Америка Вудро Вильсона
Реформаторы
Для осуществления политики реформ новый лидер демократической партии Вудро Вильсон, о деятельности которого в определенном аспекте уже говорилось выше, нуждался в том, чтобы держать в узде монополии, не дать им перегрызть друг другу горло, не позволить довести давление пара в социальном котле до критической точки. Между тем в Соединенных Штатах прошли три с половиной тысячи забастовок. Эти забастовки все чаще принимали политическую направленность. Идеологи и сторонники преобразований думали о выработке механизма воздействия на монополии, установления отношений с профсоюзами, особенно в ходе забастовок и иных проявлений классовой борьбы. Еще одной острой государственной проблемой был вопрос предоставления кредита мелким хозяевам.
В первые десятилетия XX века дилемма – государственный абстентизм, неучастие, невмешательство в общественные дела или целенаправленное регулирование и реформы – решается в пользу последнего, Новые идейные вожди, такие как Г. Кроули, Л. Брэндайс, У. Уэйл, У. Липпман, отказались от идеологии чистого свободного предпринимательства. Воззрения буржуазных реформаторов нашли понимание у хозяев Белого дома. Началась эпоха усиленного внимания исполнительной власти к вмешательству государства в экономическую жизнь и социальные процессы. Буржуазные реформаторы стали, хоть и не сразу, идейными столпами общества.
Еще один «апостол» политики реформ – Дж. А. Смит – написал в книге «Дух американского правительства», что законы, установления, системы управления являются в определенном смысле искусственными созданиями и должны рассматриваться в соотношении с целями, ради которых возникают. Они являются хорошими или плохими в зависимости от того, хорошо или плохо служат социальным нуждам. В системе баланса властей Смит усматривал сознательно созданный механизм сокрытия от эксплуатируемых масс виновника их бедственного положения.
Джон Дьюи
Будущий лидер буржуазного реформаторства сенатор Р. Лафоллет распорядился максимально широко распространить книгу Смита в своем штате Висконсин. Но самый большой удар по основам Конституции США нанес упоминавшийся выше историк Чарльз Бирд в поразившем всю страну исследовании «Экономическая интерпретация Конституции», Здесь он представил аргументированное объяснение главного закона страны как результата компромисса между различными экономическими интересами и средствами сохранения привилегий власть имущих.
К идее реформ двигалась и буржуазная философия. В опубликованной в 1903 году книге «Исследование логической теории» Джон Дьюи теоретически обосновал необходимость преобразований. Он писал, что последним прибежищем сторонника сохранения существующего положения является представление, будто мышление может произвести лишь один вид правды, поскольку все наследованные от прошлого установления, результат прошлого мышления, находятся вне критики. Но на самом деле мышление является видом деятельности, которую мы осуществляем в случае особенной необходимости, так же как, испытывая потребности другого рода, мы начинаем другие виды деятельности, Степень успеха, уровень ценности измеряются тем, насколько мышление позволяет человеку преодолевать трудности. Мышление – орудие приспособления человека к переменам, идеи должны служить делу создания более благоприятного для жизни окружения. Дьюи создал систему политического мышления, целиком удовлетворяющую реформаторов, и не случайно прижизненно завоевал авторитет самого влиятельного философа своего времени.
Время требовало перемен. Юристы, историки, философы, все те, кто задумывался над судьбами общества с присущими ему социальными антагонизмами, пришли к выводу, что перемены неизбежны и лучше осуществить их не вопреки, а при помощи механизма буржуазного государства.
Позитивным являлось представление о юридическом законе не как о статичном, раз и навсегда данном определении, а как о развивающейся совокупности идей. Судья О. Холмс сформулировал, что жизненной сущностью закона является не логика, а опыт. В своих эссе, книгах, судебных речах Холмс, будучи в целом пессимистом в отношении действенности социальных преобразований, с большой силой логики и авторитета утверждал мысль, что людские законы – дело людей и людьми же могут быть изменены. Для консервативно мыслящего большинства правящей элиты Америки рубежа XIX–XX веков это была почти ересь.
Новый лидер страны
В январе 1910 года лидер демократической партии – ректор Принстонского университета Вудро Вильсон – обратился к собранию реформаторов национального масштаба. Как в лучших описанных Вильсоном-историком исторических сочинениях, он буквально заставил слушателей упиваться «духом жертвенности». И едва ли не за один вечер он стал, говоря словами Рэя Стеннарда Бейкера, самым ясным умом американской жизни и великим вождем прогрессивного импульса и мысли. Как сказал Вильсон, в американцах достаточно жара, в чем они нуждаются, так это в свете. Каждый может вызвать море эмоций, но кто тот мастер, который сумеет оседлать разбуженные эмоции и указать направление их течения? Вильсон оказался первым в американской истории после Томаса Джефферсона политиком-интеллектуалом.
К весне 1911 года губернатор Нью-Джерси Вудро Вильсон благодаря своей кампании против коррупционеров и проведенному в штате законодательству приковал к себе внимание стратегов демократической партии. «Нью-Йорк Уорлд» писала, что Вильсон поднял планку политической, моральной и интеллектуальной борьбы. Даже «Аутлук» Теодора Рузвельта признал, что Вильсон как лидер прогрессивного крыла демократической партии заслуживает избрания на высший пост. Телеграммы и письма шли со всей страны. Национальный клуб демократов призвал Вильсона в Филадельфию для речи по его номинации. Судья Вескотт написал по свежим впечатлениям, что активность Вильсона выше бессмертных усилий Демосфена.
Надо еще раз напомнить, что стремительно осуществляемая в Соединенных Штатах монополизация нанесла сокрушительный удар по массе мелких хозяев, на которую опирался «свободный» капитализм прежних лет. Стало ясно, что монополии растоптали мир неограниченной конкуренции, что фермер Запада и рабочий Востока не являются соперниками гигантским компаниям, что для исторического развития необходим поиск новых путей. Исчезли «ничьи» земли, и соответственно ослабли те возможности, которые оживляли «американскую мечту». В результате после столетнего господства в идейной жизни США буржуазный либерализм встретил мощного соперника – идеологию буржуазного реформаторства.
Оливер Уэнделл Холмс
Одним из блестящих сторонников преобразований являлся судья Верховного суда Оливер Уэнделл Холмс, которому его личные мнения не мешали определенным образом направлять свою общественную активность. Ему был шестьдесят один год, он участвовал в Гражданской войне, о чем, помимо прочего, говорила его неизменная военная выправка. Как оказалось, это был самый светлый ум в американской юриспруденции. Еще в 1881 году он заявил, что большинство статутов устаревают еще до того, как их текст поместят в сафьяновую папку. В любую эпоху, утверждал Холмс, исполнение закона соответствует тому, как его воспринимают законопослушные граждане. В несовершенном мире не существует ни абсолютного добра, ни абсолютного зла. В нем наблюдаются лишь переменчивые стандарты позитивного и негативного поведения, определяемые большинством населения и подверженные постоянным переменам. Мораль не определяется Богом. Она представляет собой кодекс правил поведения, следовать которому согласно данное поколение живущих. Истина – это то, во что человеку трудно не поверить. Вчерашние абсолютные истины, по мнению Холмса, должны уступить место «ощутимой необходимости» данного времени.
Внес свою лепту в политику социального реформирования и другой член Верховного суда – Луис Брэндайс. Согласно его теории, право покупать или продавать рабочую силу является одной из «свобод», гарантируемых Конституцией, и оно подлежит всем разумным ограничениям, которые выдвигает государство, имея в виду защиту всеобщего блага, Для дела буржуазного реформаторства важным было выступление Брэндайса за ограничение рабочего дня женщин в Орегоне десятью часами, Газеты назвали судью «опасным анархистом», но Верховный суд США признал его мнение обоснованным. Надо сказать, что в Вашингтоне еще более ясно, чем в далеком лесном Орегоне, увидели опасность «безличного» подхода к социальной жизни, основанного лишь на слепой защите частной собственности.
