Нация пуритан
Новая Англия
Шекспир в «Двенадцатой ночи» выводит образ пуританина Мальволио, про которого другие персонажи говорят, что его святость препятствует наличию в мире пирогов и хмельного пива. Примерно в такой логике рассуждала Англия Кромвеля, которая с увеличивающейся настойчивостью посылала своих представителей в Северную Америку, вытесняя оттуда голландцев, шведов, испанцев и французов: чем больше окажется в колониях британских ревнителей морали, непригодных в английском обществе, тем больше прибылей получит метрополия. Этические нормы пуритан были жестоко высмеяны и каленым железом выжжены в Европе, однако за океаном их носители оказались беззаветными «отцами-пилигримами». И, в конечном счете, хотя пуритане и ушли с дороги европейского культурного развития, они сохранили за собой положение основателей американской культурной традиции.
Долгое время правление пуритан в Америке изображали как некое варварство, их идеологию – как глухой религиозный дурман, а исторические подробности мало кого интересовали. Неизвестность в значительной мере развеял исследователь Шоулз, выпустивший в 1962 году капитальное исследование пуританской культуры. Пожалуй, эта массивная книга под малообещающим названием «Пуритане и музыка» служит лучшим исследованием влияния реформаторов англиканской церкви на американскую культуру. Шоулз рассмотрел все аспекты культурной жизни формирующегося американского общества: музыка, поэзия, отношение к жизни, интеллектуальное осмысление бытия – все это находило здравое обоснование в новом церковном учении, которое (как и в немецком лютеранстве) декларировало необходимость освобождения от прежних религиозных стереотипов.
Пуритан представляли себе по-разному, но обязательно они выглядели либо чересчур мрачными, либо слишком смешными. Так, например, строил образ пуританина замечательный советский артист Н. А. Светловидов (1889–1970), исполнявший роль Мальволио.
Э. Хикс. Уильям Пени легализует право на владение индейскими землями. Нач. XIX в.
Шоулз убедительно доказывает, что нарочитая суровость законов штата Коннектикут – скорее легенда, чем историческая истина. В реальности подобного кодекса никогда не существовало. Пуританская культура была построена на иных, гораздо более привлекательных основаниях: суверенность, законность, странное сочетание покорности и мятежности духа, уважение к науке, восхищение природой, приверженность истине, склонность к умеренным удовольствиям, уважение к разуму, справедливости, милосердие как норма жизни… Все эти черты при детальном исследовании мы обнаруживаем в мировоззрении пуритан, высадившихся в Массачусетсе и Коннектикуте. Безусловно, в нем присутствовали и отрицательные начала, особо отмеченные сторонниками англиканской церкви, но далеко не только они одни.
Культурная жизнь пуритан не пропадала за мрачным религиозным рвением. Напротив, они были готовы к идеологической и религиозной битве и с яростью и страстью вели ее – об этом свидетельствуют тысячи памфлетов и расширенных проповедей, публиковавшихся в североамериканских колониях Англии. Во многих отношениях это складывающееся мировоззрение было проявлением едва ли не лучших черт западного разума.
Интересно, что лучшие представители западной культуры именно в Америке реально и практически встретились с пониманием неразрешимости жизненного конфликта. И дело не в людском невежестве или извращенности, а в том, что по природе своей человеческие желания и надежды порождают противоречивые идеи, которые нельзя привести к общему знаменателю некой умозрительной всеобъемлющей системы миропонимания или единообразия.
Уже говорилось, что известным хронистом Новой Англии был Уильям Бредфорд. Он происходил из семьи английского фермера и уже в ранние годы связал свою судьбу с гонимой церковью пуритан. В вынужденной эмиграции на континент, в Голландию, и в последующем переселении пуританской общины в Новый Свет Бредфорд, видимо, играл значительную роль. Он стал вторым губернатором Нового Плимута и занимал этот пост в течение тридцати лет. «История плимутского поселения» Бредфорда охватывает период от 1620 года, когда корабль «Мэйфлауэр» доставил поселенцев к долгожданным берегам, до 1646 года.
