой, намагниченной по технологии Месмера. Из-за стола ни в коем случае нельзя было уходить, иначе контакт с потусторонним миром мог разорваться. Во время связи с миром мертвых участники видели, как гасли свечи и раздавались странные постукивания, а духи отвечали на их вопросы. Так возникло само понятие спиритизма, а также основные ритуалы, которые использовали медиумы, в частности, столоверчение.
В 1848 г. в США маленькие сестры Фокс стали слышать в своем доме зловещие постукивания. Их кровати дрожали, кто-то стучал в двери. Родители сестер пытались говорить с духом, который якобы обитал в их жилище — и он при помощи постукиваний сообщал им ответы на все их вопросы. Со временем оказалось, что с семейством Фокс общается убитый на этом месте лавочник, могила которого, как позднее выяснилось, действительно располагалась прямо в погребе их дома. Специальная комиссия проверила, не топают ли сами сестры, но даже когда девочки были связаны, таинственные звуки продолжались. Этот случай широко обсуждался в прессе, и сестры Фокс завоевали множество поклонников, давая публичные сеансы — на них часто бывали и знаменитости, к примеру, писатель Фенимор Купер. Одна из сестер посетила Россию по приглашению литератора Александра Аксакова, живо интересовавшегося спиритизмом и телекинезом, и даже провела сеансы для царской семьи. Во время вызова духов стукам сопутствовали спиритические огни, сестры Фокс получали письменные сообщения, предметы в комнате двигались, а иногда дух материализовывал свои руки или даже все тело полностью.
Случай таинственных медиумов заинтересовал известного английского химика и физика, первооткрывателя таллия Уильяма Крукса (1832–1919), который в 1870-х самостоятельно исследовал сестер Фокс, чтобы убедиться в их правдивости. Крукс воочию наблюдал материализацию рук призрака и то, как тот писал на бумаге послание, а потому поверил в существование духов. Ученый настолько увлекся изучением спиритизма, что поехал по всей Америке в поисках новых дарований. Так он нашел Флоренс Кук — пятнадцатилетнюю девушку, способную материализовать духов. Для ее исследования он поставил жесткие условия: все опыты проводятся только у него дома в присутствии свидетелей и с включенной аппаратурой. Однако на одном из сеансов духи подняли Кук в воздух и сорвали с нее одежду, после чего мать запретила девушке вызывать духов вне дома. Крукс стал продолжать изучение ясновидящей у нее дома, где Кук уходила в отдельную комнату, а ученый оставался в соседней, наблюдая за происходящим. Однажды Крукс увидел, как в полной темноте рядом со шкафом появилось белое лицо, которое постепенно «обрастало» эктоплазмой — веществом, которое выделялось из носа или ушей медиумов. Вскоре эктоплазма образовала полное тело духа и посреди комнаты появилась фигура в белом. Ученый подробно расспросил призрака и выяснил, что он — Кэти Кинг, дочь пирата XVII в. С каждым сеансом она становилась все более похожей на настоящую женщину и в итоге даже стала появлялась при свете дня. Кинг была настолько материальным призраком, что ученый не только ощупывал ее или срезал локоны ее волос, но и пытался мерить духу температуру, давал ему подержать своего ребенка, а однажды даже стал свидетелем того, как она расцарапала одному из свидетелей лицо. Химик связывал Флоренс Кук перед сеансом и проверял все параметры призрака, поскольку тот напоминал саму девушку, но нашел Кэти Кинг непохожей на нее: у них были разные рост, пульс, кожа, волосы, у пиратки не были проколоты уши. Ученого убеждало и то, что Кук и Кинг абсолютно по-разному себя вели: последняя была более развязанной, иногда раздевалась и даже флиртовала с ученым (существует теория о том, что своими опытами Крукс маскировал любовь к призраку или медиуму).
Крукс многажды фиксировал происходящее на сеансах с помощью фотографий. Он снимал духа при свете пятью разными аппаратами, и до нас дошло почти что пятьдесят фотографий Кэти Кинг. Спиритическая фотография была частой практикой начиная с 1860-х гг.: такие снимки делались в специальных салонах по очень высокой цене (около 150 долларов в пересчете по сегодняшнму курсу), потому что медиумы позволяли сфотографироваться желающим с уже умершими родственниками. Фотограф таким образом мог зарабатывать по нескольку тысяч современных долларов в день. Поначалу призраки появлялись на снимках в виде вспышек света, но затем стали приобретать конкретные очертания, которые при жизни имели родственники фотографируемых. Пионером спиритической фотосъемки являлся американец Уильям Мамлер (1832–1884), который однажды случайно сфотографировал что-то похожее на призрак, а потом открыл свой собственный салон «духографии». Несмотря на то, что фотосообщество плохо относилось к дельцу и пыталось его обличить, Мамлер зарабатывал огромные деньги, эксплуатируя желание людей сфотографироваться с духами близких, погибших в гражданской войне. Иногда его фотобюро на сеансах у медиумов рекламировали сами призраки, которые предлагали живым родственникам сфотографироваться с ними за умеренную плату и даже советовались, какое платье им надеть на съемку. К спиритической фотографии колоссальный интерес проявляла даже элита страны. В частности, среди клиентов Мамлера была вдова президента Авраама Линкольна. Люди верили в истинность таких снимков: завороженные фотографией, недавним изобретением, они не подозревали что изображение может быть фальшивым.
Что же происходило на самом деле? Неужто духи и правда ждали столько лет, чтобы только во второй половине XIX в. начать расхаживать по домам богатых ученых и падких на деньги фотографов? Конечно же, все исследования Крукса были заблуждением слишком доверчивого ученого, которого водили за нос ловкие фокусницы. Спустя годы сестры Фокс, разговаривавшие с духами посредство стуков, признались в том, что обманывали легковерную публику — одна из сестер умела необычайно громко щелкать суставом большого пальца ноги, а остальные явления были простыми трюками в темноте. Никакой дочери пирата, Кэти Кинг, тоже не было. Ее роль играла сама Флоренс Кук, которая умела быстро освобождаться от пут, а затем переодевалась и выходила к Круксу. В качестве эктоплазмы для фотографий и опытов она и другие медиумы использовали куски марли. Наконец, спиритическую фотографию Мамлер и другие мастера делали при помощи монтажа оригинального снимка с украденным у клиента при помощи банды взломщиков портретом родственника.
Все эти фокусы убеждали многих образованных людей в истинности религии, возникшей на базе спиритических техник — спиритуализма. Среди его адептов были даже такие известные личности как британский писатель Артур Конан Дойл. Несмотря на рациональность его главного персонажа, Шерлока Холмса, сам Дойл, горевавший из-за потери сына, погибшего на войне, подробнейшим образом описал всю историю спиритуализма и был склонен верить даже в самые невероятные истории. Под конец жизни он окончательно испортил свою репутацию, поверив двум подросткам, опубликовавшим фотографии фей — естественно, сделанных из бумаги.
Увлекались спиритизмом и ученые, а в особенности — химики: как мы уже видели, поклонником этого явления был знаменитый ученый Уильям Крукс, поначалу пытавшийся опровергнуть его. Американский профессор химии Роберт Хейр (1781–1858) также создал аппаратуру для контроля над медиумом, т. н. спиритоскоп, но увидев, что призраки продолжают появляться, уверовал в них. На его приборе, напоминавшем весы, был циферблат с нанесенными туда буквами и вариантами ответов («Да», «Не знаю», «Наверное», «Нет» и т. д.), а механизм вращения стрелки якобы исключал обман со стороны ясновидящего. В Первую мировую похожая на этот прибор доска уиджа, сделанная поначалу для игр, стала непременным атрибутом сеансов.
Частым визитером у медиумов был и российский ученый Александр Бутлеров (1828–1886), открывший химическое устройство органических веществ и вызвавший своими проектами восторг царской семьи и гнев ученого сообщества. Истории из его опыта взаимодействия с ясновидящими были невероятными: к примеру, на одном из сеансов в присутствии Бутлерова и Аксакова медиум материализовала золотую лилию — ее немедленно сфотографировали, а затем хранили в течение семи недель, пока цветок не растаял в воздухе. В 1875 г. другой известный химик, Дмитрий Менделеев (1834–1907), созвал специальную комиссию для изучения медиумических явлений. В отличие от Бутлерова, Менделеев относился к спиритизму крайне критично. В ответ Бутлеров и его друзья привезли из Англии нескольких медиумов и дали скептикам почитать книги о вызове духов. Заседания комиссии проводились прямо дома у Менделеева — на них при помощи экспериментов ученые последовательно опровергали чрезвычайные способности медиумов. На Западе похожими практиками занималось американское Общество психических исследований, в которое входили знаменитые ученые: Уильям Крукс, открывшая радиоактивность Мария Кюри, первооткрыватель электрона Джозеф Джон Томсон, пионер изучения газов Уильям Рамзай и другие.
Несмотря на усилия ученых, спиритизм только распространялся. Со временем он стал влиять на политику. Медиум Нетти Мейнард убеждала Линкольна принять решение об освобождении рабов, войдя в транс, а шотландский ясновидец Дэниел Данглас Хьюм был частым гостем у французского императора Наполеона III, немецкого кайзера Вильгельма I и русского правителя Александра II. Более того, сами ученые часто становились жертвами обмана медиумов. Американское Общество психических исследований со временем превратилось скорее в филиал мистического сообщества, нежели в организацию, пытающуюся разоблачить недобросовестных экстрасенсов. Однако у этого были и позитивные последствия: спиритизм сильно повлиял на становление наук о человеческой психике. В конечном итоге спиритомания среди даже самых критически настроенных ученых возникла из-за того, что ясновидение, казалось бы, научными методами подтверждало то, чего так долго хотели доказать сами исследователи: существование загробной жизни.
Духовидческая химия: путешествия сквозь материю
Как мы видим, месмеризм и спиритизм неразрывно были связаны с наукой, а в особенности с химией. Гипнотизеры пытались лечить людей при помощи магнитов и химических составов, а медиумы охотно связывались с учеными-химиками. В итоге мода на ясновидение проникла в кружок людей, занимавшихся альтернативными химическими теориями, а в их экспериментах им снова помогал ученый — Уильям Крукс. На рубеже веков возникла новая алхимия — пожалуй, самая невероятная и неправдоподобная с научной точки зрения.
Основоположниками одного из ее вариантов, «оккультной химии», стали Анни Безант (1847–1933) и Чарльз Ледбитер (1854–1934). Зачарованные поразительными открытиями — атомов, рентгеновских лучей, радиоактивности, они, как и многие другие люди, испытывали нехватку инструментов, способных зафиксировать и визуализировать недавно найденные человеком невидимые элементы и энергии. Безант и Ледбитер познакомились на почве увлечения теософией — популярным в то время оккультно-религиозным учением, претендовавшим на равенство с наукой. В 1895 г. энтузиасты начали исследовать химические элементы при помощи ясновидения. Они якобы смогли увидеть в огромном увеличении атомные структуры водорода и азота и открыть новый газ, изотоп неон-22, на шесть лет раньше официальных ученых. Теософы могли, по их утверждениям, расщеплять химические соединения на отдельные элементы и даже разрушать атомы силой мысли. Кроме этого они построили свою модель атома и придумали четыре эфирных агрегатных состояния материи. Собственная периодическая система, которую создали ясновидцы, группировала элементы в зависимости от их формы: все химические элементы выглядели как шипы, гантели, тетраэдры, кубы, октаэдры, скрещенные бруски или звезды (1). Субатомные частицы описывались оккультными химиками как одушевленные существа, даже имеющие пол — мужской или женский. Таким образом, материя была результатом любовного акта изначальных частиц — гипотеза, весьма напоминающая описание алхимической первоматерии. Так как, согласно утверждениям Безант и Ледбитера, весь мир пронизывал эфир (окончательно эфирную теорию в 1905 г. опровергнет Альберт Эйнштейн), было логично, что люди способны приобретать сверхъестественные способности — к примеру, телепатии или общения с мертвыми.