Таков был социальный контекст прихода Вильсона к власти. В 1912 году ему было пятьдесят пять лет. Никто никогда не видел его без галстука, с закатанными рукавами или неряшливо одетым. Более того, никто не видел его занимающимся делом «ниже президентского» – он не имел простецкого хобби, банальных увлечений. Всякий, кто сближался с ним, знал, что Вильсон в совершенстве владеет искусством «очаровывать», но может быть несгибаемым и нечеловечески упрямым. В раздольном море американской карикатуры есть множество его изображений, но никогда – с улыбкой. Ему совершенно несвойственна была «покоряющая болтовня» ни о чем.
В феврале 1912 года, выступая в Демойне, Вудро Вильсон назвал американский сенат «прибежищем привилегий».
…Их тропы сошлись 27 мая 1912 года, когда Теодор Рузвельт выступал в Принстоне, Нью-Джерси на «праймериз» (первичных внутрипартийных выборах) республиканской партии. Вильсон стоял в толпе слушателей. Рузвельт источал сплошные банальности, и долго молчавший Вильсон изрек «Это была его худшая речь». Через час на трибуну взошел сам Вильсон. Он осудил персональную вендетту в республиканской партии, которая отвлекает внимание от подлинно значимых вопросов бытия – тресты, банковская система страны, состояние рабочего класса.
4 марта 1913 года было прекрасным весенним днем. Два президента – уходящий Тафт и приходящий Вильсон – отправились от Белого дома к Капитолию. Целый ряд талантливых людей выбирали между Вильсоном и Рузвельтом и предпочли, в конечном счете, Вильсона.
28 августа того же года в Си-Гирт приехал получивший уже значительную известность «народный адвокат» из Бостона Луис Брэндайс. В течение трех часов они с Вильсоном обсуждали проблему трестов.
В Америке осуществление властных полномочий возможно только при условии общего языка со средствами массовой информации. Вильсон имел в этом отношении несомненный талант (помимо прочего, всю свою жизнь он превозносил достоинства свободной печати). При Белом доме были аккредитованы примерно сто журналистов. Сначала дважды в неделю, а потом еженедельно президент встречался с представителями прессы и, как говорится, не для цитирования обсуждал события национальной и международной жизни.
Луис Брэндайс
Если посмотреть на Соединенные Штаты как на совокупность отдельных регионов, то нетрудно убедиться, что различие в культурном отношении между основными областями с какого-то момента начало резко уменьшаться. Если прежде Северо-Восток в культурном отношении стоял заведомо выше остальных районов (здесь правили бал поклонники европейских искусств, сторонники Ибсена и Шоу), то в XX веке чопорный Бостон нагоняют новые культурные центры Соединенных Штатов, где национальными величинами становились, помимо Марка Твена, Джеймс Ханкер, Баррет Уэнделл, Брандер Мэтьюз, Джон Слоан, Альфред Штиглиц, Стивен Крейн и все друзья Г. Л. Менкена.
Дальний Запад не только быстро догонял старые культурные центры, но превращался в подлинный авангард американской культуры, славный такими новыми именами, как Джек Лондон. Сообщения между отдельными американскими регионами обогащало каждый из них, взятый отдельно. Такие газеты, как «Чикаго Трибюн» и «Лос-Анджелес Тайме», теперь равнялись по интеллектуальному уровню «Бостон Глоуб», «Крисчен Сайенс Монитор» и «Нью-Йорк Таймс».
В Америке появился художественный мир, который с подлинным презрением смотрел на политическую возню вокруг эстетически девственного Вашингтона. Многим писателям и артистам политика – прежняя всепожирающая страсть – теперь казалась другой планетой, Презрение к политике – явление новое для США. Но это факт: культурная страна смотрела теперь на продажных политиканов, дешевых журналистов желтой прессы и на демагогов массовых движений с презрением, равным только презрению к большому бизнесу.
Первая мировая война
Война в Европе была встречена американцами со смешанными чувствами. О войне и прежде говорили со страхом. Теперь газеты сообщали о ее реальных ужасах. Бойня оказалась величайшим «упростителем» в культуре, дав национальным чувствам первенство над всеми остальными соображениями. «Прусский милитаризм» стал именем нарицательным – против него следовало защищать американскую свободу.
В годы Первой мировой войны общество США, вероятно, под влиянием общего духа кризиса, испытывало ряд потрясений. Классовые барьеры потеряли прежнюю строгую очерченность. Неустойчивые семьи получили возможность распасться. Рабочий, фермер и горожанин надели одинаковые униформы. Женщины стали «абсолютно необходимы» для военного производства, что подтолкнуло феминистское движение, Одновременно социал-демократия не выполнила свою роль тормоза на пути войны; отдельные социал-демократические партии предпочли местный патриотизм, и «Интернационал» звучал на разных языках как апофеоз лицемерия.
Начало Первой мировой войны вызвало в США дискуссию между различными представителями социал-дарвинизма. Многие считали общеевропейский конфликт естественным способом отбора и ожидали, что победит сильнейший. Американец Гомер Ли – генерал армии – предупредил свою страну об опасности «желтой угрозы». Генерал Ли войну одобрял. Запад, считал он, должен быть готовым к мировой бойне. Война стоит много жизней и материальных богатств, но она «отплачивается» очищением расы, порождает сильных и способных. Победят самые приспособленные, самые молодые, наиболее готовые на жертвы.
Ученые, которые называли себя антропосоциологами, без колебаний утверждали, что «средиземоморская раса» – люди с карими глазами и округлыми скулами – не годится для индивидуалистического самоутверждения, для жизни, полной риска. По натуре средиземноморцы стоят за социализм, то есть за защиту государственными органами.
В то же время нордическая раса – это пионеры, это индивидуумы, наделенные мужеством и оригинальностью, способные, как говорится, «одной рукой» творить чудеса. Лишь от них зависит культурный прогресс. То есть Англия, Голландия, Германия, Скандинавия и Соединенные Штаты «обречены» на победы, на процветание, на лидерство в мире, в то время как латинские нации в скорейшем времени останутся далеко позади.
Первая мировая война оказалась водоразделом между миром старых привилегий и культуры, основанной на жесткой классовой структуре, и наступающим днем. 1 августа 1914 года, когда Европа прервала столетний мирный период своего развития мировой катастрофой, Франклин Делано Рузвельт (1882–1945) заявил, что все живущие присутствуют ныне при творении истории. В день объявления Германией войны странам Антанты Ф. Рузвельт в ажиотаже бросился в военно-морское министерство, но обнаружил там сонное царство. С его точки зрения, официальный Вашингтон не оценил в должной мере значения происходящего.
В администрации Вильсона сразу образовались две партии. Государственный секретарь Брайан и министр военно-морского флота Дэниэлс выступили за безусловный и безоговорочный нейтралитет Америки.
Φ. Рузвельт примыкал к другой партии; его взгляды базировались на предчувствии, что Соединенным Штатам не удастся остаться в стороне от мирового конфликта. Идеолог глобализации американской политики адмирал Мэхэн сразу же увидел в заместителе министра военно-морского флота, которым некоторое время был Рузвельт, представителя новых сил, выступающих за энергичную внешнюю политику.