Книга послужила важным источником для более поздних историографов. Форма и стиль повествования предельно лаконичны. Возвышенные настроения автора, его покорность воле Провидения вылились в суровый рассказ, звучащий большим контрастом пышным описаниям Джона Смита, Скупыми словами повествует Бредфорд о поисках места высадки, о выборе побережья залива, открывшегося за мысом Код, о первых днях нового поселения. Ему вполне хватает красок для передачи трагического пафоса первой зимовки, Он пишет, как умирали люди – иногда по двое, по трое в день, как из ста с лишним человек осталось в живых меньше пятидесяти. Болезни и голод держали общину в крайнем напряжении: мужество первых поселенцев подлинно и не нуждается в приукрашивании. Рассказывает Бредфорд и о встрече с индейцами, вдохнувшей надежду в отчаявшихся обитателей Нового Плимута. Говорит о первых шагах здешнего сельского хозяйства и замечает, что в неурожайные годы колонисты научились заниматься морским промыслом.
Уильям Бредфорд
Бредфорд знакомит читателя со многими сторонами жизни в колонии. Он обсуждает вопрос о новом пасторе, делится впечатлениями о поездках в глубь континента, осуждает торговлю оружием с индейцами, обнаруживает на удивление терпимое отношение к «еретику» Роджеру Уильямсу, изгнанному из колонии за свои религиозные убеждения.
Негодованием полны строки Бредфорда (столь бесстрастно, безропотно писавшего о гибели половины общины в первую страшную зиму), когда он говорит о неистребимой суетности человеческого разума. Как проницательный наблюдатель, он видел опасности, которые таит будущее. Глава плимутского поселения напоминал тем, кто уклонялся от исполнения заветов отцов и отказывался от безусловного подчинения, о пуританском наследии и грозил карой небесной. Его страшил распад пуританской церкви на враждующие секты, он пытался заострять внимание единоверцев на общем и объединяющем, подавлять попытки сепаратизма.
Третьим известным хронистом раннего периода, как уже говорилось, является Джон Уинтроп. В течение девятнадцати лет этот бывший английский аристократ находился у руля управления колонии и многим способствовал ее росту. Уинтроп имел юридическое образование и являлся последовательным теоретиком пуританства. Ему представилась возможность претворить свои теории в жизнь в качестве губернатора Массачусетса. Его дневник этого периода получил сокращенное название «История Новой Англии с 1630 по 1649 год».
Джон Уинтроп
Записки Уинтропа – менее связное и цельное повествование, чем хроника Бредфорда; по общему мнению, они уступают первым также и в литературном отношении. В оправдание несовершенств рассказов Уинтропа ссылаются на его повседневную занятость, исключавшую возможность детальной обработки материала и настойчивого чисто литературного труда. Впрочем, ежедневные записки, носящие характер отчета, имеют и некоторые достоинства. Перед читателем встает картина тягот первых лет существования колонии, он знакомится с конкретной деятельностью группы пуритан, организовавших массовую миграцию своих единоверцев в Новый Свет. Первым жителям берегов залива Массачусетс пришлось победить голод, холод, болезни, ностальгию и внутренние раздоры. Стоило колонии подняться на ноги, как начался ропот, направленный против главенствующих лиц.
Уинтроп фиксирует и значительные, и мелкие, попавшие в поле его зрения эпизоды. Как губернатор он был занят большим кругом вопросов, ему приходилось интересоваться всеми сторонами жизни поселения. Он организовал регулярное почтовое сообщение между метрополией и колониями, между южными поселениями Вирджинии и колонистами Массачусетса, завязал отношения с Вест-Индией. В частности, его беспокоили требования поселенцев увеличить плату за свой труд: это неизбежно отозвалось бы ростом цен на колониальные товары, и поэтому Уинтроп установил твердые заработки для представителей разных профессий.
Главной заботой губернатора Массачусетса – прежде всего пуританского лидера – продолжает оставаться борьба за единство единоверцев, Причем в этой борьбе для него хороши, кажется, все средства. Скажем, Уинтроп оправдывал гонения на квакеров и другие секты тем, что они подрывали это единство, а бедствия вирджинцев подавал как Божье наказание за изгнание пуританских проповедников.