Рис. 1
Исследователи утверждали, что обладают этим знанием благодаря тому, что из энергетического центра между бровями у них высовывалась некая крошечная трубка из эфира, которую они описывали как одноглазую змею. Этот орган был своего рода ясновидческим микроскопом, способным видеть исследуемый объект в практически любом увеличении. Поэтому Безант и Ледбитер были способны проникнуть внутрь материи на уровне, который был недоступен ученым. Безант видела все элементы сбоку, а Ледбитер смотрел на них сверху, поэтому они всегда работали в паре. Правда, в их методе были и свои недостатки: однажды, глядя на ядовитый хлор, Безант едва не задохнулась.
Ясновидение описывалось оккультными химиками как некий микроскоп, телескоп, телефон или телеграф, проведенный через астральную материю: поэтому зачастую они изучали коллекции минералов и металлов, не выходя из дома, внутренним взором посещая музеи. Теософы при помощи своего дара могли путешествовать среди звезд и открывали новые планеты Солнечной системы. Они видели мысли людей и наблюдали «ауру музыки» (2). Эти способности Безант и Ледбитер возводили к йогическам сиддхам, благодаря которым избранные могли бесконечно уменьшать или увеличивать свое тело.
Рис. 2
Конечно же, ясновидцев взялись испытать члены Общества психических исследований, однако подтвердить или опровергнуть видения с помощью научных методов оказалось невозможным. Несмотря на то, что многие авторитетные ученые раскритиковали химическое духовидение Безант и Ледбитера еще при их жизни, в 1980-е за них вступились известные исследователи. Британский химик и теософ Эрнест Лестер Смит (1904–1992), прославившийся благодаря своим исследованиям пенициллина и открытием витамина B12, и его коллега, физик Стивен Филлипс, написали несколько трудов, защищающих идеи оккультных химиков. Они считали, что добытые ясновидцами сведения описывают открытые позже субатомные частицы — кварки, а их описания Вселенной согласуются с теорией суперструн.
Уникальный сплав восточной мудрости, западного оккультизма и науки, возникший в конце XIX в. в виде оккультной химии, показывает, как невероятно быстрый технический прогресс и все новые научные открытия влияли на умы людей, живших на рубеже веков. Инновации, такие как телеграф или телефон, позволили людям общаться на расстоянии, что неизбежно ассоциировалось с телепатией — поэтому некоторые специалисты, работавшие в связи, даже считали себя своего рода техноэкстрасенсами, а спиритизм часто описывался как духовный телеграф. Микроскопы и новые теории о природе материи позволили проникнуть в глубины сущего, но новые теории все еще слабо поддавались визуалицизии: никто не представлял себе, как выглядят атомы и молекулы, и уж тем более невидимые радиволны. Ясновидение Безант и Ледбитер позволило компенсировать это отставание, к тому же, внушив людям надежду на то, что научные открытия вполне сочетаемы с духовностью и не противоречат идее загробной жизни. Сами исследователи воспринимали свою технику как новый научный инструмент — взамен старому, уже ни на что не годному зрению, они привнесли в мир улучшенное, ясновидческое зрение, отвечающее вызовам современности.
Алхимическое общество: дружба ученых и оккультистов
За экспериментами Уильяма Крукса и его друзей, теософов-химиков Безант и Ледбитера, активно следило созданное в 1912 г. лондонское Алхимическое общество. Его создали несколько участников оккультного ордена Золотой зари (ее членом был и Крукс), который распался в 1903 г. на несколько отдельных обществ. Целью Алхимического общества был диалог между учеными и эзотериками, которые интересовались наследием алхимии и считали, что древние теории могут принести пользу в современном мире. Теории о духовидческой алхимии были встречены Алхимическим обществом с большим вниманием, так как его члены были убеждены: златоделы прошлого, возможно, и не были хорошими химиками, но благодаря тысячелетнему опыту выработали определенную интуицию о том, как именно устроена природа. Если это удалось алхимикам, почему такой интуицией не могли обладать ясновидцы — к тому же, располагавшие подходящими инструментами познания невидимого мира, недоступными для златоделов прошлого? Бытовало мнение, что если бы алхимики владели духовидением, то смогли бы ближе подобраться к решению тайн мироздания.
Алхимическое общество возникло из-за необычного открытия химика Уильяма Рамзая (1852–1916) — трансмутации вещества, совершенной им в 1912 г. В этот год он, как ранее Содди и Резерфорд, объявил об успешной трансмутации в своей лаборатории, но на этот раз не наблюдаемой естественной, а специально задуманной искусственной. Ни законы физики той эпохи, ни оккультные теории не могли этого объяснить. Поэтому энтузиасты решили использовать опыт древних алхимиков для того, чтобы концептуально переосмыслить науку будущего. Внешне Общество напоминало обычный научный кружок своей эпохи. Его члены проводили собрания и выносили на обсуждение и последние достижения науки, и древние тексты адептов священного искусства. Общество ставило перед собой задачу проанализировать алхимическое мышление, чтобы решить современные проблемы радиоактивности и структуры атома — поэтому его активисты опирались как на теории Содди и Резерфорда, так и на тексты Парацельса и Фламеля. Так некоторые области науки и оккультизма ненадолго оказались плечом к плечу.
Бывшие члены Золотой зари, образовавшие ядро Алхимического общества, были хорошо подкованы в алхимии. Многие из них читали и переписывали древние рукописи, обсуждали их и даже пробовали воссоздавать эксперименты в собственных лабораториях. Однако в основном они следовали «антилабораторному» учению британской писательницы Мэри Энн Этвуд (1817–1910), прославившейся благодаря книге об алхимии «Наводящее на размышления исследование герметической тайны». В ней она описывает свое понимание алхимии как полностью духовного феномена, с помощью которого человек способен преобразовать себя в божественное существо, и приходит к выводу о том, что раз златодельческие трактаты написаны столь темным языком, лабораторные практики никогда не существовали, а их описания были призваны запутать случайного читателя. Тем не менее, после открытия возможности радиоактивной трансмутации тория позиция многих оккультистов начинает меняться, и они предпочитают книге Этвуд научные журналы.
Один из основателей ордена Золотой зари, Уильям Уэсткотт (1848–1925), в своих работах ссылается на знаменитых ученых, Крукса и Фарадея (последний, в отличие от Крукса, резко выступал против спиритизма), как на современных алхимиков, цитируя их фразы о том, что химики будущего будут преобразовывать один металл в другой. Уэсткотт вспоминает, как сэра Джозефа Нормана Локьера, великого астронома и основателя журнала Nature, пренебрежительно называли алхимиком за его гипотезу о том, что при экстремальных температурах в звездах элементы разбивались на составные части, а в итоге теория оказалась во многом верной (ученый описал явление, похожее на ионизацию атомов). Именно этот эпизод вдохновил Фредерика Содди на размышление о трансмутации, а затем и на его судьбоносные эксперименты. Цитируя важнейших физиков и химиков эпохи, Уэсткотт пытался показать, что алхимия — часть современной науки. Увлекшись этой темой, он долгое время переводил и издавал алхимические трактаты прошлого, которые стали настольными книгами для членов ордена, но так и не вошел в Алхимическое общество, оставаясь прежде всего оккультистом.
Еще один мистик, по своим идеям близкий к Обществу, но никогда не входивший в него — знаменитый Алистер Кроули (1875–1947). Поначалу он вступил в Золотую зарю, а затем основал собственное учение — Телему. В орден он был приведен своими друзьями по алхимическим интересам — двумя профессиональными химиками, которые на досуге занимались златодельческими опытами. Более того, Кроули в университетские годы специализировался на органической химии и слушал в Кембридже лекции Рамзая, который предлагал студентам почувствовать себя алхимиками и брал на себя роль Василия Валентина, зачитывая его сочинения. Неудивительно, что в собственных трудах Кроули использовал знания химии и алхимии: он не только объяснял существование призраков при помощи физики частиц, но и считал магию наукой об энергиях, которые еще не открыты современной физикой, вспоминая о рентгеновских лучах и радиоактивности. Принципы алхимии он полагал непонятыми из-за количественного, а не качественного уклона современной химии.
Одним из самых деятельных оккультистов, входивших в общество, был Артур Эдвард Уэйт (1857–1942). Отойдя от теории духовной алхимии Этвуд, он начал внимательно изучать Парацельса. Вскоре Уэйт стал одним из самых главных переводчиков и издателей алхимических текстов. Он считал важнейшей целью Общества расшифровку символизма старинных алхимических трактатов: оккультист полагал, что это позволит узнать секрет изготовления философского камня. Одновременно с занятостью в Алхимическом обществе Уэйт продолжал и службу в тайном ордене.
Несмотря на то, что в составе Алхимического общества было множество оккультистов, оно быстро стало считаться чем-то вроде интеллектуального кружка, равного аналогичным научным сообществам. Академические журналы, такие как Nature или Chemical News (последний был под редакцией Крукса), публиковали отчеты о собраниях Общества и писали рецензии на выпускаемый им журнал рядом с текстами о деятельности других обществ, таких как Математическое или Физическое. Эти статьи в дальнейшем использовали в библиографии к своим работам серьезные ученые — к примеру, Содди и Резерфорд. В конечном итоге это привело к тому, что среди членов Алхимического общества кроме оккультистов стали появляться уважаемые исследователи. Почетным президентом Общества стал профессор химии Джон Фергюсон (1837–1916), преподававший в Глазго и подробно описавший коллекции алхимических трактатов. Он был учителем Рамзая, и, возможно, передал ему среди прочего свое увлечение историей златоделия. На кафедре, которой руководил Фергюсон, долгое время работал и Содди: именно в эти годы он написал книгу, в которой связывал теорию радиоактивности с алхимией. Кроме Фергюсона в состав Алхимического общества входило еще как минимум три успешных химика. Одним из них был Герберт Стэнли Редгроув (1887–1943), основатель Общества. Он посещал лекции Рамзая, вероятно, одновременно с Кроули, и публиковал как труды по химии и математике, так и книги на тему алхимии и оккультизма. Другой ученый-член Общества, инженер Герберт Чатли, работавший в Китае, выпускал работы по истории китайской алхимии.
Первые собрания Алхимического общества совпали с шумихой в прессе по поводу трансмутационных опытов Рамзая. Некоторые члены Общества высказали гипотезу, что в древности алхимики превращали неблагородные металлы в золото с помощью радия, который они называли философским камнем. Подполковник Джаспер Гибсон даже утверждал, что алхимики обладали глубокими познаниями о законах физики и называли ртутью, серой и солью электричество, тепло и радиоактивность. Фергюсон полагал, что в древности люди обладали знанием о радиоактивности и могли управлять атомной энергией и превращением материи. Другие, к примеру, Редгроув, были более умеренны и лишь подчеркивали важность алхимического мышления для науки. Так или иначе, эти разные версии повлияли на создание нового образа ядерной физики — если ранее она казалась набором разнородных законов и все новых энергий, то алхимическое мышление Общества видело единство любой материи и любой энергии, подобно тому, как это постулировали златоделы древности. Этот тезис вышел далеко за пределы Алхимического общества и стал причиной первых попыток нащупать некое фундаментальное единство (позднее на этом будет основываться современная нам теория всего).
Трансмутация Уильяма Рамзая, описанная им в журнале Nature, оказалась ложной сенсацией. Но уже в 1919 г. Резерфорд объявил об успешном превращении азота в изотоп кислорода. В прессе это событие рассматривалось как долгожданное воплощение мечты златоделов о философском камне. Таким образом, на долгие десятилетия в общественном сознании ядерная физика стала новой алхимией. Этот образ возник, в конечном итоге, именно из-за усилий оккультистов и Алхимического общества по популяризации древней науки. Сами ученые, вдохновленные рассказами об алхимии, стали пытаться произвести трансмутацию, хотя это и не было первоочередной задачей физики и химии. Однако превращение материи стало важным репутационным свершением для ученых эпохи, в которую все были зачарованы идеей о философском камне.
Алхимическое общество обсуждало не только способность современной науки совершить трансмутацию, но и возможности воплотить в жизнь древние представления о философском камне как о панацее. Вскоре открытия ученых сделали эти мечты реальностью: необычные свойства недавно найденного радия заставили медиков думать, что он обладает целительными свойствами. Так началась настоящая радиевая лихорадка, в ходе которой опасный металл стали использовать для лечения рака и даже в косметической индустрии. А уже в 1920-е гг. Редгроув в своей книге об алхимии называет радий эликсиром жизни.