Война была стремительной только в начале. А затем боевые действия и на Западном, и на Восточном фронтах зашли в тупик. Колючая проволока, минные поля и пулемет нейтрализовали мобильность войск. Конфликт вошел в статическую фазу. Английский премьер-министр и писатель Уинстон Черчилль (1874–1965) писал о завершении первого раунда мировой войны, который оказался до нелепости бессодержательным: битва на Марне не дала решающих результатов, «великий марш» на Париж, заключенный в плане Шлиффена, определенно не достиг своей цели. Изгнание русского генерала Ренненкампфа из Восточной Пруссии остановило русское вторжение в Германию. Почти одновременно битва при Лемберге принесла русским победу. Франция вынесла удар; Германия отразила русское нападение; австрийская армия потерпела поражение. Кровопролитность этих боев, в которых лучшие силы воюющих наций отчаянно сражались друг с другом, превзошла все прошлые войны.
Европейский тупик давал Америке возможность более точно разобраться в ситуации. Президент пришел к выводу, что скоротечного изменения баланса сил пока не предвидится.
Вильсону было не так уж трудно определить резерв немецкого влияния в Америке. В Штатах жили 8 млн. немцев, 4,5 млн. ирландцев, враждебных Англии, 2 млн. шведов, склоняющихся на сторону Германии.
Двадцатый век, наконец, встал перед Америкой во всей своей грозовой мощи. При непосредственном участии Ф. Рузвельта были сформулированы и детализированы планы строительства 156 новых судов общей стоимостью в полмиллиарда долларов (десять линейных кораблей, шесть крейсеров, пятьдесят эсминцев и шестьдесят семь подводных лодок). Даже ультрапатриоты не предлагали больше. Выполнение этого плана означало обгон Великобритании и превращение Соединенных Штатов в первую военно-морскую державу мира.
Крейсер «Бруклин»
Инициатива Вильсона тут же повлекла за собой сложности. 4 февраля 1915 года германское адмиралтейство объявило о введении морской блокады Британских островов. Все английские суда в окружающей Британию специально обозначенной морской зоне подлежали уничтожению. По сути, это же касалось и судов «нейтральных государств», которые подвергались смертельной опасности в указанной зоне.
Америка подняла брошенную перчатку. В дождливый день 2 апреля 1917 года Франклин Рузвельт с большим трудом достал жене билеты в ложу Конгресса для публики. В тумане вокруг Капитолия была видна вооруженная охрана – боялись массовых протестов пацифистов. К половине девятого вечера члены Палаты представителей заняли свои места в зале. Члены Верховного суда разместились непосредственно перед трибуной спикера, кабинет расположился сбоку. В зале в полном составе присутствовал дипломатический корпус. Сенаторы вошли с небольшими американскими флагами. Прозвучало объявление: «Президент Соединенных Штатов», и трехминутная овация встретила Вильсона, Президент объявил действия немецких подводных лодок «войной против человечества». Нейтралитет не спас тысячи американских жизней, Альтернативой войне отныне было лишь подчинение Германии. Вильсон заявил, что советует Конгрессу оценить нынешний курс имперского германского правительства как войну против правительства и народа Соединенных Штатов. Мир должен быть безопасным для демократии.
Патриоты
В элиту «мировых политиков» вошли дипломаты, военные, чиновники высокого ранга, представители бизнеса и университетские теоретики. Их объединяла идея необходимости использовать феноменальный потенциал Соединенных Штатов для энергичного выхода на мировую арену. Более того, возможным стало казаться и то, что Америка овладеет контрольными позициями на этой арене.
Первая мировая война означала для страны значительный культурный поворот. Следуя за Вильсоном в яростном национальном самоочищении, молодой Франклин Рузвельт стал частью и участником процесса, именуемого в США прогрессизмом. Это окрепшее в начале века явление было политической доктриной нарождающегося и занимающего все более важные позиции среднего класса американского общества. Конвейер Форда, выпуская автомобили уже сотнями тысяч, повышал мобильность населения и ускорял формирование класса зажиточных горожан, устремившихся в пригороды, увеличивал возможности немногих богатеющих фермеров. Сознательно или бессознательно Франклин Рузвельт встал на защиту этого класса, укрепляющего свои позиции и недовольного наглостью боссов. А лидером движения выступил профессор-губернатор-президент Вудро Вильсон.
Уолтер Липпман
За те годы, что Вильсон читал Берка и писал собственные исторические сочинения, Соединенные Штаты не только догнали, но и многократно превзошли своих потенциальных европейских соперников. Ко второму десятилетию двадцатого века Америка уже почти обошла Европу по всем параметрам. США были крупнейшим производителем угля и нефти в мире, крупнейшим потребителем меди. Американская индустрия производила железа больше, чем Германия, Британия и Франция вместе взятые. Национальный продукт Соединенных Штатов был в три раза больше, чем национальный продукт Британии или Германии, и в шесть раз больше, чем у Франции. И все же США не принадлежали к той группе стран, которая правила миром – к так называемому «европейскому концерту».
Не забудем, что речь идет о державе, уже смело вступившей в век империализма, владеющей собственными колониями, склонной отринуть порядок, который устанавливает Европа, и диктовать свои правила межнационального общения. Выступая в Филадельфии, Вильсон призвал присутствующих посмотреть за рубежи, за горизонт. Он публично провозгласил, что сам несет ответственность за внешнюю политику США и бремя важных решений и задачи выработки стратегии не передоверит никому.
Вильсона начинает поддерживать великий философ Джон Дьюи, самый блистательный журналист страны Уолтер Липпман, общенационально известный публицист Линкольн Стеффенс, идеолог прогрессизма Герберт Кроли, бывшие рузвельтовские прогрессисты вроде Джейн Адамс, Их поддержка была жизненно необходима одинокому президенту, ощущающему давление враждебных сил. Стране стало понятно, что ею управляет энергичный идеалист, настроенный на социальное и экономическое реформирование государственных институций. Идеалист, который не отрывается от народной почвы и желает вести страну вперед.
Вашингтон, ставший символом американского государства, занял особую позицию среди западных держав. Как пишет Дж. Кеннан, большинству американцев никогда не приходило в голову, что политические принципы, согласно которым они жили, могут быть исторически обусловлены и вовсе не являться подходящими повсеместно.
Среди американской публики наблюдался интерес к России, сосредоточенный преимущественно на симпатиях к силам, борющимся против автократии. Его проявляли две основные группы. Одна состояла из тех, кого можно назвать урожденными американскими либералами, чьи симпатии были на стороне страждущих русских борцов за свободу. Ряд американцев, включая старшего Джорджа Кеннана, Сэмюэля Клеменса и Уильяма Ллойда Гаррисона, создали еще в конце 1890-х годов частную организацию «Друзья русской свободы», целью которой была помощь жертвам царизма. Симпатии этой группы адресовались прежде всего социал-революционерам. Вторая группа состояла из недавних эмигрантов в Америке, преимущественно евреев. Их симпатии принадлежали социал-демократам России. Именно эти две группы решающим образом влияли на формирование американского общественного мнения. Неудивительно, что падение царского режима было встречено в США с восторгом.