Хроники Бредфорда и Уинтропа имеют общие черты: с одной стороны, это желание убедить читателя в исключительности миссии их церкви в «земле обетованной», с другой – стремление оградить общину от раскола рассказом об общих тяготах, общем наследии. Такая линия главенствовала в созданной пуританами историографии со времен «отцов-пилигримов» до конца XVII века.
Автором первой печатной истории Массачусетса был Эдвард Джонсон – соратник начинаний Уинтропа, но личность менее значительная, Его «Чудотворное Провидение Сионского Спасителя в Новой Англии» вышло в свет анонимно в Лондоне в 1654 году. Эта хроника значительно уступает предыдущим. Свои фанатические религиозные воззвания автор обращал к критикам «евангельского порядка по слову Божию» в Новой Англии и к диссидентам типа Анны Хатчинсон, первой женщины-проповедника в Новой Англии и, по сути, провозвестницы феминизма. Частые риторические отступления делают чтение хроники Джонсона трудным. Не занимая ответственного поста, подобно Уинтропу или Бредфорду, писатель не сумел увидеть и показать панораму общего развития колонии.
Во второй половине XVII века повышенный интерес к становлению американской культуры проявил основанный здесь в 1636 году Гарвардский колледж, а затем и университет. Уильям Хабберд, выпускник Гарварда, написал историю Новой Англии. Но его книга не удовлетворила пуританских ортодоксов. Натуралистическое толкование многих моментов, отказ изобразить Новую Англию «землей обетованной», сквозящее между строк нежелание видеть в каждом случае непосредственное вмешательство Провидения лишили Хабберда поддержки пуританской олигархии. Хотя он получил свой гонорар (книга писалась по заказу), его труд увидел свет лишь много лет спустя.
Задачу отстаивать «истинное учение», пользуясь примером североамериканских колоний, взял на себя один из столпов теократии – Инкриз Мазер, когда-то бывший в числе первых выпускников Гарварда. В свое время он находился в рядах армии Кромвеля, а по возвращении в Массачусетс занял место президента Гарвардского университета. Как воплощение пуританской учености он преподнес общине свою точку зрения в сочинении под названием «Краткое описание положения Новой Англии от основания этой колонии до настоящего времени». Этот опус имел форму письма английскому другу Мазер останавливал внимание на том, что переселенцы появились в «пустыне» Новой Англии по зову своей религии и благодаря ее поддержке подчинили себе индейцев и природу. Памфлет – а именно такой характер носит небольшой по объему труд Мазера, – кроме паствы, адресуется и лондонскому правительству Инкриз Мазер отмечал, что успехи сыновей истинной церкви в Америке приносят немалый доход королевской казне.
Не удовлетворенный предшествовавшими хрониками, Мазер призывал к созданию «первой подлинной истории Новой Англии». Эту задачу взялся выполнить его сын – преподобный Коттон Мазер.
Инкриз Мазер
Выходец из Бостона, Коттон Мазер был человеком необычайной учености и энергии. Именно его восприимчивость к жгучим проблемам современности привела к победе поселенцев над эпидемией оспы, к установлению регулярных отношений с индейскими племенами. Он воспитал в поселенцах Новой Англии чувство исторической полноценности, ощущение собственного участия в глобальном цивилизационном процессе наравне с британской прародиной, заглушил убогий провинциализм и восславил возможности разума. Ко времени его смерти (1728), верные его заветам, жители американских колоний утвердились в понимании собственной причастности к общецивилизационному развитию Запада.
В 1702 году из-под пера Мазера-младшего вышло сочинение «Духовная история Новой Англии», изданная в Лондоне. Мазер начинал книгу библейскими пророчествами о заселении американских земель. Свои взгляды автор изложил в предисловии, в котором подчеркивал, что во всех исторических сочинениях первое место следует отдавать истории церкви, а не светских институций. Религиозное рвение Коттона Мазера достигло апогея в главе «О чудесах невидимого мира», где этот университетский эрудит выступал с оправданием печально знаменитой массовой «охоты на ведьм» в Салеме.