Философский радий: смертельное омоложение
Целая эпоха началась в далеком 1896 году, когда ученый Анри Беккерель (1852–1908) нечаянно положил соли урана на пустую фотопластину. Она почернела, повторяя контуры радиоактивного вещества, что заставило физика предположить, что соли урана испускают особого вида излучение, которое он назвал лучами Беккереля. Его ученица, Мария Кюри (1867–1934) и ее муж Пьер (1859–1906) пошли дальше своего учителя и обнаружили еще два радиоактивных металла: полоний и радий. Установив, что они испускают особые лучи, мощность которых не зависит от внешних факторов и не ослабевает со временем, Кюри переименовывала лучи Беккереля в радиоактивные. Мария Кюри, дважды нобелевский лауреат, в итоге умерла от лучевой болезни, так и не успев как следует изучить влияние этих веществ на организм.
Казалось бы, пример великого ученого должен был предостеречь людей от неосторожного использования радиоактивных веществ. Но Кюри погибнет только в 1930-е гг. За двадцать пять лет до этого Рамзай писал о том, что, по его мнению, радий может омолаживать клетки. В 1905 г. экспериментатор Батлер Бёрк опубликовал статью в Nature, в которой назвал этот металл веществом, способным придать мертвой материи органические свойства: естествоиспытатель позднее даже якобы вырастит из смеси неживой материи и радия неких живых существ, «радиобов». Он утверждал, что сфотографировал их в своей лаборатории, но его снимки раскритиковали — они очевидно были просто рисунками (3). Невероятными характеристиками радиоактивного металла интересуются и теософы — для них это вещество становится научным доказательством существования сверхъестественных сил, которыми владели, например, индийские йоги. Ботаники сообщили о невероятном увеличении размера растений, поливаемых радийсодержащими удобрениями.
Рис. 3
После этого люди принялись использовать новооткрытый элемент уже на человеке — в самых невероятных целях. Люди мнили металл чем-то волшебным: ведь радий мог испускать лучи без малейшего внешнего воздействия, а их интенсивность была, казалось, неограниченной во времени. Вдобавок, радий светился в темноте. Все эти удивительные свойства давали повод подумать о том, что радий — это неиссякаемый источник энергии. Иными словами, это был философский камень своего времени
Конечно, дельцы тех лет не преминули воспользоваться манящей возможностью. Поначалу на рынке появились бренды, спекулирующие на броском названии, и многие продукты, от шоколада и масла до сигарет или бритвенных лезвий, получили название в честь радия. В 1903 г. Джозеф Джон Томпсон (1856–1940), первооткрыватель электрона, выпустил в журнале Nature статью, в которой полезные свойства воды из колодцев и источников напрямую связывались с ее повышенной радиоактивностью. С данной точкой зрения соглашались многие авторитетные химики и физики, в связи с чем уже вскоре любая минеральная вода — и даже всем известная «Боржоми» — была объявлена радиоактивной. Так как бутилированная вода не могла долго быть радиоактивной вдали от источника излучения, было решено начать производство специальных эманаторов и ревигаторов — приборов, напоминающих современные фильтры для воды, которые были призваны создать радиоактивное поле дома у клиентов. Все полезные свойства минеральной воды, а именно — способность уничтожать бактерии и стимулировать клетки — теперь считались результатом ее радиоактивности. Потому вскоре начали специально производить продукты, содержащие радий. Во многих странах (в т. ч. в СССР) выпускали часы и приборные панели автомобиля с радиоактивной подсветкой, а Уильям Крукс даже предлагал использовать радий для комнатного освещения. Радиоактивные таблетки, хлеб, зубная паста, свечи для потенции, соль для ванн, накладки на тело для лечения, подушки, косметика и даже презервативы — вот далеко не полный список популярных тогда продуктов.
Существовало множество косметических линий, использовавших радий, и самой известной из них стала марка Tho-Radia, запущенная в 1933 г. доктором Альфредом Кюри (4). Тот, конечно, не имел ни малейшего отношения к ученым Марии и Пьеру Кюри, и его имя использовалось в качестве громкого бренда. По обещаниям косметологов, пудра или крем с радием помогали стимулировать жизнеспособность клеток, излечить язвы, прыщи, покраснения, защищать кожу от вредных излучений, исправить ее недостатки, устранить морщины, а также сохраняли свежесть, молодость и сияние лица. Производители такой косметики уверяли, что женщина, использующая ее, будет «светиться» красотой.
Рис. 4
Радий как источник «бесконечной» энергии с его свечением в темноте, обладающий, к тому же, броским названием (в переводе с латыни — «лученосный»), воспринимался как потенциальный увеличитель любой энергии, в том числе и человеческой. Культ сильного тела и красоты помог радию найти свою нишу на рынке многочисленных товаров, призванных улучшить внешний вид или восстановить здоровье. К тому же, наивное восприятие свойств вещества, основанное на простейшей ассоциации сияния солнца с сиянием радия, уже было подготовлено тысячелетней традицией алхимии, предлагавшей своим адептам особое зелье — aurum potabile, жидкое золото. Его образ был связан с метафорами «блага» и «сияния», которые переносились с самого металла на употребляющего его внутрь пациента. Радий ассоциировался с золотом-Солнцем алхимиков через образы лучистого света, исцеляющего от болезней и дающего богатство (как и философский камень). Светящиеся субстанции не в первый раз обманывали ожидания ученых — мы помним, что немецкий алхимик Хенниг Бранд открыл фосфор, выпаривая мочу, совершенно случайно: увидев получившуюся светящуюся жидкость, он подумал, что перед ним ни что иное, как первоматерия.
Уже существующие в культуре образы божественного света быстро включались в ассоциативные ряды, используемые маркетологами, продвигавшими радий. Мужская сила, потенция и успешность, женская красота, культ тела и здоровья находили свое символическое воплощение в одном и том же наборе символов — свет солнца, несущий энергию, и блеск золота (5). В рекламе сияние «лученосного» радия окружало надписи, лица людей, создавая впечатление, будто они сверкают как Солнце благодаря удивительному металлу. Радий, вечно сияющий в темноте даже без внешней подпитки, даже превзошел золото и немного ближе подступил к небесному — солнечному — идеалу.
Рис. 5
Случай «радиевых девушек» в 1920-е гг. стал серьезным поводом для борьбы с шарлатанами, спекулирующими товарами на волне популярности радия. Молодые девушки, работавшие на фабрике, должны были красить радиевой краской стрелки часов. Во время работы они периодически облизывали кисточки, что привело к тяжелым заболеваниям и даже смертям. В начале 1930-х гг. Эбен Макберни Байерс, знаменитый гольфист, следуя моде, стал принимать препарат «Радитор», суливший улучшение самочувствия и поднятие тонуса. После мучительной смерти спортсмена от лучевой болезни производство радиоактивных панацей и прочих товаров постепенно сошло на нет. Несмотря на многочисленные прецеденты, демонстрирующие вредность радия для человека, косметика на основе этого металла просуществовала в Европе до 1960-х гг.
Уже в 1903 г., вскоре после первой «трансмутации», проведенной вместе с Резерфордом, Содди понимает, что при подобной трансформации выделяется огромное количество энергии, которая стоит гороздо больше, чем получаемое вещество. Благодаря его наблюдениям рождается распространенный стереотип, согласно которому банка радия сможет заменить тонну угля и обеспечить бесперебойную работу целого корабля. Это стало актуальной темой для науки в эпоху, когда запасы традиционных энергоносителей неумолимо истощались, и люди боялись, что попросту умрут от холода, когда закончится весь уголь. Содди справедливо видел в атомной энергии решение этой проблемы.
Будучи президентом Химического общества в Лондоне, в 1907–1909 гг. Рамзай утверждает, что радий, испускающий мощное излучение, и может быть тем самым философским камнем, и даже эликсиром жизни, вторя заявлениям, которые впервые были сделаны еще в 1898 г. оккультистами. Но Рамзай идет дальше предположений и пытается лечить раковых больных при помощи радия. В конце жизни он осознал свою ошибку, но было уже поздно: возможно, что и сам ученый скончался именно из-за частого облучения радием. Предполагалось, что вскоре многие болезни начнут лечить радиоактивными металлами: например, в 1910 г. в Германии прогнозировалось, что при помощи простой процедуры вдыхания радиоактивного воздуха можно навсегда избавить человечество от туберкулеза.
Не только алхимиков XX в., но и ученых, да и простых людей интересовало развитие идей Парацельса о чудесном исцелении при помощи металлов. Благодаря открытию Кюри все они временно нашли в радии новое подтверждение древним теориям. Однако одновременно с радиевой лихорадкой весь мир охватывает лихорадка трансмутационная. Поскольку в 1919 г. был зарегистрирован первый случай намеренного превращения одного газа в другой, как оккультисты, так и серьезные ученые задумались: а что если таким же образом можно превратить ртуть в золото? Оба элемента находились в таблице Менделеева соблазнительно рядом: казалось (и не кому-нибудь, а самому Содди), что стоит отщипнуть кусочек от 80-го порядкового элемента, ртути, и она, словно в алхимических трактатах, превратится в 79-й элемент, золото. Несбыточная мечта златоделов, казалось, была в одном шаге от воплощения в жизнь.
Золотая лихорадка: атомная трансмутация
В 1880-е в англоязычных странах история алхимии начала преподаваться в составе курса химии. Скорее всего, именно из-за массового включения истории златоделия в университетские курсы интерес к тайной науке вскоре захлестнул оккультное подполье: мистики перевели, напечатали и распространили огромное количество древних источников по алхимии, создали многочисленные объединения и кружки. Вслед за этим ученые-химики, увлеченные алхимией благодаря преподавателям университетов и оккультным журналам, объявили об успешной трансмутации.
Лауреат нобелевской премии по химии Уильям Рамзай, о котором уже неоднократно упоминалось выше, активно интересовался оккультными науками. Он не только был членом Общества психических исследований, но и читал алхимические тексты, а также рассказывал об алхимии своим ученикам в университете в середине 1880-х гг., к примеру, цитируя «Изумрудную скрижаль» Гермеса. Вероятно, что первоначальные знания о ней он почерпнул на лекциях своего учителя, Джона Фергюсона — впоследствии почетного президента Алхимического общества. В одной из публичных речей Рамзай, подобно оккультистам, цитировал Фарадея, утверждавшего, что трансмутация — главная проблема, которую должен решить химик.
Другой лауреат нобелевской премии по химии, неоднократно упоминаемый в этой главе, Фредерик Содди, во время учебы в Оксфорде посещал лекции об алхимии и читал исследования по истории науки, в которых были и главы о златоделии. Среди них можно отметить работы друга Рамзая, французского химика и историка химии Марселена Бертло, впервые организовавшего перевод многих древнегреческих и арабских алхимических первоисточников — в то время они были популярны и среди оккультистов, и среди ученых. В своих лекциях студентам Содди говорил об атомном веке химии и утверждал, что истинной целью любого химика является трансмутация, способная пролить свет на строение материи и открыть эпоху искусственных элементов.
Несмотря на то, что оба ученых не состояли ни в каких тайных орденах и не вступили в Алхимическое общество, у каждого из них были свои оккультные идеи. Поскольку их научная репутация была безупречна, они могли себе их позволить. Рамзай всерьез обсуждал существование телепатии, а Содди полагал, что некая цивилизация прошлого владела знаниями о ядерных преобразованиях и благодаря им создала идеальную планету, которая затем исчезла — этим ученый объяснял библейские описания рая и грехопадения. Очевидно, что эти мысли были позаимствованы им в популярных в то время теориях о затонувшем острове Атлантиде, на котором, как считалось, жила цивилизация с чрезвычайно развитыми наукой и техникой.
Неудивительно, что и Рамзай, и Содди первыми произвели научные попытки трансмутации — они были глубоко увлечены алхимией. Другие химики никогда не стремились к трансформации элементов, скептически относились к опытам Рамзая и Содди и лишь смеялись над златоделием. Если бы несколько нобелевских лауреатов одновременно не придали такого значения древнему ремеслу, феномен алхимии мог бы и не возродиться в XX в.