Америка быстрее других на Западе увидела прямой интерес в сближении с новой Россией. Вильсон и его единомышленники чрезвычайно опасались засилья англичан в России. В Вашингтоне задавались вопросом: какой смысл прилагать огромные усилия в Европе, если результатом явится простое замещение экономического влияния Германии британским? В Февральской революции Френсис (1850–1926), посол США в России, увидел шанс, выпавший США Если умело им воспользоваться, то реальной станет возможность стать первым экономическим партнером огромной России. Это может решающим образом изменить общемировую геополитическую ситуацию. Союз России с Америкой может иметь огромные последствия. В условиях экономического истощения Европы лишь Соединенные Штаты способны осуществить быструю и эффективную экономическую поддержку России, которая, как писал Дэвид Роуленд Френсис президенту Вильсону, была бы мастерским ударом по спеси членов «европейского концерта». В правящих кругах США разделяли мнение посла о том, что Россия с ее невероятными территориями, с ее необозримыми богатствами пашен, недр и лесов «обречена» повторить экономический успех Америки. За нею будущее, и с нею надо дружить. Прежде всего нужно предотвратить замещение англичанами вакантного места экономического опекуна страны. Мировая война для самой России может оказаться аналогом американской Войны за независимость, Обе великие страны, избавившиеся от диктата Лондона, как прежде (Америка), так и в будущем (Россия), пройдут путь ускоренного экономического развития.
Д. Р. Френсис. Посол США в России с 1916 по 1918 гг.
Новая расстановка сил
Впервые в своей истории американцы поставили перед собой цель сравняться с крупнейшими военными державами. В XX век входил военный гигант – входил, чтобы уже никогда не возвращаться к прежнему состоянию менее развитой, чем Европа, военной державы.
Трудно переоценить значение политических шагов Вильсона для внутренней жизни США Однако не все это понимали. Один из ведущих деятелей эпохи О. Уиллард писал президенту, что он сеет зерна милитаризма, выращивает военную и военно-морскую касту. Прежний коллега Вильсона по «дипломатии компромисса» У. Брайан обратился к стране с воззваниями, в которых говорил, что президент оказался в плену милитаристских интересов большого бизнеса. Лидер прогрессистов сенатор Роберт Мартин Лафоллет заявил, что за поворотом дипломатического курса США вновь стоят те, кто получает от этого поворота колоссальные доходы.
В то же время в Белый дом поступило 20 тысяч телеграмм от пацифистов, сторонники мира маршировали мимо президентских окон. Автомобильный король Форд лично сообщил главе государства о предпринимаемой им миссии «корабля мира» в Европу. Борьба внутри США достигла такого накала, что даже лидер демократического большинства в палате представителей К. Китчин высказал сомнения в правильности избранного политического курса. Тогда Вильсон пошел на исключительный по политической смелости (и, заметим, ренегатству) шаг – пригласил в Белый дом лидеров республиканского меньшинства в Сенате (Дж. Голлинджер) и в Палате представителей (Дж. Манн), чтобы обратиться к ним с просьбой о политической помощи.
На самом деле лишь немногие в Америке еще пытались удержать страну от вступления в военный конфликт. Так, глава социалистов Ю. Дебс призывал объявить всеобщую забастовку, если Рокфеллер и Морган втянут страну в войну. До апреля большинство американского народа выступало против участия в общеевропейском конфликте. Но при всем том оказались разбужены огромные подспудные силы национализма. Машина военной агитации делала полные обороты, и Белый дом, некогда сдерживавший этот процесс, ныне присоединился к нему.
12 октября 1917 года Вильсон поделился с присутствующими оптимистическими оценками будущего. Обратим на эти оценки особое внимание. Он предвидел резкое ослабление прежнего силового центра мира – Европы, ослабление региона в целом, вне зависимости от того, какая из коалиций победит. Это приведет к колоссальной перестройке всей системы международных отношений, всего мирового соотношения сил, соответственно, и к нескольким важнейшим последствиям для Америки. Во-первых, США станут главным средоточием индустриальной и агропромышленной мощи, они резко потеснят европейские метрополии на всех мировых рынках. Во-вторых, Европа не сможет осуществить восстановление и реконструкцию без американской помощи. Президент Вильсон прямо сказал кабинету, что послевоенная Америка будет столь богатой, что одним своим экономическим могуществом, одной своей способностью предоставить или не предоставить кредиты она сможет навязать свою точку зрения всей Европе.
Это был период упоения силой. Теперь каждый месяц на европейский материк прибывали 300 тысяч американских солдат. Вашингтон превратился в центр обсуждения проблем, связанных с перемирием и общим европейским переустройством.
В США первые шаги по созданию Лиги Наций первоначально вызвали одобрение правящего класса. Популярным стало обращение к библейским сравнениям. «Нью-Йорк Трибюн» писала 25 февраля 1919 года, что Устав Лиги Наций содержит идеи почти столь же возвышенные, как и идеи Нового Завета. На Среднем Западе ту же самую тему развивала «Сент-Луис Глоуб-демократ». Она писала, что появившийся Устав важен, как ни одно решение в истории, и вряд ли что-либо другое когда-нибудь имело большее значение для человечества. Действительно, высокие договаривающиеся стороны, принимавшие участие в подписании Версальского мирного договора, завершившего Первую мировую войну, декларировали свои цели как развитие сотрудничества между народами и гарантии для них мира и безопасности. Было постановлено принять некоторые обязательства не прибегать к войне, поддерживать в полной гласности международные отношения, основанные на справедливости и чести, строго соблюдать предписания международного права, признаваемые отныне действительным правилом поведения правительств, установить господство справедливости и добросовестно соблюдать все налагаемые договорами обязательства во взаимных отношениях организованных народов.
Многое говорилось в те дни о том, что XX век будет принадлежать Америке.
Вудро Вильсон
Вудро Вильсон на обложке журнала «New York Tribune»
Вудро Вильсон физически не любил темноту и любил свет. Это свое предпочтение он старался внести и в темную, исполненную тайн и мрака сферу человеческой деятельности – политику. И в освещении своей деятельности он нуждался в верном ракурсе, Многие ждали, что выйдут воспоминания Вильсона о времени президентства, издательства заранее сражались друг с другом за право выпустить в свет его собственную версию побед и драм. Но жестокая болезнь не позволила великому политику сконцентрироваться на периоде, когда он творил историю своими руками. И он не хотел, чтобы его мемуары были столь же горькими, как мемуары одного из его предшественников, Джона Квинси Адамса. Между тем в конце пути Вильсон, несомненно, кипел обидой и разочарованием. И был полон решимости обрушиться на тех, кто, по его мнению, не увидел редкой исторической возможности для Америки, тех, кто, по его мнению, предал его. Уже наброски, в которых, скажем, Ллойд Джордж без обиняков назван «скользким типом», могут дать представление о предполагаемом характере готовившихся мемуаров президента.
Свершилось примерно то, что предсказывал сам Вудро Вильсон в своем нью-йоркском обращении к ирландцам из общества Святого Патрика. Тогда он с горечью говорил, что когда великий человек умирает, то общая атмосфера вокруг его имени становится более благоприятной, чем та, что была на его последнем дне рождения. Люди начинают смотреть на покойника, как на человека, склонного обратиться взором к горизонту, готовому вести войска к вершине холма, несмотря ни на какое сопротивление противника, как на борца, поднимающего общие стандарты целых наций. И тогда посмертно он обретает своего рода патент на принадлежность к благородному сословию. Однако такого патента не существует, особенно в свободной стране, отринувшей привилегии благородного происхождения; есть только одно – признание особых духовных и интеллектуальных качеств, и тогда, быть может, даже дух великого человека ощутит себя принадлежащим к избранной бессмертной плеяде, чьи имена написаны в книге человеческих надежд.
Инаугурация Вудро Вильсона
Был ли Вудро Вильсон наивным американским идеалистом? Во многом он являлся воплощением либерализма девятнадцатого века с его безусловной верой в прогресс, с рациональным христианством, уверенным в реализации Божьей воли на земле. Этот человек из прошлого встретил неотвратимые бури двадцатого века, и в этом смысле его крушение было, вероятно, неминуемо. Романтические порывы столкнулись с действием идеологической махины, с одной стороны, и со свежеизобретенным оружием массового поражения – с другой.