Средневековый фанатизм проступает и в главе «О божьих войнах», Здесь Мазер клеймит всех отступников, призывает кару небесную на новые религиозные секты, оправдывает гонения на еретиков и безжалостное истребление индейцев. Подлинное уныние вызывает у Мазера безразличное отношение современников к борьбе за чистоту нравов и торжество истинной веры. В заключительных абзацах своей громоздкой истории он находил главную опасность не где-нибудь, а в размягченных сердцах сограждан, которые готовы смириться с неизбежным в таком случае вырождением. Надеясь на Бога, Который Один знает, что будет в итоге со страной, Мазер тем не менее не удерживается от меланхолии.
В книгу «Духовная история Новой Англии» включены биографии проповедников, описаны войны с индейцами, в ней приведены все очевидные для автора свидетельства «вышнего вмешательства». Повествование ведется в неизменно наставительном тоне. Труд Коттона Мазера был последней попыткой удержать расходящееся по побережью пуританское население общими догматами и памятью о деяниях отцов. С этой целью автор использует любые аргументы – как земные, так и «небесные». В некотором смысле это был последний бой ортодоксального пуританского священства за унитарную Новую Англию.
Коттон Мазер
Вместе с тем стоит особо подчеркнуть, что И. Мазер и К. Мазер вошли в историю как организаторы «охоты на ведьм» в Салеме в 1682 году. По обвинению в колдовстве (закон, позволяющий применять против ведьм смертную казнь, был принят в Массачусетсе в 1641 году и явился, таким образом, американской версией законодательных актов католической Инквизиции) были повешены девятнадцать человек, а восьмидесятилетний старец – забит камнями. Около сотни подозреваемых в колдовстве (среди них и дети) были брошены в тюрьму. Надо сказать, что Коттон Мазер издал особый труд, посвященный распознаванию ведьм и способам борьбы с ними.
В 1701 году Инкриз Мазер – живое воплощение пуританизма в его крайней, фанатической форме – был вынужден оставить пост президента университета. Это событие знаменует начало конца пуританской теократии в Новой Англии. Продолжатель дела отца, К. Мазер был одним из последних представителей религиозной элиты, которая без малейшего сомнения ссылалась на перст Божий в объяснении любого факта истории Америки.
XVIII век предложил свою версию толкования прошлого, свою концепцию формирования американской культуры. Наряду с традиционными историографами – священниками, во всем видящими волю Провидения и осуществление «божественного промысла», – теперь за перо взялись представители новых сил, рождающихся в колониях: плантаторы, адвокаты и другие представители светских профессий.
Так, например, дневник Сэмюэла Сьюолла, написание которого относят к 1673–1729 годам, отразил происшедшие в Америке изменения. Видно, что суровые проповеди, постоянно встречающиеся на страницах Бредфорда и Уинтропа, оказываются уже неуместными, «несовремеными». Практичность и деловитость Сьюолла, главного судьи Массачусетса, явились показателями новых веяний. Достаточно сказать, что Сьюолл единственный из трибунала признал несправедливость салемского приговора, а в качестве судьи всегда выступал за возможно более гуманное отношение к индейцам и неграм.
Образ жизни
Оптимальным подходом к рассмотрению картины культурного развития американских колоний до завоевания независимости является выделение трех отчетливо обозначившихся регионов – пуританской Новой Англии, принадлежавшего лендлордам Юга и торговых срединных колоний. В каждой их этих областей культурное развитие имело, безусловно, ярко выраженную специфику.
Поселенцев в Новой Англии изначально было немного, но уже первые сто человек образовали плотно спаянную коммуну. Они были своего рода воском в руках своих религиозных лидеров. Однако нельзя забывать, что именно пуритане принесли на новый континент культурную доктрину равенства для всех.
В первые годы после прибытия новопоселенцев на «Мэйфлауэре» в Америку (1620) и учреждения праздничного Дня Благодарения в честь благополучного исхода путешествия пуритане еще не порывали связей с единоверцами, оставшимися в Англии. Люди, идеи и страсти путешествовали по океану в обе стороны. В этом смысле американская Новая Англия еще практически ничем не отличалась от Старой Англии.