Содди провел успешный опыт по наблюдению за природной «трансмутацией» совместно с Резерфордом в 1901 г., но Рамзай пытался воссоздать процесс, противоположный ядерному распаду для того, чтобы вызвать контролируемую трансмутацию атома одного элемента в другой. Он считал, что алхимикам не удалось превратить ртуть в золото только из-за того, что энергия их атаноров была недостаточной для такой операции. Многие химики и алхимики его времени были вдохновлены этими положениями и его собственной трансмутацией и в надежде повторить ее пытались воздействовать на вещества при помощи радиоактивного излучения, катодных или рентгеновских лучей. На дальнейшие опыты неоалхимиков воодушевляла и пресса, красочно описывавшая успехи трансмутации. К примеру, газета The New York Times часто представляла эксперименты Содди и Рамзая в алхимических терминах, а авторы статей в лондонских газетах даже использовали для своих сюжетов о химиках образы из златодельческих трактатов, например, когда говорили о естественным образом распадающемся радии как об «уроборосе алхимиков, пожирающем самого себя, только очень медленно».
В итоге, на волне увлечения трансмутацией, в 1904 г. с Рамзаем связался некий инженер по имени Мелвилл Хантер. Ученый начал тайно сотрудничать с этим прожектером, которого он в шутку называл «золотым человеком». Хантер задумал поставить на поток производство золота, полученного из серебра. Согласно его методе, нужно было добавить в серебро гелий, чтобы получилось золото; последнее увеличивалось в объеме после трансмутации — мысль, в высшей степени алхимическая, поскольку златоделы так же считали, что философский камень не только превращает неблагородный металл в золото, но и делает вес золота гораздо большим, чем вес исходного материала. Рамзай поверил инженеру, выражавшему свои мысли крайне убедительно, тем более что и сам химик верил в возможность существования такой технологии. Ученый проверил этот метод в ходе серии слепых экспериментов, но спустя несколько лет окончательно разочаровался в Хантере: содержание золота в его образцах не росло. Хантер, тем не менее, планировал построить в Филадельфии завод по трансмутации серебра. Эта история напоминала проект американца Стивена Эмменса, который в 1897 г. объявил, что превратил серебро в золото (а точнее якобы открытый им элемент аргентаурум) с помощью воздействия экстремальных нагрузок. Знаменитый химик Крукс был настолько впечатлен технологией, что хотел поехать в Америку проверять ее эффективность. Метод Эмменса и его взгляды (например, отрицание теории Ньютона) быстро были признаны ошибочными, а ученые и пресса над ним долго посмеивались.
В 1912 г. Рамзай провел первую в мире намеренную трансмутацию меди в литий при помощи катодных разрядов. Однако никто из ученых не смог воспроизвести ее, а затем и вовсе оказалось, что литий не возник из меди, а попал к исходному веществу через неплотные соединения между приборами вместе с сигаретным дымом, т. к. Рамзай нервно курил во время опытов (и эту ошибку допустил человек, получивший нобелевскую премию за опыты с газами!). Наступил краткий период разочарования. Но уже в 1919 г. подтвержденную трансмутацию провел Резерфорд. Это стимулировало новые алхимические проекты и привело к появлению множества патентов, призванных защитить все новые невероятные технологии получения золота. В начале 1920-х гг. румынский химик Штефания Мэрэчиняну, работавшая в одном институте с Марией Кюри в Париже, объявила об обнаружении золота в свинце, подвергнутом воздействию солнечного света. Эта идея, совпадающая со многими алхимическими рецептами, была многократно проверена ученой, и она докладывала о ней в Парижской академии наук. Для опытов Мэрэчиняну использовала свинцовую черепицу с крыши парижской обсерватории. В конечном итоге было признано, что все, что нашла химик — это небольшая примесь золота, случайно попавшая в исследуемый материал.
В 1922 г. немецкий химик и пионер цветной фотографии Адольф Мите обнародовал результаты опыта по добыче золота из ртути, облучаемой ультрафиолетом при помощи ртутной лампы. Он получил золото случайно, проводя эксперименты по окрашиванию стекла для фотографии и решив проанализировать ртутный налет, образовавшийся внутри лампы. Получив из 5 кг ртути совсем небольшое количество благородного металла, Мите сфотографировал его при помощи непривычной для тогдашней публики макросъемки и представил на лекции о своем открытии цветные фотографии крупных «слитков» золота. Общественность подумала, что увеличенные в 300 раз диапозитивы отражают реальный размер добытого металла. С помощью технологии Мите в Германии даже надеялись начать платить по счетам (после Первой мировой страна должна была выплатить 50 тонн золота репараций), оккультисты называли его новым Гермесом, а позитивные результаты в аналогичных экспериментах были получены профессорами амстердамского университета. В Японии тем временем пробовали превратить ртуть в чистейшее золото при помощи мощных разрядов тока в несколько миллионов вольт. Началась настоящая «гонка вооружений» по трансмутации, увековеченная в одном из немецких фантастических романов: в нем некий изобретатель использует мощность Ниагарского водопада, чтобы превратить ртуть в золото. Впрочем, как и в романе, проект заканчивается неудачей. В 1926 г. оппонент Мите, химик Фриц Габер, и другие исследователи установили, что в любой ртути всегда имеется небольшое количество золота. Более того, золото присутствует в микродозах буквально везде, даже в воздухе, котором мы дышим — для его нахождения нужна только высокочувствительная аппаратура. Габер выяснил, что золото также можно найти в любом материале, если потрогать его той же рукой, что и золотую оправу своих очков. Скорее всего, драгоценный металл попал в образцы Мите из кабелей и электродов в лампе. При этом, раскритиковав способ Мите, сам Габер предлагал добывать золото из океанских вод: ведь в одном кубометре воды было до 10 мг благородного металла! Подсчитав, сколько будет стоить выработка золота из воды на пароходах, курсирующих между Германией и Америкой, ученый в конце концов распрощался с этими планами.
Почти одновременно с Мите в Германии производством золота из свинца начал заниматься аферист Франц Таузенд. В своей лаборатории в Мюнхене горе-алхимик пытался превратить соль в морфий, а при помощи специального лака сделать звучание любой скрипки таким, будто бы она была создана Страдивари. В поисках денег он втерся в доверие к видному деятелю и депутату от гитлеровской партии НСДАП Людендорфу и пообещал тому технологию обогащения. Это было как раз кстати, потому что после неудачного пивного путча в 1923 г. партия испытывала финансовые трудности. Эксперт-химик проверил метод Таузенда и не нашел в нем никакого обмана — шарлатан добавлял ржавчину к свинцу и якобы получал золото. Несмотря на то, что эта показательная трансмутация была так похожа на аналогичные представления, проводившиеся в Новое время, после которых головы алхимиков частенько летели с плахи, Таузенд получил от партии огромное финансирование. На него он открыл лаборатории по всей Германии. Авантюрист подружился с итальянским фашистским диктатором Муссолини и пообещал, что Германия и Италия вскоре невероятно разбогатеют. Профессор химии, посланный Муссолини, обнаружил обман: в свинце уже находился кусочек золота. В 1929 г. алхимик стал банкротом, и его повели под суд. Таузенда бросили в тюрьму, но он настаивал на проверке своих способностей. Его раздели догола и посмотрели даже под ногти, однако немцу все же удалось превратить свинец в золото. Состав металла показал, что, скорее всего, это был кусочек золотой ручки, которую он мог украсть где-то в тюрьме. В итоге лжеэкспериментатор скончался в заключении. Но его дело продолжили другие мошенники, пытавшиеся сотрудничать с нацистской властью. Немецкий авантюрист Генрих Германн Куршильдген, считавший, что может производить искусственные золото и радий, в 1935 г. продал рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру свой новый рецепт создания бензина из воды, за что в итоге оказался за решеткой. В 1938 г. к Гиммлеру с похожим обращением пришел металлург-авантюрист Карл Махус, утверждавший, что может делать золото. Ему была выделена лаборатория в концлагере Дахау, и, как не сложно догадаться, после пары лет безуспешных экспериментов он был переведен из нее в сам лагерь.
Сегодня это выглядит невероятным, но в 1920-е и 1930-е гг. многим казалось, что трансмутация может принести катастрофические экономические последствия. Идея золотого стандарта, на которой базировалась вся мировая экономика, в свете возможных открытий новой алхимии давала трещину. Во время великой Депрессии в США дискуссия о природе денег включала в себе обсуждение атомной алхимии. Ведь если за счет выработки синтетического золота настоящее потеряет свою ценность, придется искать альтернативу. Что может ей стать? Серебро? Биметаллический стандарт? Базовая валюта — доллар, подкрепленная сырьевой корзиной? Энергия? Некоторые чиновники в США уже в 1922 г. стремились успокоить народ, опасавшийся, что производство искуственного золота разрушит экономику, и говорили, что долгожданного открытия не произойдет. Тем не менее, опыты Мите вызвали панику среди экономистов в 1924 г., а в New York Times появился заголовок «Синтетическое золото может уничтожить мир», снабженный алхимической иллюстрацией. (6). Серьезно биржевый рынок относился и к изобретениям Эмменса и Хантера.
Рис. 6
Многие ученые подключались к дискуссии, говоря о том, что если новая алхимия спровоцирует реформу валютной системы, то это будет, в конечном итоге, большим прорывом для экономики. Содди считал, что человечество тратит гигантские ресурсы только на то, чтобы добыть из земли основу своей платежной системы. Если бы вместо обладающего только условной ценой золота использовалось что-то еще, можно было бы сэкономить до ста миллионов фунтов стерлингов в год. Сам химик предлагал сделать платежным средством энергию и в итоге стал экономистом — чем оттолкнул от себя большинство ученых. Фантасты, например, Герберт Уэллс, опираясь на книги Содди, в своих романах предсказывали развал мировой экономики из-за переизбытка атомного золота и ядерных войн.
В 1930-х гг. по всему миру также было зарегистрировано большое количество патентов, увековечивших самые невероятные достижения алхимического мышления. К примеру, один итальянец задумал получать золото из намагниченных железных опилок, т. к. сильное магнитное поле якобы может «сбить с толку» атомы, так, что они больше не знают, какому металлу принадлежат. Другой «алхимик» из Испании запатентовал технологию получения золота при помощи калиевой щелочи. Однако за этими смехотворными методами, так никогда и не принесшими своим изобретателям ни денег, ни славы, вскоре последовал эксперимент, который можно назвать исполнением мечты алхимиков всех времен и народов.
В 1941 г. команда американских физиков под предводительством Кеннета Бейнбриджа (1904–1996), принимавшего участие в разработке атомной бомбы, бомбардировала быстрыми нейтронами (компонентами атомных ядер) мишень из ртути, в результате чего образовалось золото. Так философским камнем оказался нейтрон, а новым атанором — циклотрон, благодаря которому ученые получали частицы. Но изотопы золота, полученные в ходе опыта, не были устойчивыми и через несколько дней превращались обратно в ртуть. В 1947 г. другой команде американских физиков из Чикаго удалось синтезировать из 100 мг ртути 35 мкг золота в атомном реакторе (7). Теперь эти крупицы хранятся в музее науки Чикаго — дальнейшее создание «атомного» золота представляется нерентабельным из-за того, что цена энергии для его производства многократно превосходит цену получаемого металла, к тому же его нужно отделять от радиоактивных изотопов золота и ртути. Тем не менее, сообщение об этом событии в прессе вызвало кратковременное падение биржевого рынка во Франции. В последний раз ученые занимались ядерной трансмутацией в 1980 г.: тогда физики из Калифорнийского университета превратили висмут в золото при помощи ускорителя частиц, однако металл был лишь побочным продуктом серьезного эксперимента и сенсацией это не стало.