Его главный внутриполитический противник – сенатор Генри Кэбот Лодж – не терпел идеализма, как он говаривал, «на голом месте». Лодж считал лидером президента Линкольна, потому что ему удалось – как немногим – заменить то, что есть, на то, что должно быть. Ради успеха в реформировании необходима самоотверженность, зрелая цельность, которой Вудро Вильсон восхищался, но, по мнению Лоджа, сам ею не обладал. Для успешного реформирования, писал Кейнс, необходимо идти в ногу со временем. А это сложно в условиях индустриальной и социальной революции, полного переворота в господствующих идеях. Это, к слову сказать, ощутили и советские реформаторы в полтора последних десятилетия XX века.
И, разумеется, реформы Вильсона осуществлялись в условиях противостояния внешнего мира. Во многих случаях эмоциональные порывы президента сдерживали его друзья в Принстоне, а затем – его лучший советчик, полковник Хауз. Они, если так можно выразиться, спасали Вильсона от самого себя. Однако к 1919 году сдерживающие центры исчезли – ранее близкие друзья ушли сами или были удалены. Да и новая жена Эдит не была похожа на умершую Элен, мудрую и спокойную советчицу. Одной из ее особенностей была вражда к Хаузу независимому и проницательному помощнику Вильсона. Никто не стал подобием Хауза в Вашингтоне после 1919 года. И это – на психологическом уровне – решило судьбу Версальского договора (подписан 28 июня 1919 года), а с ним и президента Вудро Вильсона.
Самый большой провал президента Вильсона – это неудача в деле закрепления американских позиций после окончания Первой мировой войны. Первоначально Вильсон предполагал не идти ни на какие компромиссы. На борту пересекавшего океан «Джорджа Вашингтона» он говорил своим помощникам, что мир будет невыносимым, если последуют только компромиссы. Не прошло и двух месяцев, как президент позволил уверить себя, что мандатная система отличается от аннексии, и вопрос о всеобщем разоружении был отставлен. Последовали вопиющие уступки по вопросу о Шаньдуне и по польскому вопросу. Президент сдался по вопросу о Рейнской области и проблеме Саара. А важнейшие репарационные и финансовые статьи он просто проигнорировал. Итальянцы получили перевал Бреннер, а дальше уступкам уже не было числа. Кончилось тем, что Вильсон утверждал с полной серьезностью, что США примут мандат на Армению и даже на Константинополь. Дело было не только в личных качествах президента – дело было в том, что он, оставшись в одиночестве, не рассчитал своих сил.
Большинство представителей правящего класса Америки сплотилось вокруг концепции, которую лучше всего выразил не президент Вильсон, а сенатор Лодж. Дать Антанте (военно-политическому блоку Англии, Франции и России) решить германскую проблему на своих условиях, сделать Западную Европу ответственной за борьбу с Советской Россией, а Соединенным Штатам оставить возможности сконцентрироваться на собственной сфере влияния – Западном полушарии, и сохранить руки свободными для дальнейшей деятельности.
Сам Вильсон ощутил сложность задачи переустройства мира в соответствии с американскими идеями сразу же после начала Парижской мирной конференции. Партнеры отнюдь не разделяли его пафоса мироустройства. Ллойд Джордж с сарказмом писал, что президент видел себя мессией, задачей которого было спасти бедных европейцев от их стародавнего поклонения фальшивым и злым богам. Меж тем европейские политики смотрели на американского президента не как на носителя сверхъестественной мудрости, а как на распорядителя колоссальной мощью Соединенных Штатов. Вот этот критерий им был знаком, и они хотели разделить в завоеванном мире сферы влияния и наличные богатства. Стремясь, со своей стороны, окончательно искоренить изоляционизм в США и привязать страну к мировой политике, Вильсон после многих колебаний сделал решающие шаги в направлении европейцев. И это были шаги в сторону от «мира по-американски», Именно это и увидел Сенат США. Он не только продемонстрировал заскорузлость, в чем и обвинял его Вильсон, но и высказал резонные сомнения во всемогуществе США.
Дело не только в скепсисе Сената. Сенаторы были бы менее пессимистичны, если бы видели реальную возможность для США взять на себя полный контроль над европейским развитием, над тихоокеанской ситуацией. Но они достаточно отчетливо видели, что «почетное председательство» Вильсона в западном мире 1917–1918 годов стало ослабевать по мере того, как страх перед германским господством исчез, а мольбы о помощи замолкли. Тут же западноевропейские государства начали восстанавливать свои позиции. Потому-то Сенат США и не поверил в то, что Лига Наций может быть эффективным орудием американского воздействия на мир. Потому-то в этот решающий момент Вильсон и лишился политического кредита.
Политическая, а затем и физическая гибель президента Вудро Вильсона – это результат того факта, что правящий класс США не принял его схему глобализации внешней политики страны как оправданную, здравую и обещающую успех. Понадобилась еще четверть века, чтобы Соединенные Штаты поверили в свою силу чтобы возникла Организация Объединенных Наций, чтобы после промежуточного периода 1991–2001 годов Америка принялась строить мир, словами Вудро Вильсона, «безопасный для демократии». Нам, современникам этого процесса, на протяжении нашей жизни предстоит увидеть, к чему реально приведет новый крестовый поход, осуществляемый в глобальных масштабах.
Талант и историческая значимость президента Вудро Вильсона были признаны при его жизни. При этом не было места равнодушному глазу – еще при жизни о нем писали и противники, и апологеты. Его жизнь и деятельность стали предметом всестороннего анализа по мере того, как высказывались очевидцы и участники событий, по мере того, как типографские прессы сделали достоянием масс главные документы его эпохи. О Вудро Вильсоне была создана обширная историческая литература, Явственно прослеживаются четыре периода интерпретации американскими историками политики Вильсона как лидера страны в критический для нее период.
Вудро Вильсон
Первый приходится на период разочарования итогами Первой мировой войны, последовавшей реакции и движения изоляционизма. Хронологически это 1920—1930-е годы. Возникла первая волна, посвященная вильсоновскому периоду, которую следует назвать ревизионистской, Общая идея этой историографической волны такова: президент Вильсон, вступая в мировую войну, сделал историческую ошибку. Ревизионисты утверждали, что цели Антанты были по своему характеру аналогичны целям центральных держав, что обе коалиции (с одной стороны, Антанта, с другой – «Тройственный союз» Гемании, Австро-Венгрии и Италии) виноваты в развертывании войны, что «крестовый поход», который возглавили Грей, Пуанкаре и Извольский, оказался фальшивым. Америка вступила в войну в силу своих теснейших экономических связей с антантовской коалицией, из-за пробританских взглядов главных советников Вильсона, под давлением английской пропаганды. Президент неверно понял историческую реальность, его пресловутый идеализм сознательно или непреднамеренно прикрывал подлинный механизм вовлечения США в мировую войну.
В этот период главными «адвокатами» Вильсона выступили его бывший военный министр Н. Бейкер и историк Ч. Сеймур, издавший обширный архив ведущего советника президента – Э. Хауза. Но их апология Вильсона была убедительной лишь отчасти. Президент был вовлечен в войну мощнейшими подводными течениями – вот сомнительная высшая мудрость апологетов. Ревизионисты без особого труда подвергали уничтожающей критике столь простые, почти наивные объяснения.
Вудро Вильсон и король Георг. Лондон. 1918
В конечном счете самым популярным и убедительным документально-историческим отражением великой эпохи стали обильно документированные мемуары полковника Эдварда Хауза. Они, кстати говоря, были опубликованы в СССР в 1930—1940-е годы. Даже Вторая мировая война не остановила процесс публикации этого важнейшего источника – так высоко ставили историческую значимость и возможность лучше понять великого союзника в Москве.