Явлением огромной важности для формирования американской культуры явилась роль пуританизма как первого радикального движения, с самого начала возобладавшего в северных американских колониях. И поразительно то, что свое американское «приключение» первопоселенцы начали с подписания специфического «социального контракта», основанного главным образом на церковных установлениях. Поколение Кромвеля проявило себя на новых территориях с той же жесткостью, если не жестокостью, с которой оно в самой Англии отвергало «легкомысленный» блеск предшествующей елизаветинской эпохи – времени британского Ренессанса. По субботним и праздничным дням никто не смел и пальцем пошевелить, чтобы сделать какую-нибудь полезную работу – вся община дружно слушала Библию. В семнадцатом веке никто не посмел бы открыть поблизости от Бостона театр. Пьянство и адюльтер приравнивались к смертным грехам.
Послабления наступили после 1691 года, когда в Америку хлынули преследуемые в Европе пресвитериане и гугеноты. Постепенно – к восемнадцатому веку – волна католиков, шотландцев и ирландцев, ослабила «дисциплину субботы», открыла возможности, например, для продажи рома. В основной законодательной хартии появилась статья, согласно которой наличие собственности, а не принадлежность к пуританской церкви стало условием получения права голоса, а значит, и гражданства.
Обладающие завидной родословной и материальным достатком южные семьи жили в абсолютно иной атмосфере. Радостное восприятие жизни, неукротимое стремление не отстать от моды, подражание лондонцам в стиле жизни и мировоззрении делали крупные родовые гнезда лендлордов очагами европейской культуры, в основном светско-гуманистической и, во всяком случае, далекой от религиозного фанатизма, Здесь процветала охота на лис, танцы, питейные соревнования, скачки, петушиные бои, азартные игры. Различие двух регионов молодой Америки объяснимо. На Юге высокая культура расцветала благодаря дешевому труду рабов, на Севере гигантские усилия ради выживания ставили под сомнение саму возможность легко и без натуги решать все жизненные вопросы.
Третий тип адаптации к колониальным условиям жизни представляют собой срединные колонии, выросшие вокруг Филадельфии и Нью-Йорка. Тон здесь задавали квакеры – английские сектанты, отрицавшие церковные таинства и священство, настаивавшие на возможности союза человека с Богом безо всяких посредников, говорившие о необходимости нравственной чистоты, ненавидевшие войны, стремившиеся деятельно помогать ближнему. Квакеры создали эталон простой и мудрой жизни, в которой нравственное совершенствование ценилось выше, чем осознание собственной греховности, как на Севере. Веление внутреннего света, горящего, по мнению квакеров, в каждом человеке, значило для них больше, чем суровые ограничения. В каждодневной жизни квакеры избегали танцев и шумных увеселений, но не осуждали их у своих южных соседей или в собственных растущих городах. Идеалом квакеров также было равенство; но в своем спокойном и человечном обращении к Богу они не походили ни на истовых пуритан Новой Англии, ни на поглощенных модными идеями вирджинцев. Проповедуемое ими уважение к инакомыслящим много значило для становления американской культуры и цивилизации.
Квакерская столица Филадельфия стала центром религиозной терпимости и благоразумия. Здесь была создана первая в Америке библиотека, первый юридический журнал, первая медицинская школа и госпиталь. На всей обширной территории североамериканских колоний Филадельфия явилась научным центром, в котором изучались естественная история, астрономия, математика, физика. И бежавший из Новой Англии Бенджамин Франклин недаром избрал в качестве места своего проживания «город братской любви» – Филадельфию. Тогда-то она и стала культурной и духовной столицей североамериканского мира.
Бенджамин Франклин
К началу восемнадцатого века жизнь колоний была колоритным смешением высокого и низкого, высокоумного и примитивного – к такому мнению приходили путешественники, навещавшие заокеанские владения Британии. На полках библиотек южных плантаторов стояли редкие французские книги. Элегантность царила на званых филадельфийских обедах. В Бостоне смело рассуждали о мировых проблемах. В то же время фермеры, пионеры осваиваемых глубин континента, существовали едва ли не в первобытных условиях, и задача выжить исключала даже намеки на культурную рафинированность, характерную для усадеб патрициев атлантического побережья.