Рис. 7
Как мы видим на этих примерах, некоторые видные химики и физики в начале XX в. в своих поисках шли вслед за алхимией: они пыталась выполнить цели, намеченные еще в Средневековье. Наука решала все тот же старый вопрос: существует ли единство всех элементов, подобно тому, что предполагали адепты священного искусства? Иными словами, существует ли первоматерия, и если да, можно ли свободно превращать одно вещество в другое? Эти вопросы и предположительные ответы на них вызвали волну увлечения прожектами по практической, иногда даже индустриальной трансмутации золота из менее дорогого материала. Когда такая операция была осуществлена в атомном реакторе, ученые раз и навсегда оставили попытки превращения ртути в золото: но бросили ли заниматься алхимией все остальные?
Практикующие алхимики: наперекор современности
В XX в. произошел настоящий расцвет неоалхимических идей. Многие были по-своему одержимы трансмутацией — лабораторной, психологической, художественной или экономической. А вот исконная, традиционная алхимия стала уделом эксцентричных энтузиастов, которые могли себе позволить дорогое хобби. Кроме того, отрекаясь от опыта взаимодействия алхимии и науки, такие люди сознательно отдалялись от современности и игнорировали прогресс.
Одним из энтузиастов был Джулиано Креммерц (1861–1930), работавший учителем и журналистом и связанный с многочисленными членами тайных сообществ в Италии эпохи Рисорджименто. После путешествия в Монтевидео с целью изучить шаманов Латинской Америки, он основал Терапевтическое магическое братство Мириам, существующее до сих пор и помогающее больным при помощи дистанционной медицины, магнетизма, молитв и других нетрадиционных способов. Основываясь на собственной теории «священного материализма», Креммерц с помощью магических практик стремился к тому, чтобы соединить дух и материю внутри человеческого тела. Одной из важнейших практик на пути к совершенству итальянский эзотерик считал алхимию. Ее Креммерц понимал как метафору сексуальной магии, которая практиковалась в образованном им Египетском ордене Осириса. Его члены считали, что ртуть и сера, алхимические первопринципы, соединяются в человеке при правильно подготовленном совокуплении. Подготовка включала в себе пост, целибат и поглощение собственного семени или менструальной крови. Все эти процедуры выполнялись на протяжении многих лет в соответствии с принципами алхимии — повторяя принцип многократных лабораторных дистилляций. Итогом этого аналога великого делания становилось формирование нематериального тела, благодаря которому маг мог обрести бессмертие и сверхспособности, вроде силы вселяться в другие тела. Ученики Креммерца, знаменитый композитор Нино Рота (автор музыки к «Крестному отцу») и писатель Винчи Верджинелли, стали коллекционерами алхимических манускриптов, а их собрание теперь хранится в одной из библиотек Рима.
Рис. 8
В те же годы, что и труды Креммерца, во Франции выходили книги самого прославленного алхимика Новейшего времени, известного под именем Фулканелли. Неизвестны ни его годы жизни, ни другие данные биографии — в связи с чем многие ученые считают его литературной мистификацией. Так или иначе, под именем Фулканелли вышло множество трудов, самый известный из которых — «Тайна соборов» 1926 г. В ней алхимик утверждает, что готические соборы были возведены франкмасонами и алхимиками для того, чтобы передать основы герметического учения. Само слово «готический» он трактует как искаженное «арготический», т. е. связанный с неким тайным языком, на котором говорили до разрушения Вавилонской башни, языком птиц, на коем проповедовали мистические учителя прошлого, включая Иисуса Христа. Согласно французскому оккультисту, крест собора означал тигль, алхимический котел, в котором «первоматерия, подобно Христу, претерпевает мучения и умирает, чтобы потом воскреснуть очищенной». Окно-роза символизировала философский огонь и воспроизводила форму магического сигила царя Соломона. Аллегорией первоматерии в соборах якобы служили статуи богини-первоматери Исиды, которые после христианизации будто бы сохранились под видом черных Мадонн. Среди остальных церквей Фулканелли особо выделяет парижский собор Нотр-Дам. Он считал, что в XIV в. именно там, рядом с Красными воротами, украшенными саламандрами, по субботам собирались златоделы. Буквально каждую деталь собора он интерпретирует в алхимическом ключе, например, видит в статуе-персонификации Философии с лестницей девяти муз в руках олицетворение Алхимии с лестницей девяти операций великого делания (8), а в одной из гаргулий на вершине храма — златодела во фригийском колпаке, символе посвященного, подобного старцу из трактата «Сияние Солнца». Далее мистик толкует медальоны с символами грехов и добродетелей одного из порталов Нотр-Дама, часто плохо сохранившиеся, домысливая различные детали и воображая в любом вороне символ нигредо, а в любой змее — знак философского меркурия. Идея Фулканелли объяснить потерявшие для современного зрителя смысл архитектурные элементы с помощью алхимии не была нова: златоделы создавали трактаты на похожие темы как минимум с XV в. Известен труд псевдо-Фламеля по поводу алхимического смысла порталов собора Нотр-Дам. Другой златодел, немец Георг Штанге, примерно в 1546–1555 гг. написал книгу «Алхимические изображения на витражах церкви в Бад-Херсфельде», где описывает почти то же самое, что и Фулканелли, на примере храма города, располагающегося недалеко от немецкого Касселя. На протяжении истории героями алхимических толкований становятся то эмблемы на могилах парижского Кладбища Невинных, то испещренные знаками строителей камни фасада церкви Джезу Нуово в Неаполе. Даже современные академические исследователи часто не стесняются интерпретировать любое непонятное им изображение или шифр в свете алхимических символов — к примеру, некоторые боснийские ученые считают изображенных на стечках (средневековых надгробных камнях) воинов, львов или даже св. Георгия аллегориями великого делания, в то время как другие исследователи предполагают, что глаголический алфавит произошел от алхимических пиктограмм.
Рис. 9
Считается, что свои знания Фулканели передал французскому алхимику Эжену Канселье (1899–1982). Он утверждал, что воспользовался философским камнем, который ему подарил великий златодел, и провел успешную трансмутацию. Канселье полагал, что благодаря эликсиру родившийся в 1839 г. Фулканелли до сих пор живет, но скрывается от любопытных глаз. Ученик Канселье, Клод д'Иже (1912–1964), известен многочисленными книгами об алхимии, в том числе популярными антологиями златодельческих текстов. Вдохновляясь книгами д'Иже, в 1973 г. британский писатель и музыкант Станислас Клоссовски де Рола (р. 1942) выпустит один из первых иллюстрированных сборников на эту тему под названием «Алхимия: тайное искусство» — что-то среднее между алхимическим трактатом и академическим сочинением. В нем он продолжит традицию Фулканелли и опишет изображения из попавшейся ему средневековой книги под видом алхимических (и даже использует их для обложки своей книги). К примеру, де Рола приводит изображение «Госпожи алхимии», окруженной павлинами, символизирующими одну из стадий opus magnum (9). На самом деле эта миниатюра — вовсе не из алхимического трактата, но из труда, посвященного интерпретации древнегреческих мифов. В V в. живший в Африке вандальский мифограф Фабий Планциад Фульгенций написал на не очень хорошей латыни об «истинном», т. е. христианском смысле древнеримских мифов. В Средневековье, примерно в 1330 г., английский писатель по имени Джон Ридвол создает иллюстрированную адаптацию затянутого труда Фульгенция. На таинственных иллюстрациях он рисует все, что описывал мифограф, в данном случае — богиню Юнону, с ее самыми распространенными иконографическими атрибутами — павлинами. Из-за нехватки литературы об алхимической иконографии сборник де Ролы превратился в основной источник в руках исследователей алхимии, и ученые принимали за настоящие исторические сведения собственные алхимические теории писателя. Так произошло с советским пионером истории златоделия Вадимом Рабиновичем (1935–2013), который дословно позаимствует неверно проинтерпретированные в алхимическом ключе изображения Фульгенция из книги де Ролы для своей монографии «Алхимия как феномен средневековой культуры» 1979 г. Так древняя традиция продолжила жить даже в СССР времен застоя.
Веря теории алхимии и продолжая ее в современности, златоделы-традиционалисты наравне с другими приумножали знание о королевском искусстве. Неудивительно, что в эпоху, когда трансмутацию практиковало так много разных людей, алхимия вскоре стала известной и даже популярной среди интеллигенции. Но произошло это не из-за неоалхимиков и даже не из-за их многочисленных публикаций, раскрывавших секреты златоделия. Увлечение древней наукой, казалось бы, в 1920-е ставшее привилегией оккультного подполья, проявило себя в неожиданных кругах.
Психоанализ: трансформация души
Параллельно с учеными, заинтересованными новейшими открытиями оккультистами, традиционными златоделами и авантюристами, ищущими легкие способы добыть золото, в XX в. существовало другое, не менее мощное интеллектуальное движение, использовавшее алхимию в своих целях. Вот только алхимию оно определяло как духовную практику и не интересовалось превращением металлов, столь важным для атомных златоделов. Этим движением была психотерапия, начало которой положило распространение по Европе оккультной науки, месмеризма.
Наблюдая за опытами Месмера, многие ученые предпринимают попытку разработать научные теории гипноза и словесного внушения. Эти способы сперва используются для лечения больных в психиатрических клиниках вместе с такими спорными техниками как металлотерапия, пока французский психиатр Жан Мартен Шарко (1825–1893) не пытается применить гипноз для лечения истерии и неврозов, тогда не считавшихся психическими заболеваниями — их он объявляет вредными перманентными гипнотическими состояниями. Шарко называет самовнушением и истовую веру, которая в прошлом часто приводила к внезапным исцелениям — при помощи святых или их мощей, икон или молитв. В 1885 г. Шарко впервые встречается с молодым Зигмундом Фрейдом (1856–1939), который сразу же стал его учеником. Вскоре Фрейд разрабатывает свой собственный метод психотерапии — психоанализ, который постепенно становится не только методом лечения, но и определенным мировоззрением, инструментом философского и культурологического анализа. Психоанализ предполагал, что большая часть человеческого опыта кроется в бессознательном, поэтому непроработанные проблемы и неосознанные влечения могут привести к возникновению невроза. Соответственно, нарушения психики можно было излечить при участии психоаналитика, который помогал пациенту осознавать некоторые аспекты бессознательного, например, через интерпретацию сновидений или восстановление подавленных воспоминаний о травматическом событии.
Фрейд, последовательно отвергавший своих учеников, которые решали применить психоанализ к изучению алхимии и мистики, имел обширные оккультные интересы. Он размышлял о природе телепатии и вещих снов, увлекался нумерологией, являлся членом Общества психических исследований, вместе со своим учеником Шандором Ференци (1873–1933) посещал берлинского медиума, фрау Зайдлер, читавшую с закрытыми глазами. Ференци считал, что он и сам способен читать мысли других людей, и Фрейд реагировал на его необычную теорию с интересом, а также принимал участие в его собственных экспериментах по телепатии, порой и в роли медиума. Психоаналитик однажды обследовал другого своего ученика, швейцарского психиатра Карла Густава Юнга (1875–1961), когда тот объявил, что может вызывать произвольный стук предметов. В реальности телепатии Фрейд не сомневался до конца жизни, постепенно стал говорить об этом на публике, а не только в частной переписке, и в конечном итоге написал статью про психоанализ и проблему чтения мыслей. Отец психоанализа объяснял телепатию некими волнами, которые могли передавать и улавливать подготовленные люди, особенно во сне. Иногда он даже объяснял некоторые проблемы пациентов через феномен чтения мыслей. Для Фрейда это был очень важный аспект исследований, которым он уделил немало времени: ведь если люди передавали друг другу информацию через ранее неизведанные каналы, это могло коренным образом сказаться и на техниках психоанализа.
Занявшись анализом сновидений, имевших символическое значение и являвшихся важным инструментом понимания бессознательного, Фрейд привлек к себе внимание других исследователей, искавших новые формы симбиоза науки и непознанного. Одним из них стал немецкий психоаналитик Херберт Зильберер (1882–1923). Он считал, что психоанализ применим к интерпретации культуры и пытался изучать человеческую психику в исторической перспективе, используя, в том числе, древние алхимические трактаты и даже мифы. Зильберер издал книгу «Проблемы мистики и её символики», где среди прочего пытался проанализировать алхимические тексты с помощью техник Фрейда. Ученый заключил, что алхимия может быть ценным источником сведений о психике человека прошлого, поскольку структура трактатов по златоделию мало чем отличается от описания снов.