Внимание привлекла книга воспоминаний многолетнего личного секретаря Вудро Вильсона Джозефа Патрика Тьюмалти (1879–1954) «Вудро Вильсон, каким я его знал», дышащая преданностью автора своему персонажу. Особенно широко в обществе обсуждалась глава «Вильсон как личность», где человек, которого критики подавали мрачным мизантропом, был показан как легкий в общении, преисполненный юмора, удивительный друг и наставник.
Популярный в свое время Рэй Бейкер уже в 1919 году написал привлекшую пристальное внимание книгу «Что Вильсон сделал в Париже?», главной идеей которой было обоснование несомненного масштаба той роли и того места, которые отведены президенту в истории страны. В дальнейшем эта книга, плюс доступ к предоставленным Эдит Вильсон документам, позволила Бейкеру написать более панорамное исследование «Вудро Вильсон и создание нового мира». Именно Бейкер был назван официальным историком семьи Вильсона, более того – сам Вильсон избрал его своим «официальным» биографом. Рэй Бейкер, действительно, был фактически «членом семьи» в дни важнейших переговоров в Париже, имел доступ к самым секретным материалам, непосредственно следил за работой представителей держав, ведущих мирные переговоры. Ему были открыты важнейшие документы и многое из личной переписки Вильсона.
Бейкер, как мы уже говорили, один из «разгребателей грязи», увидел Вильсона еще пятидесятитрехлетним президентом Принстона и понял, что равных ему в мире политики никого не будет. Он написал ряд книг о президенте, многие из которых выглядят явно апологетическими. В его распоряжении были 200 тысяч писем и документов Вильсона.
Пользовавшийся значительной национальной популярностью историк Уильям Эдвард Додд опубликовал свою известную и весьма апологетическую биографию «Вудро Вильсон и его работа» уже в 1920 году. В этой книге выдающиеся черты Вильсона поданы не только с максимальной убедительностью его сторонника, но и с большой доказательностью профессионального и талантливого историка. Подчеркивалось религиозное воспитание, полученное Вильсоном; в некотором смысле на страницах Додда Вильсон представал продолжателем дела пуритан – упорных и трудолюбивых. Именно такие люди сделали Америку великой. Вильсон в изображении Додда презрел циничную обстановку Версальской конференции и внес свои принципы в мировую дипломатию, В американской истории выше стоит, полагал Додд, может быть, только Джордж Вашингтон. Как самостоятельная личность Вудро Вильсон не нуждается в апологетах и сикофантах. Изучение помещенных в Библиотеку конгресса документов президентства – лучший способ его исторической защиты. Непредвзятый наблюдатель сразу же увидит черты его величия – черты исторического деятеля, героя, попавшего в сложные обстоятельства и совладавшего с ними.
Следующий, второй, период осмысления вильсоновского наследия и его политической культуры наступил перед Второй мировой войной, и своего рода историографическим лоцманом в данном случае явился прежний участник дипломатического планирования В. Вильсона – У, Липпман. В статье «Атлантический океан и Америка», опубликованной в журнале «Лайф» в апреле 1941 года, У. Липпман показал Вильсона хладнокровным реалистом, который вступил в мировой конфликт, не руководствуясь некими абстрактными благими пожеланиями, а взвесив негативные последствия завоевания Германией Европы. Он подал Вильсона и его ведущих советников далекими от сентиментальности геополитиками. Возглавляемая Липпманом «реалистическая» школа интерпретации дипломатии Вильсона господствовала в 1940—1950-е годы, ее наиболее видными представителями были Р. Ван Олстин и Р. Осгуд. «Реалисты» выступили жесткими противниками ревизионистов, они осуждали тех «близоруких» политиков и косные массы, которые ограничили гениального президента в его крупномасштабной дипломатической игре. В эпоху расширения внешнеполитических притязаний США «реалисты» создали своего рода культ В. Вильсона как проницательного защитника подлинных американских интересов. Националистический мотив стал явно доминировать в книгах представителей этой школы.
Портрет Вильсона, изображенный военными
Такие идеологи «реализма», как Р. Осгуд, исходили из того, что национализм – это подлинная, настоящая религия, а Вильсон ее первый жрец. И если ревизионисты стыдливо концентрировали внимание на объяснении причин вступления Америки в войну, то «реалисты» периода «холодной войны» гордились президентом, включившимся в мировую схватку. Вильсон, считали они, избрал верный политический курс. В этот период имперского ажиотажа и упрощенного, «черно-белого» видения мира «вильсонизм» стал своего рода культом, получил широкое и в целом благоприятное освещение главенствующих американских буржуазных историков. Для них Вильсон был пророк, опередивший свое время, искавший устойчивое мировое равновесие в сложном соотношении сил. Он поверг во прах британскую монополию на морях и сделал бесплодным германское посягательство на господство на суше, создал предпосылки для дальнейшего продвижения Америки к мировому могуществу.
Историк из Принстона Артур Линк, написавший наиболее известную многотомную биографию В. Вильсона, также примыкает к идейному направлению «реалистов». Вильсон, что называется, вручил Соединенным Штатам ключи от мировой истории. Линк объясняет решение президента Вильсона вмешаться в войну его глубоким убеждением в том, что американское участие в военных действиях создаст самое надежное основание для скорейшего заключения мира и реконструкции международного сообщества. Линк рисует президента, восставшего против реакционного прусского юнкерства в Германии и против доморощенных реакционеров в странах Антанты, за мир и безопасность всех наций, Вильсоновская биография Линка едва ли будет в ближайшее время превзойдена по широте охвата и детальности изложения.
Линк издал также все письма и личные документы Вудро Вильсона в шестидесяти (!) томах. Это позволило более широкому кругу историков ближе познакомиться с легендарным президентом. Чем ближе сам Линк касался личности великого деятеля, тем большим его апологетом он становился. Он судил о своем герое не по стандартам своего времени, а как бы глядя с точки зрения вечности, руководствуясь более долгосрочными критериями. И это давало ему возможность осуществлять свою оправдательную миссию.
Близкой к указанной была позиция «долгожителя» среди политиков – республиканца полковника Стимсона, который в мемуарах поделился своей главной мыслью о Вильсоне: даже когда Вудро Вильсон совершал ошибки, считал Стимсон, в нем все равно всегда ощущалось величие пророка. Он даже ошибался, как говорится, в правильном направлении.
Третий период переосмысления идеологии и политической культуры Вильсона наступил в США в 1960-е годы. Несколько новых обстоятельств жизни нации подорвало могущество «школы реализма», Упрощенное видение «вечной правоты» пророка интервенционизма вступило в противоречие с реалиями бурно развивающегося мира, не желавшего быть в том или ином виде частью мировой американской зоны влияния. Представители этой, третьей, волны постарались показать Вильсона деятелем, который инъекцией либеральных идей обеспечил стабильность эволюции американского общества.
Возникла интернационалистская школа интерпретации вильсоновской позиции. Она отрицает и ревизионизм как обращенный к трактовке отдельных «эпизодов» (кто начал войну и т. п.), так и «реализм», который выдает американский национальный эгоизм за высшие цели всего человечества. С точки зрения интернационалистской школы, Вильсон был продуктом и достойным представителем той среды и эпохи, когда формировался современный мир. Он не являлся ни слепым моралистом, ни хладнокровным макиавеллистом своего времени.