Эту линию позднее продолжил живо интересовавшийся оккультизмом и алхимией Карл Густав Юнг. С самого детства его окружали потусторонние силы. Дедушка Юнга видел призраков, жена деда утверждала, что может общаться с духами, а мама сообщала, что способна говорить с мертвыми. Кузина швейцарца была спиритическим медиумом — и мальчик посещал ее сеансы. На них она говорила голосами будто бы вселявшихся в нее людей, что, возможно, повлияло на его собственную психологическую теорию про общение пациента со своими субличностями. Юнг познакомился с Фрейдом в 1906 г. — тогда же вышел первый в истории кинофильм, связывавший тему сновидений и алхимии — «Таинственная реторта», который, вероятно, способствовал тому, что Фрейд увидел родство этих двух тем. Под впечатлением от теорий Фрейда и Зильберера Юнг предложил рассматривать алхимические тексты не как инструкции по производству металлов, но как свидетельства о бессознательном людей далекого прошлого, которые неосознанно выплескивали все свои переживания на бумагу под видом химических аллегорий. Швейцарец основывался на собственном варианте психоанализа, в основе которого была теория об архетипах — устойчивых проявлениях коллективного бессознательного, выражающих себя как во снах, так и в произведениях мировой культуры. Юнг видел смысл древней алхимии в духовном опыте, который она давала. По его мнению, за образами трансмутации скрывались психические переживания, которые алхимики неосознанно фиксировали при помощи символического языка. На самом деле златоделы испытывали трансформацию личности, называемую индивидуацией. Постепенно из этой протопсихологии кристаллизовались архетипы, которые перекочевали и в сегодняшний мир. Психоаналитик находил алхимические символы буквально везде, например, в снах современных людей, не имевших ни малейшего понятия о златоделии, и проводил соответствия между стадиями великого делания и этапами преобразования психики человека; философским же камнем в его теории стало внутреннее развитие.
Теории Юнга, благодаря их популярности, вызвали среди читающей публики интерес к теме алхимии. Он по крупицам собирал доступные сведения о древнем искусстве, а то, что не мог найти у историков химии или науки, дополнял самостоятельно. Именно благодаря Юнгу появились комментированные переводы «Видений» Зосимы Панополитанского и «Восходящей зари», в поисках которой он изъездил множество библиотек. Свидетельством его глубокого интереса к этой теме может служить и построенное им «алхимическое поместье», башня в швейцарском Боллингене, украшенная таинственными символами. Впоследствии работы Юнга и его последователей об алхимии породили целую культуру оккультно окрашенного психоанализа. Внутри рамок этого «алхимического юнгианства» любая символика из златодельческих трактатов рассматривается через призму установок психоанализа, и наоборот, изначально никак не связанным с древней наукой текстам или изображениям часто навязываются алхимические коннотации.
Больше чем на психоаналитиков и оккультистов теории Фрейда и Юнга повлияли только на художников XX в. Многие символисты и сюрреалисты, увлекаясь их книгами, углублялись в изучение алхимических трактатов и переносили их образность на свои полотна. Это, в свою очередь, стимулировало интерес к священному искусству среди всех образованных людей.
Современное искусство: эликсиры фантазии
Теория Фрейда и ее алхимические продолжения у Зильберера и Юнга вызвали пристальный интерес в нарождающемся кружке сюрреалистов. Все началось с того, что французский писатель и художник Андре Бретон (1896–1966) сформировал сообщество художников-сюрреалистов и издал манифесты нового искусства. В прошлом студент-медик, он был прекрасно знаком как с учением Фрейда и его продолжателей, так и с оккультной сценой Европы того времени. Знаменитая техника автоматического письма, предложенная Бретоном, восходила к похожей практике, распространенной среди медиумов, а его проза пронизана отсылками к тайным наукам. Он неоднократно проводил творческие эксперименты, во время которых несколько сюрреалистов, подобно медиумам и телепатам, запирались в комнате и благодаря незримому единению независимо писали один и тот же текст или рисовали один и тот же рисунок, как бы читая мысли друг друга.
Во втором манифесте сюрреализма в 1929 г. Бретон заявил, что цель сюрреалистов состоит в том, чтобы подобно средневековым алхимикам создать философский камень: именно он позволит человеческому воображению одержать победу над вещами. Поэт предлагает буквально понимать расхожее выражение «алхимия слова», которое он берет из интересовавшего его произведения французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891), также озабоченного «поэтическим ясновидением» и способностью писателя объяснять свои идеи, «мыслеформы», при помощи своего рода телепатии. Бретон называл гениальным писателем златодела Фламеля и восхищался секретами Гермеса и Агриппы. Сюрреалист подробно описывал иллюстрации Фламеля из приведенных в предыдущей главе «Иероглифических фигур» и сравнивал их с сюрреалистическими картинами. В конце манифеста поэт требовал от сюрреализма «истинного и глубокого затмения оккультизма». В 1950-е и 1960-е гг. Бретон продолжает изучать алхимические тексты, и заводит дружбу с историком тайных наук Рене Алло (1917–2013), президентом Алхимического общества Франции, а также с учеником Фулканелли Эженом Канселье. В конце жизни он часто высказывает популярное до сих пор мнение, что художники прошлого часто посещали лаборатории алхимиков.
Среди парижских художников алхимия очаровывала не только Бретона. Еще одним ее любителем был немецкий художник Макс Эрнст (1891–1976), психолог по образованию, переехавший из Германии в столицу Франции в 1922 г. Он знакомится с интеллектуальной элитой Франции, в том числе с Бретоном. Необычайно талантливый живописец, Эрнст чуть ли не в одиночку определяет направление образности, по которому пойдет сюрреализм. Он, как и многие другие сюрреалисты, увлекается Фрейдом и приходит к теме алхимии через книгу Зильберера о связи королевского искусства и психоанализа. Общаясь с художником Хансом Арпом, он еще в Германии обсуждал парацельсианство и наследие Якоба Бёме. В списке любимых авторов художника значились Фламель, Гермес Трисмегист, Лулл и Агриппа. В Париже Эрнст незамедлительно совершает паломничество по местам, связанным с жизнью Николя Фламеля, посещая башню Сен-Жак, изучая остатки кладбища Невинных, где, по легенде, находилась могила алхимика, украшенная таинственными символами. Вскоре сюрреалисты, зачитывавшиеся книгой Фулканелли, подключаются к этим прогулкам и вместе рассматривают таинственные символы собора Нотр-Дам, и эти наблюдения затем становятся основой для нескольких литературных произведений.
Рис. 10
Рис. 11
Одним из методов, который использовал Макс Эрнст в своем творчестве, был коллаж, который художник определяет в 1937 г. как «алхимию зрительного образа», а во многих его картинах заметны отсылки к необычайным образам из златодельческих трактатов, что так вдохновляли сюрреалистов. В своей работе «Без названия (Мужчины никогда не должны этого знать)» (10) он рисует заключенную в круг птицу с красной и белой головами и черно-белым хвостом в виде алхимического андрогина, изображение которого он видел в книге Зильберера. Круг отсылает к герметически закрытой колбе златоделов, а цвета птицы соответствуют цветам стадий великого делания. На похожей картине (11), посвященной (и позднее принадлежавшей Бретону) и основанной на изображении затмения из книги по астрономии, Эрнст даже записал все использованные им алхимические аллюзии в виде списка. На оборотной стороне холста перечислены соединение Солнца и Луны, копуляция мужчины и женщины, символ Земли-первоматерии в центре, уподобление макрокосма микрокосму и т. д. В своем коллажном романе «Неделя доброты» Эрнст создает множество алхимических аллегорий. К примеру, на коллаже под названием «Смех петуха» (12) он изображает главного героя одной из глав, петуха, который со скальпелем в руке подбирается к женщине. У ее кровати стоит алхимический сосуд. Сцена отсылает к метафоре из златодельческих трактатов, где температура печи сравнивается с усилиями высиживающей яйца курицы. Апогеем алхимических работ Эрнста становится картина «Одеяние невесты» (13), в которой он использовал некоторые алхимические мотивы из творчества своей любовницы, Леоноры Каррингтон (1917–2011), в частности, красную мантию, обозначающую стадию рубедо. Вся сцена обозначает трансформацию материи в философский камень, проходящую в несколько стадий: сначала благодаря метафорическому коитусу рождается алхимический андрогин, затем он превращается в совершенное существо (эта трансформация запечатлена в нижнем правом углу) — невесту, которую одевают в роскошные одеяния, отмечая финал opus magnum.
Рис. 12
Рис. 13
Хотя у Каррингтон уже задолго до знакомства с Эрнстом был интерес к алхимии, он усиливается после их романа. Художница сперва живет в тени его славы в Париже, а в 1942 г. из-за войны сбегает в Мексику. Там она входит в бурлящую интеллектуальную жизнь как местных, так и бежавших из-за войны из Европы художников-сюрреалистов. Каррингтон дружит с также увлекающимися алхимией и оккультизмом Фридой Кало и Ремедиос Варо и разделяет их тягу к мистическому в искусстве. В Мексике художницу ждали живая традиция народной магии и продавцы лекарственных трав и насекомых, что только усиливало интерес к теме магии. Она всерьез увлекается кулинарией, готовя вместе со своими друзьями-сюрреалистами по старинным рецептам. Оттого в творчестве Каррингтона даже простые бытовые сцены, например, готовка, превращались в своего рода алхимические действа, напоминавшие магические преобразования, а кухня становилась алхимической лабораторией. На полотне «Ab eo quod» (14) изображено необычное пиршество с евхаристическими хлебом и вином, а в центре стола лежит гигантское белое яйцо, соединенное с белой розой сверху и отсылающее к известной алхимической гравюре из «Убегающей Аталанты», где философское яйцо является символом первоматерии; расставленные неподалеку бокалы с красными напитками обозначают цвет готового эликсира. Слева от стола видна надпись на латыни, начало которой дало название картине. Ее Каррингтон заимствовала из «Психологии и алхимии» Юнга, и, как и сам психоаналитик, принимала ее за цитату из ренессансного герметиста Марсилио Фичино: «Держитесь подальше от того, кто обладает черным хвостом, ибо он принадлежит богам земли». В действительности, это фрагмент из алхимического трактата. Из гобелена, на котором начертана надпись, вырастает громадный черный хвост, отсылка к стадии нигредо. Вокруг стола видны гусеницы и бабочки, представляющие различные стадии трансформации. Черный цвет монстра внизу противопоставляется белизне яйца — эти образы отсылают к одному из снов, трактовку которого через приведенную выше цитату художница увидела у Юнга. Психоаналитик трактует белый стол и черное существо под ним как символы целостности личности и противостоящей ей Тени — архетипа, близкого к темной стороне человеческого Я. На заднем фоне виднеются несколько изображений алхимических андрогинов и магические печати веве из африканской религии вуду. Так в пространстве одной картины воедино сходятся алхимические, энтомологические, религиозные и психоаналитические символы трансмутации. Среди работ Каррингтон есть полные прямых отсылок к священному искусству «Сад Парацельса» и «Хризопея Марии Еврейки» (15), другие картины копируют иконографию «Розария философов», а златодельческие аппараты часто появляются на картинах с сюжетами, далекими от алхимических, например, в работе «Зеленый чай» (16).
Рис. 14
Рис. 15
Рис. 16
Алхимические сосуды и лаборатории стали одним из важнейших мотивов в творчестве Ремедиос Варо (1908–1963) — подруги Каррингтон, которая училась в Мадриде вместе с Сальвадором Дали. Несмотря на то, что среди названий ее картин встречаются такие, как «Алхимия, или бесполезная наука», она была очень увлечена мистицизмом, штудировала книги по ведьмовству, оккультизму и алхимии, занималась «оккультной готовкой» и приготовлением магических зелий вместе с Каррингтон. Варо также хорошо разбиралась в технической и медицинской иллюстрации, поскольку выполняла частные заказы, рисуя насекомых-паразитов для министерства здравоохранения Венесуэлы или рекламу для фармацевтической фирмы. Потому ее картины показывают объединение принципов природы и технологии, алхимии и химии, искусства и науки. Художница, известная своим увлечением феминизмом, часто рисовала в роли алхимиков женщин, что было нетипично для старинных миниатюр. В самой алхимической работе Варо, «Сотворении птиц» (17), мы видим антропоморфную женщину-сову, которая рисует птиц при помощи кисти, присоединенной к скрипке, а затем оживляет их волшебной лупой, улавливающей звездный свет. Красками ей служит дистиллят, поступающий из алембика, собирающего сияние Луны и звезд. Это торжество синестезии отсылает к пифагорейской теории, где музыка, геометрия и устроение небес были неразрывно связаны.
Рис. 17
Гений сюрреализма и самый известный художник этого направления, каталонец Сальвадор Дали (1904–1989), тоже обращался к теме алхимии. Как и остальные живописцы, он пришел к ней через психоанализ — более того, он был одним из клиентов Зигмунда Фрейда и делился с ним своими работами. Нескромно считая себя продолжателем дела другого каталонца, Рамона Лулла, Дали объявил всю свою жизнь алхимическим процессом. В 1962 г. на основе изображений из книг про историю алхимии он создает картину «Алхимик» (18), на которой атанор и колбы причудливо сочетаются с типичными для творчества сюрреалиста символами — муравьями и языками на подставках. В поздний период творчества, в середине 1970-х гг., Дали рисует целый цикл изображений под общим названием «Алхимия философов». В нем можно найти образы короля и королевы, напоминающие миниатюры «Розария философов», придуманного им «ангела алхимии», символизирующего пары металлов, которые древние златоделы часто изображали в виде небесных вестников, а также отсылки к «Изумрудной скрижали», темам андрогина и уробороса.
Рис. 18
Рис. 19
В конечном итоге из-за сюрреалистов, столь увлеченных эзотерическими темами, алхимические образы все чаще появляются среди художников других направлений. Даже у далеких от мистики творцов появляются некоторые мотивы, вдохновленные историями о поисках философского камня. К примеру, у нидерландского художника Маурица Эшера (1898–1972) мы находим гравюру с драконом, кусающим свой собственный хвост — своими очертаниями он сильно напоминает дракона со свитка Джорджа Рипли (19). По описанию самого художника, этот двухмерный бумажный уроборос пытается стать трехмерным, складываясь подобно фигурке оригами. Тема алхимического андрогина, слепленного из Адама и Евы, встречается у белорусско-французского художника Марка Шагала (20), который успел поработать с Ремедиос Варо.
Рис. 20
Алхимия становится одним из мотивов и в творчестве художников, работающих в технике реди-мейд, т. е. с готовыми объектами. Французско-американский практик и теоретик авангарда Марсель Дюшан (1887–1968) открыто признавал свое увлечение алхимией и считал ее разновидностью философии и способом мышления. Он видел художника новым алхимиком: благодаря своему искусству он может трансмутировать окружающую реальность. Дюшан был знаком с русским живописцем Василием Кандинским, другом немецкого мистика Рудольфа Штайнера, и читал его книгу «О духовности в искусстве». Его ближайшие друзья и патроны имели оккультные интересы и считали себя теософами. Библиотека Дюшана также содержала книги о тайных науках, распространенные в те времена во Франции; более того, художник некоторое время проработал библиотекарем и имел доступ к оригинальным алхимическим сочинениям. Несмотря на то, что златоделие сильно повлияло на философию Дюшана, прямых отсылок к нему в наследии художника не так уж и много: только картина «Невеста» (21), на которой женскую фигуру образуют алхимические сосуды, выдает его увлечение королевским искусством.
Рис. 21
Еще одним художником, близким по духу Дюшану, и также интересующимся алхимией, был немец Йозеф Бойс (1921–1986). Свое искусство он считал подобием златоделия, способного развить и улучшить человеческое самосознание. Полагая творчество актом ритуального искупления вины всего человечества за участие во Второй мировой войне, Бойс символически обновлял мир при помощи квазимагических художественных действий. Он объявил себя своего рода шаманом, целителем, работающим при помощи алхимических трансформаций, и потому в его арт-объектах часто используются различные металлы, химические ингредиенты, лекарства и сосуды с краской, а на картинах появляется алхимическая аппаратура. К примеру, работа «Солнечный диск», представляющая собой золотую пластину, отсылала к лечебной алхимии, а в других инсталляциях Бойс использовал жир как метафору первоматерии. Считая, что подобное исцеляется подобным, художник постоянно возвращался к теме концлагерей с их кремационными печами, уподобляя работу фабрики смерти трансмутации в философской печи. Алхимическое творчество Бойса вдохновило одного из его учеников, Ансельма Кифера (р. 1945). В своих картинах он использовал не только краски, но и свинец или железо, и часто наполнял полотна аллюзиями на каббалу и златоделие. Например, в работе «Атанор» Кифер использует технику выжигания поверх масляной живописи, сравнивает ремесло художника с алхимической практикой и одновременно отсылает к ужасам концлагерей. Для другой работы художник создал двести свинцовых книг, обозначающих базовое вещество для великого делания и одновременно средство защиты от радиации, поскольку свинец используется при строительстве бункеров на случай ядерной войны. Символически превращая мировое зло в духовное золото, Кифер по-новому интерпретирует проблему отношения к войне, поставленную своим наставником.
Рис. 22
В последние десятилетия появился целый ряд художников, почти дословно цитирующих наследие древних алхимиков, все более доступное для неспециалиста благодаря выставкам, оцифровке древних книг и популяризации истории. В 1973 г. американский художник Пол Лаффоли (1935–2015) изобразил гигантский космический атанор на полотне под названием «Алхимия: теленомический процесс Вселенной» (22). Его необычный стиль отсылает не только к священному искусству, но и к научной иллюстрации, стилю индийских религиозных изображений XX в. и к популярной в то время психоделической культуре. Некоторые детали его сложной схемы, соединяющей душу и тело, металлы и планеты, позаимствованы из оригинальных алхимических трактатов. Испанский живописец Дино Вальс (р. 1959) в 1989 г. создает картину «Задкиэль», используя целый набор аллегорий, напрямую позаимствованных из таких иллюстрированных трактатов как «Свиток Рипли», «Розарий философов» и «Сияние Солнца», а также совмещает их с масонской и каббалистической символикой (23).
Рис. 23
На других его картинах, сюжетно далеких от златоделия, часто встречаются изображения Меркурия и андрогинов, в т. ч. скопированные с древних миниатюр. В 1989 г. американская художница Лори Липтон (р. 1969) переосмыслила весь цикл изображений из «Сияния Солнца» по просьбе амстердамской Библиотеки философии и герметизма, ныне спонсируемой известным писателем Дэном Брауном (24). Тема алхимии играет важную роль в работах современной сюрреалистки из США Мэдлин фон Фёрстер (р. 1973): в 2006 г. она создала цикл работ «Дистиллированные желания», на которых переосмыслила изображения из «Коронации природы», также используя элементы, позаимствованные из «Розария философов» и других трактатов. В 2009 г. фон Фёрстер нарисовала картину «Царива мама», основанную на иллюстрации к «Алхимическому альбому» конца XV в (см. здесь). Однако вместо мужчины главным героем становится золотая женщина, а дерево прорастает не из ее гениталий, а из утробы, открывающейся будто шкатулка (25).
Рис. 24
Рис. 25
Постмодернистский художник из США Кристофер Ульрих (р. 1972) использовал некоторые гравюры из «Убегающей Аталанты», чтобы создать собственную работу, названную «Алхимическая кухня»: она буквально представляет собой кухонную вытяжку, украшенную четырьмя фресками на сюжеты из сочинения Михаэля Майера. На картине 2013 г. «Оммаж Курбе» Ульрих совместил два, казалось бы, несовместимых сюжета: автопортрет французского художника-реалиста Густава Курбе в образе Агасфера и алхимического монстра, воплощающего три парацельсианских первопринципа, перерисованного из трактата Джованни Баттисты Назари «Три сновидения о превращении металлов» 1572 г. (26).
Рис. 26
Священное искусство в Новейшее время почти прекратило свое существование в лабораториях, однако стало частью массовой культуры. Это произошло в несколько этапов. Все началось с оккультного Ренессанса, который охваченная индустриализацией и войнами Европа переживала в первой четверти XX в.: он был реакцией интеллектуалов на убыстряющееся время, политические перемены и бесчеловечный прогресс. Эзотерические труды повлияли на психоанализ, и хотя сами психоаналитики редко занимались алхимическими источниками, именно они одними из первых начали их изучение. Они не боялись исследовать темы, которые до этого были табуированы в науке, поэтому заинтересовались в т. ч. и алхимией. Благодаря популярности психоанализа златодельческие символы вошли в более широкий словарь европейской культуры. Алхимией заинтересовались художники и писатели, представители творческой богемы. А уже благодаря им алхимия стала настолько распространенной в массовой культуре, что практически каждый, кто когда-либо ходил в музей или книжный магазин, встречался как минимум с этим термином.
Но насколько всепроникающим был вирус алхимического символизма? Говоря о его распространении, мы рассматривали только страны Западной Европы. В то же время, восточнее Германии начинался огромный мир, надежно отделенный от своих соседей. Железный занавес, который около шестидесяти лет мешал культурному обмену между СССР и всем остальным миром, препятствовал передаче знания об алхимии. Но неужели интереса к алхимии в СССР не было? И как бы она могла выжить в государстве, где все религиозное, а тем более оккультное, вымарывалось как из книг, так и буквально — из окружающей реальности? В попытках ответить на этот вопрос можно обнаружить неожиданные культурные явления, существование которых было возможно только в одной стране мира — Советском государстве.
СССР: занимательная алхимия
С приходом советской власти существовавшие и в царское время не без проблем тайные общества окончательно уходят в подполье. Там создаются масонские и розенкрейцерские ложи, орден тамплиеров, а также оккультные кружки, занимающиеся синтезом эзотерического и научного знания, такие как «Эмеш редививус». Участники этого объединения пытались засечь призраков узников, умерших в застенках ОГПУ на Лубянке, с помощью законспирированных опытов с новейшей аппаратурой. Многие из членов перечисленных обществ были известными людьми — в их списках среди прочих можно обнаружить режиссера Сергея Эйзенштейна, писателя Андрея Белого, актера Михаила Чехова, анархиста Аполлона Карелина, изобретателя Александра Чижевского, литературоведа Сергея Дурылина и физиолога Алексея Кулябко, прославившегося попытками оживить мертвые тела. В кругах тайных обществ была распространена одна и та же оккультная литература, в том числе по алхимии и парацельсианству.
В итоге появляется новая, раннесоветская рецепция тайных искусств. К примеру, в корпусе преданий российских тамплиеров мы находим легенду под названием «Алхимик», повествующую о значимости духовной алхимии, а не златоделия. В вызывающем курсе лекций «Критика материализма», прочитанном в 1920-х гг., анархо-мистик Алексей Солонович (1887–1937), автор знаменитой книги «Бакунин и культ Иальдобаофа», вольно цитировал Парацельса, противопоставляя его учению Маркса: «человек не одним хлебом живет, а целым рядом мыслей, переживаний; он есть то, чем он питается физически, душевно и духовно».
Люди, близкие этим кругам, тем временем, использовали алхимическую образность в своем творчестве. Известны алхимические стихи наставника и, по одной из теорий, любовника Сергея Есенина Николая Клюева (1884–1937), синтезирующие древнее знание с коммунистической идеологией. Его цикл под названием «Ленин» был написан в 1918–1919 гг. Вождь мирового пролетариата Ленин в стихотворениях Клюева изображен в образе красного льва, символа философского камня, а революция представлена метафорой алхимического брака:
Братья, сегодня наша малиновая свадьба —
Брак с Землей и с орлиной Волей!
Откровенно алхимические образы, связанные с философским камнем и материей его компонентов, серой и меркурием, т. е. Солнцем и Луной, аллегорически представляют грядущие победы коммунизма:
Это выловлен мир — искрометные лапы,
Буйно-радостный львенок народов и стран.