На этой новой фазе переосмысления политики Вильсона краски несколько приглушены. Здесь больше сбалансированности. В оценках последней школы определенно ощущается озабоченность тем, как бы прямолинейный национализм не подвел страну к ядерной катастрофе, В этом плане полезными видятся опыт 1914–1918 годов и осторожность Вильсона в первые два с половиной года президентства. Одной из наиболее значимых фигур, стоящих на позиции интернационалистской интерпретации дипломатии Вильсона, является А. Мейер, который в своих трудах стремится поставить Америку того периода в контекст общего мирового развития. Этот историк полагал, что Вильсон был «охранителем» старого мира, и его политика в отношении новой России демонстрирует его позицию наиболее наглядно.
Интернационалистская интерпретация дипломатии Вильсона считала прежний спор «реалистов» и ревизионистов отвлеченным. Цели Америки в войне были определены социальным подъемом в Европе, а не перипетиями классической дипломатии. Будь Вильсон только реалистом, он бы просто заключил с Антантой еще один тайный договор. Будь Вильсон просто моралистом, он должен был бы вообще отвернуться от бойни в Европе. Будь Вильсон «апостолом свободы», он никогда бы не связал свою судьбу с империалистами Антанты. В любом случае он заложил основы трезвого и осмысленного подхода к созданию ответственных международных организаций. Такова тенденция развития американской историографии на третьем этапе. Шел более трезвый разговор о политическом лидере, который был сыном своего класса, исполнял определенную классовую функцию и делал это с примерной трезвостью.
В. Вильсон, Ж. Клемансо и Д. Ллойд Джордж. Версаль, 1919
Представители интернационализма видели, насколько сложным был контекст деятельности Вильсона в 1919 году Джордж Кеннан в книге «Американская дипломатия. 1900–1950» писал о мире, заключенном с помощью Вильсона, что это был тот сорт мирного договора, который получается в случае, если кто-либо позволяет военной истерии и непрактичному идеализму вместе разместиться в своем сознании, подобно льву и ягненку. Вильсон постарался сделать максимум в не благоприятствующих его идеалу обстоятельствах.
В работах Дж. Кеннана, У. Уильямса и многих других национализм в том виде, в каком его формулировал и интерпретировал Вильсон, стал анализироваться не как «единственная религия» (в этом случае он заводил Америку в тупик в Корее, Вьетнаме и других местах), а как преувеличенная, неоправданная тенденция выпячивания национальных интересов.
Одной из главных слабостей третьего периода осмысления деятельности Вильсона является то, что, стараясь определить баланс революционных и реакционных сил в Европе, интерпретаторы не обращают должного внимания на политическую и социальную борьбу внутри самих Соединенных Штатов. Считается, что страна была якобы свободна от собственных проблем, что и позволяло Вильсону, в отличие от двух его европейских коллег, выступать в качестве независимого государственного деятеля. Даже если обратиться лишь к борьбе внутри американской элиты по вопросу о целях войны на выборах в ноябре 1918 года, станет ясно, что версии, защищаемые такими лидерами третьего периода, как А. Мейер, весьма часто не согласуются с тогдашними реалиями.
Словом, наблюдая за историографическими описаниями деятельности президента Вильсона, трудно удержаться от впечатления переменчивости ее интерпретаций.
На современном, четвертом, этапе ревизионизм и «реализм» начали отступать, и Вильсон обрел новых заступников, по-новому интерпретирующих его деятельность и наследие. Помимо прочего, сказалось то обстоятельство, что в американской исторической литературе, испытавшей заметный новый подъем в последние десятилетия двадцатого века, нет единства, характерного для 1920—1930-х и 1940—1960-х годов. На фоне общего разброда в американской историографии бихевиористы, вышедшие на первый план исторических исследований, сторонники теории игр, системного анализа и прочих модернистских нововведений, постарались дискредитировать «примитивизм» своих предшественников. Отдельной полосой прошла историография «новых левых», много почерпнувших у таких ранних критиков политики Вильсона, как Дж. К. Тернер и Дж. Кеннан, старавшийся показать, что истоки современной американской внешней политики берут начало во временах Вильсона. В интервенционализме Вильсона ряд историков и публицистов усмотрели корни вьетнамского фиаско Америки.
Такая пестрота взглядов привела к тому, что исчерпывающей оценки политики Вильсона не существует, и хотя бы относительный историографический консенсус, подобный тому, что был характерен для периода 1920—1960-х годов, ныне не достигнут. Современный читатель может получить сведения лишь о том или ином аспекте деятельности Вильсона. Попытка понять личность президента и его политику в целом осложнена пестрым спектром противоборствующих интерпретаций.
В. Вильсона поднимали на щит идеологи «Pax Americana» в 1950-е годы, он был главным героем президента Никсона, когда тот сделал несколько шагов к реализму в американской внешней политике, о нем вспомнили после трагических событий сентября 2001 года. И столкновение взглядов по поводу этого деятеля американской истории продолжается, поскольку интерпретация героя в данном случае существенно зависит от пристрастий историографа. Для одних он гений, для других – лицемер; для одних пророк, для других фантазер. Американская историография в общем и целом изображает его своим героем, исходя из того, что выход США на мировую арену должен, с точки зрения граждан страны, считаться благодеянием для человечества. Именно так подает ход событий неоконсервативная волна 2000-х годов, поднявшаяся в условиях, «приближенных» к этапу 1917–1919 годов: единственная в своем роде сверхдержава, Соединенные Штаты ощутили возможность диктовать свои условия в глобальном масштабе.
Мы же, рассматривая сложную политическую судьбу двадцать восьмого президента США, видим в его деятельности проявление американской дипломатии периода первого броска США в борьбе за передел политического и экономического влияния в мире на условиях американского главенства. Это более чем объективно и актуально. И то, что казалось благом для правящего класса Америки, оборачивалось – и оборачивается – трагедией для тех народов, чью судьбу американское руководство пыталось решить, учитывая прежде всего свои интересы, полагая, что Америка имеет ответы на основные мировые вопросы. В ходе Первой мировой войны Вильсон не хотел идентифицировать свою страну со старыми колониальными державами; нечто созвучное мы видим в отношении к союзникам и потенциальным партнерам у администрации Дж. Буша-младшего во время войны в Афганистане и Ираке в 2001–2003 годах.
Как личность Вудро Вильсон представляет собой фигуру первостепенной значимости. Потому-то его биографию и писали такие знатоки человеческой психики, как Зигмунд Фрейд. В новом столетии создана обширная литература не только о президенте, но и о таких близких ему людях, как вторая жена Эдит.
На фоне не блещущих компетенцией и проницательностью глав исполнительной власти Вудро Вильсон стоит как утес – прежде всего благодаря цельности характера и таланту к восприятию мирового опыта, Именно поэтому мы и рассматриваем его столь подробно. Америку XXI века трудно понять, не зная базовых ценностей государства и игнорируя жизненный путь человека, который впервые привел Соединенные Штаты на все континенты и во все океаны.
В заключение скажем, что Вудро Вильсон оставил огромный след в истории своей страны, да и мира в целом. По существу, он трансформировал американское государство изнутри, но еще больше изменил его внешний статус. Он реформировал американскую экономическую систему, он создал новую финансовую систему, он ввел революционный налог на прибыль, реорганизовал банковскую систему, осуществил антитрестовское законодательство, словом, оставил Америку иной, чем принял, более современной, готовой к фантастическому подъему в XX–XXI веках.