Оглянитесь, не небо над нами, а грива,
Ядра львиные — солнце с луной!..
В советское время создавались целые научные труды по алхимии. Особенно увлекался тайными нуками исследователь и масон Николай Морозов (1854–1946). В 1930 г. власть закрывает основанное Морозовым «Русское общество любителей мироведения», члены которого среди прочего изучали алхимию и астрологию. Академик также писал стихи об алхимии:
Злато, олово, свинец…
Сын мой! Сера их отец!
И спеши, мой сын, узнать:
Всем им ртуть родная мать!
Алхимические аллюзии встречались даже в научно-популярной литературе. В 1925 г. Владимир Рюмин (1874–1937), известный инженер и популяризатор науки, большой поклонник сотрудничавшего с Морозовым оккультно-ориентированного теоретика космизма Константина Циолковского (1857–1935), выпускает научно-популярную книгу под названием «Занимательная химия». Книга посвящена химическим экспериментам, которые можно провести дома, и лишена любых позитивных упоминаний алхимии: в сталинской России они были немыслимы. Однако один из опытов называется «Сатурновым деревом древних алхимиков», что отсылает к рецепту т. н. «Древа Парацельса», а другой — «Превращением белой розу в красную», что свидетельствует о знакомстве автора с алхимическими стадиями альбедо и рубедо. Наконец, еще один эксперимент окончательно заставляет отбросить все сомнения по поводу того, знал ли Рюмин об алхимии. В нем химик предлагает читателю создать зеленого льва (27). Этот опыт представляет собой метаморфозу картонного желтого льва, покрашенного хромово-кислым калием, в зеленого при помощи серы. Рюмин шутит, что лев «позеленеет от страха перед удушливым газом»: после войны такие аллюзии были понятны каждому. Но алхимическая отсылка была ясна только посвященным — до выхода первой советской книги, посвященной истории алхимии и ее образов, «Алхимия как феномен средневековой культуры» Вадима Рабиновича, оставалось больше полувека.
Рис. 27
«Занимательная химия» Рюмина критиковала средневековых алхимиков и смеялась над ними. И все же, несмотря на это, автор и сам верил в «современную алхимию»: он упоминает опыты немецкого химика Адольфа Мите. Рюмин, явно следуя ранее упоминаемой теории Габера, говорит о том, что алхимики, стремящиеся произвести трансмутацию ртути в золото, были в конечном счете правы, просто делали это неправильно; а химики СССР смогут выделять золото из морской воды, сделав каждого богачом. Впрочем, в советской утопии металл «перестанет быть мерилом цены. В будущем, когда капиталистический строй повсюду будет уничтожен, золото станет таким же технически применяемым металлом, как и все остальные». Так Рюмин, отстаивавший позиции советской химии («в наше время химия — не оккультная наука») и воевавший со средневековыми алхимиками, показывает, что ему самому не была чужда «советская алхимия» с ее стремлением сделать золото достоянием всего человечества.
Как же сам Рюмин мог столько знать об алхимии и почему он, возможно, втайне ей симпатизировал, как мы можем понять из его замаскированных ссылок на златодельческую символику? Дело в том, что он был потомственным русским интеллигентом. Его отец, Владимир Владимирович Рюмин-старший, был из херсонских дворян и учился у самого Менделеева, а прадед по линии матери был знаменитым финско-немецким архитектором. Наверняка в его доме была большая библиотека, а его отец, много лет изучавший химию, мог направлять его в истории этой науки. Сам Рюмин-младший в своих стихотворениях рассуждал о душе, нирване и сансаре, что показывает его очарованность не только советской риторикой, но и религиозными учениями.
В 1930-е в СССР появляются первые книги про историю алхимии. В основном они относятся к ней критически, но встречаются и авторы, явно увлеченные древним ремеслом. В книге советского писателя Владимира Михайловича Проскурякова (1900–1950) «Парацельс», вышедшей в серии ЖЗЛ под редакцией Максима Горького, швейцарского алхимика изображали как революционера; автор ставит «простого, грубого» мыслителя в один ряд с да Винчи и Коперником. Жизнь Парацельса сравнивается Проскуряковым с «блистающим взлетом ракеты»: все связанное с алхимией и астрологией в биографии врача забывается, и ему приписываются колоссальные научные достижения. В частности, якобы именно Парацельс открыл, что процессы, происходящие внутри организма, сродни химическим, а вокруг нас существуют тысячи микроорганизмов. Не нужно пояснять, что веру Парацельса в жизнь крохотных духов внутри человеческих гуморов и его теорию о лечении организма химическими соединениями, в т. ч. тяжелыми металлами, едва ли можно назвать научными открытиями в современном смысле. Несмотря на политизированную интерпретацию теорий алхимика, Проскуряков, читавший новейшие западные исследования о Парацельсе и даже опиравшийся на некоторых авторов, близких к эзотерическим кругам, впервые познакомил советского читателя с знаменитым алхимиком.
В это время советская литература все чаще посвящает отдельные главы рассмотрению алхимических теорий. В книге биолога Валериана Лункевича (1866–1941) «От Гераклита до Дарвина» 1936 г. даже приводятся некоторые рецепты, например, по созданию гомункула. В 1959 г. выходит первый массовый художественный роман об алхимии — детская фантастическая повесть Александра Полещука «Великое Делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и его собаки Альмы». По ее сюжету главный герой встречает необычайно умную собаку, понимающую по-немецки. Она показывает удивленному герою дневники своего хозяина, потомственного фламандского златодела Меканикуса. В них Меканикус рассказывает о своих предках, пытавшихся добыть философский камень и читавших реально существовавшие алхимические трактаты: «Иогана Исаака Голландца», Немую книгу, Джабира, ар-Рази, Авиценны, Роджера Бэкона. Сам он по просьбе отца изучил новую науку, химию, однако в душе остался златоделом. В ходе повествования Меканикус встречает нового алхимика Эмменса (см. здесь) и разоблачает его метод. Далее он пытается найти старинные алхимические рукописи, принадлежащие его семье, и благодаря им обнаруживает секрет изготовления искусственного пурпура. Начав массовое производство красителя, Меканикус открывает, что в качестве побочного продукта выделяется газ, заставляющий людей видеть странные галлюцинации. Для того, чтобы вылечить пострадавших рабочих, алхимик создает газ-противоядие и тестирует его на собаке. Оказалось, что антидот не только избавляет от галлюцинаций, но и необыкновенно стимулирует память и интеллект — а потому собака становится мыслящей и даже говорящей. После этого открытия Меканикуса похищают злые немецкие священники, стремившиеся овладеть секретом для своих коварных целей. Ученый пишет дневник и письмо с просьбой спасти его, кладет в термос и отдает Альме. В конце концов, сбежав из тюрьмы при помощи военных, он пытается найти политическое убежище в Советском Союзе. В этой книге Полещук не только воспевает древнюю науку, но и критикует «новую алхимию» и трансмутационную истерию на Западе. В ходе повествования он много раз упоминает и подробно объясняет теории средневековых златоделов, даже прилагает таблицу с алхимическими пиктограммами. Книга Полещука, несомненно, колоссально повлияла на восприятие алхимии в Советском Союзе: многие впервые узнали о феномене златоделия именно из нее.
Распространение доступной литературы, посвященной алхимии, а также разрешения на доступ в спецхранилища библиотек (с полками по психоанализу и даже с книгами о тайных науках), полученные некоторыми учеными и представителями творческой интеллигенции, приводят к запоздалому оккультному Ренессансу в СССР. В 1960-е гг. в Москве формируется общество из диссидентов, увлеченных эзотерикой, называемое Южинским кружком — по имени переулка, где в скромном бараке проходили его собрания. У писателя Юрия Мамлеева (1931–2015) собирались различные мыслители, обсуждавшие помимо всего прочего и алхимию, а также практиковавшие измененные состояния сознания. В позднем СССР адептом тайных наук прослыл Евгений Головин (1938–2010) — вместе с другими членами кружка он пытался выудить из открытых фондов Ленинской библиотеки традиционалистскую и эзотерическую литературу и гадал о содержании засекреченных книг по их названиям. Его перу принадлежат посвященные теме священного искусства сочинения «Приближение к Снежной Королеве», «Франсуа Рабле: алхимический вояж к Дионису», «Алхимия в современном мире: возрождение или профанация?» и другие, также он выступал редактором журнала «Splendor solis», копировавшего оригинальное название трактата «Сияние Солнца». Эпатируя публику, к примеру, создав «Черный орден СС» и практикуя собрания в стиле «пьяного корабля Рембо», где участники, крепко напиваясь, читали алхимические или оккультные тексты, Головин вел себя подобно современному художнику, устраивающему перформансы или акции. Также и алхимия была для него чем-то вроде вызывающей художественной техники: он никогда не был ни полноценным ее исследователем, ни практиком.
В конце 1960-х гг. алхимия перестала быть полным табу и в научно-популярных источниках. Ей посвящаются большие статьи в таких известных журналах как «Химия и жизнь», причем большинство из них по своему тону нисколько ни критичны по отношении к древнему ремеслу. В выпусках за 1967 г. встречаются даже алхимические иллюстрации — гравюра из трактата «Книга Ламспринга» и одна работа Брейгеля. В статье «Золото — без философского камня, но по рецептам алхимиков» (28) автор рассуждает о том, что книги златоделов были более оригинальны, чем «90 % современных диссертаций», и оправдывает адептов священного искусства.
Рис. 28
Исследователь, по профессии — физик-ядерщик, говорит о возможности создать золото из других элементов в современном циклотроне и даже предлагает проверить, можно ли сделать драгоценный металл из крови молоденькой девушки, как якобы написано в алхимическом рецепте Синей Бороды. Ученый предлагает внять увещеваниям алхимиков, приводя стихотворения Николая Морозова о ртути и сере, и говорит о том, что оно абсолютно правдиво — если обстрелять ртуть ядрами серы, можно получить один грамм золота. Правда, для этого понадобится тысяча тонн серы, поэтому автор склоняется к тому, что вместо ее ядер нужно использовать нейтроны водорода — тогда за месяц из 77 литров ртути получится полтора килограмма драгоценного металла. А вот из крови золото, согласно законам физики, получится создать только на сверхновой звезде, и потому «остановка, следовательно, лишь за тем, чтобы проникнуть в эти далекие космические миры, захватив с собой земного сырья, и наладить там производство золота». Невероятные проекты, по замыслу еще более смелые, чем рецепты алхимиков, еще не раз станут темой обсуждения в Советском Союзе.
После падения железного занавеса диссидентская литература по алхимии, а также переводы оригинальных текстов и исследований о них стали печататься без всякой цензуры. Златоделие в России вышло из подполья и стало частью истории культуры, хотя некоторые люди по-прежнему относятся к самой этой теме с подозрением. На научных конференциях больше не нужно объяснять, что занимаешься изучением тайной науки, а не ее практикой, а качественная литература на русском языке по этой теме продолжает появляться. Впрочем, конечно же, и в современной России, как и на Западе, до сих пор существуют группы эзотериков, пытающиеся изготовить философской камень. Кто-то из них практикует лабораторную алхимию дома, чтобы сделать иатрохимические лекарства, а другие считают священное искусство частью духовного пути, а иногда смешивают его с другими техниками саморазвития. Третьи занимаются переводами алхимических трактатов, постигают аллегории и символы, и иногда входят в масонские ложи, в которые теперь можно записаться чуть ли не через интернет.
В XX в. златоделие пережило настоящий переворот в самой своей структуре. Алхимия стала основой для открытий и целых научных теорий, ее метафорика и цели были переняты предприимчивыми изобретателями, в конечном итоге, она была переосмыслена и самими эзотериками. Оккультисты смешали древнюю традицию священного искусства с новейшими физическими, химическими и психологическими теориями, и стали опираться как на старинные трактаты, так и на новейшие культурные теории. Всепроникающее ремесло златоделия пробилось даже через барьер советского режима, а на Западе оно расцвело в самых неожиданных проявлениях — на картинах художников и в лаборатории ядерных физиков. История алхимии Новейшего времени продолжается — и кто знает, что нам принесет будущее.