Посмертная маска Вудро Вильсона
В 1913 году американцы лишь мельком оглядывались на тот мир, что лежал за Атлантическим и Тихим океанами. Вильсон глобализировал внешнюю политику своей страны. Он послал солдат на запад и восток Евразийского континента, он сделал сферой американских внешнеполитических интересов весь мир. Он взял на себя ответственность за важнейшие решения неповторимого периода 1914–1919 годов, Президент не передоверил роковых решений профессиональным дипломатам, он вникал в эти проблемы лично. На небольшой переносной машинке с синей лентой он печатал свои главные послания и тайные ноты партнерам и противникам. Никогда уже после него президент не брал заботы государства на собственные плечи, полагаясь на себя, а не на сонм помощников. Минуя государственный департамент, Вильсон создал механизм прямого обращения к влиятельнейшим политикам эпохи. Он встал вровень с такими творцами мировой политики, как Ллойд Джордж, Черчилль, Клемансо, Пуанкаре; эти деятели первого ряда признавали его фантастический талант. По смелости подхода к социальным вопросам его мог обойти разве что В. И. Ленин.
Президент Вильсон в значительной мере изменил не только ход американской внешней политики, но и соотношение сил, ответственных за проведение этой политики в Вашингтоне. По существу, он отобрал у Конгресса его внешнеполитические полномочия, сделав центром формирования стратегии Белый дом. Америка в час мирового кризиса получила энергичного вождя, готового обозначить курс, повести страну в соответствии с этим курсом и взять на себя ответственность за последствия. Вильсон реформировал политическую платформу демократической партии. Ее заветы и традиции подверглись с его стороны осмеянию и поруганию за непростительный, с точки зрения Вильсона, провинциализм, лишающий страну возможностей, ставших реальными вследствие битвы европейских держав, которая ослабила прежних мировых лидеров.
Руководя американской дипломатией в роковой период, когда появился исторический шанс сравняться с ведущими европейскими державами и даже подняться над ними, Вильсон постарался использовать этот шанс до конца. Он энергично поставлял ресурсы Соединенных Штатов на службу перестройке мировых силовых связей, на службу «Pax Americana», В этом предприятии он основывался на результатах безостановочного полувекового индустриального развития США, поставивших страну во главе мирового технического прогресса. Убежденность Вильсона в решающей роли США в будущем базировалась на его оценке превращения страны в 1911–1916 годах в главную промышленную и финансовую силу. Вильсон хотел придать американскому экономическому колоссу адекватное силовое поле. Он не сомневался, что вслед за этим успехом американский капитализм добьется безусловного первенства в мировой торговле и, как следствие, в мировой политике, мировой культуре. Он мечтал разрушить европоцентричный мир и утвердить центр нового мира на Североамериканском континенте.
За день до президентских выборов 1916 года он сказал внимательно слушавшей его аудитории, что американцы отныне могут определять сами, кого финансировать, а кого нет, поскольку находятся внутри процесса трансформации цивилизации, которая в ближайшем будущем позволит США определять политику любой страны. Президент Вильсон раньше большинства представителей правящего класса Америки пришел к выводу, что США в силу обстоятельств становятся нацией-арбитром. В Вашингтоне подобные слова прозвучали снова только после окончания Второй мировой войны и – с новой силой и ощутимо для всех – после окончания «холодной войны». Президент Вильсон подчеркивал тот факт, что ресурсы национальных банков США на 3 млрд. долларов превосходят ресурсы Английского банка, банка Франции, Русского банка, Берлинского Рейхсбанка, банка Нидерландов, Швейцарского банка и банка Японии вместе взятых. Исходя из этих цифр, Вильсон делал вывод, что США лучше чем когда-либо готовы вести все остальные страны по пути, пролегающему к свету.
Вудро Вильсон радикально трансформировал политическую карту Центральной и Восточной Европы. Многих это восхитило, многим принесло огромные страдания. Одни до сих пор видят в нем мессию, другие – государственного деятеля, посеявшего семена, давшие горькие всходы. Многие превозносили его «четырнадцать пунктов», положенных в основание Лиги Наций, но такие осторожные реформаторы, как Джон Мейнард Кейнс, скептически глядя на экстраординарную картину надежд, идеалов, слабостей, поражений и разочарований, задавали вопрос, не был ли президент Вильсон нездорово хитрым?
Эти знаменитые «четырнадцать пунктов Вильсона» заслуживают того, чтобы быть приведенными. Он сформулировал их в своей речи перед Конгрессом 8 января 1918 года. Заранее оговоримся: немногое (специалисты подсчитывают, что лишь четыре позиции) было реализовано на практике. Но о Вильсоне они говорят не менее, чем биографические книги. Вильсон считал, что необходимо:
1) исключить секретные соглашения между государствами, добиться открытости международной дипломатии;
2) разрешить свободу мореплавания за пределами территориальных вод;
3) установить свободу торговли, устранив экономические барьеры;
4) разоружиться, уменьшив вооружения в каждой стране до минимального уровня, необходимого для обеспечения национальной безопасности;
5) свободно и беспристрастно рассмотреть все колониальные вопросы с тем, чтобы учесть точку зрения и колонизаторов, И КОЛОНИСТОВ;
6) освободить российские территории, предоставив стране свободу выбора формы правления;
7) освободить также территорию Бельгии и признать ее суверенитет;
8) освободить французские территории, восстановить справедливость в отношении Эльзаса и Лотарингии, оккупированных в 1871 году;
9) установить государственные границы Италии по национальному признаку;
10) предоставить народам Австро-Венгрии возможность свободного развития;
11) освободить территории Румынии, Сербии и Черногории, предоставить Сербии возможность выхода к Адриатическому морю и гарантировать балканским государствам независимость;
12) предоставить независимость турецким частям Оттоманской империи, гарантировав суверенитет и автономное развитие народам, находящимся под властью Турции;
13) создать независимое польское государство, объединяющее все польские территории;
14) создать всеобщее международное объединение наций в целях гарантии целостности и независимости как больших, так и малых государств.
Повторим и еще раз акцентируем внимание: конечной целью Вильсона было использование растущего экономического и политического потенциала Америки для создания нового миропорядка. Нужен был лишь подходящий инструмент. Вильсон считал будущую экономическую экспансию Америки гарантированной, если Соединенные Штаты сделают выбор и станут моральным и финансовым лидером в Лиге Наций, поддерживая экономически стабильный и антиреволюционный либеральный международный порядок. Надо сказать прямо, что актуальность подобного подхода неоспорима и в XXI веке.
Реализация этой доктрины натолкнулась на мощное противодействие как на внешней арене, так и внутри страны. Очень скоро очевидной стала огромная стоимость таких глобальных претензий – как в прямом, так и в переносном смысле, как для других стран, так и для самой Америки, ее внутреннего развития, ее морали, ее культуры, ее ресурсов, в том числе человеческих. Это урок и для современных лидеров США.
С поражением и физическим крушением президента Вильсона оканчивалась целая эра, время торжества прогрессизма и «большого правительства». Тогда, в 1920 году, лидер республиканцев-изоляционистов сенатор Лодж упивался популярностью своего кредо, гласившего, что граждане страны должны выступать сейчас и в будущем за американизм и национализм против интернационализма. Не будет безопасности для американцев, не будет надежды на то, что они смогут оказать услуги всей земле, если политическая платформа не учтет уроков этого периода.
1. Как определил Конгресс США свою позицию в отношении Первой мировой войны в Европе?
2. Каково содержание политической доктрины, именуемой в США прогрессизмом. Кто ее олицетворял?
3. Какие перспективы отношений с Россией после Февральской революции были привлекательны и возможны для правительства, деловых и общественных кругов США?
4. Как в США были встречены первые шаги по созданию Лиги Наций?
5. Был ли Будро Вильсон наивным американским идеалистом?
6. Каковы основные позиции в интерпретации внутренней и внешней политики В. Вильсона?
7. Какие изменения β политической культуре США были осуществлены Вудро Вильсоном?