Как уже говорилось, образцом высокой культуры служила Англия – имеется в виду прежде всего Англия XVII века, эпохи буржуазной революции, свергнувшей короля, но лишь утвердившей власть Бога. А это означало, что первой отвлеченной дисциплиной в школах и нарождавшихся колледжах была теология.
Британия дала Америке отправную точку культурного развития – в аспектах социального устройства, политической организации, основных культурных устремлений. Но местные обстоятельства сразу же начали оказывать свое мощное воздействие, модифицируя и изменяя первоначальные установки. Разумеется, основой идейного развития колоний долгое время служило богословие. Священники еще вели свою паству, выступали судьями, являлись авторами книг, учителями школ и колледжей, интерпретаторами главных проблем североамериканской жизни и основными авторами законов. На полках старых библиотек стояло внушительное число трактатов о первородном грехе и наказании грешников.
Однако постепенно, в дальнейшем, теологическая продукция в значительной степени утрачивала влияние на культурную жизнь Америки. Некоторые религиозные авторы начали говорить о самом бренном мире, и эта линия имела несомненное продолжение в книгах об индейцах, о предотвращении кораблекрушений, о ведении боевых действий. И хотя американская литература, философия, общественная мысль приобретали все более ярко выраженный светский характер, все же исторически сложилось так, что у основания ее стояли священники.
Проповедники и судьи
Последователи англиканской церкви на юге, в Вирджинии, ревностно сохраняли основы своей веры; французы на севере и западе, как и испанцы в Мексике и Южной Америке, были преданными католиками. На родине они не смели протестовать против воли и мнения своих епископов, против эксцессов Инквизиции, против могущества иезуитов. В Англии они оставили ненависть короля Якова (Джеймса) I, пообещавшего «вышвырнуть их из страны». Впереди горели костры в селениях пока еще мирных, не ожидавших вторжения индейцев, маячила угроза вымирания неприспособленных к местным условиям европейцев от голода, Но и виделась перспектива жизни без епископов.
Исподволь созревавшее желание представителей разных народов обрести свободу вероисповедания никак не преуменьшает заслуг третьего президента Америки, автора Декларации независимости Томаса Джефферсона, юриста и общественного деятеля Патрика Генри и борца за суверенность страны Сэмюэла Адамса. В культурном коде Новой Англии четко просматривается основа американского национального мифа – представления о должном образе жизни, полные выпуклых образов и ярких сцен приспособления иммигрантов к новым условиям.
Достойным продолжателем провозглашенной Мазером идеи самоутверждения юной американской нации явился выходец из Коннектикута Джонатан Эдварде, Эта интеллектуальная звезда Йеля сочетала темперамент необычайной силы с глубинным анализом явлений и процессов, захвативших североамериканские колонии в XVIII веке.
Теологические работы Эдвардса читали от Голландии до Бейрута, где его книги в XVIII веке переводили на арабский язык, Благодаря Эдвардсу Америку перестали рассматривать как окраину мира; за страной начали признавать особенный статус и достоинство. Не стоит забывать, что всем этим Америка обязана своим великим проповедникам, образованность и страстность которых опровергали представления о «провинциальности» заокеанских жителей. Позднее Фихте назвал Эдвардса самым оригинальным мыслителем страны.
Джонатан Эдвардс
Разумеется, это была еще «донаучная» стихия теологического теоретизирования. Но, тем не менее, неистовые теологи заставляли работать типографские машины североамериканских центров учености, побуждали европейцев с уважением вчитываться в написанные здесь произведения, утверждая положение американцев в авангарде великого века Просвещения. И, в конечном счете, для становления Америки стал важным не чудовищный всплеск фанатизма, действительно имевший место, а дух рассудительности и практицизма, участие всех прихожан в обсуждении безграничного спектра вопросов, от религиозных до сугубо практических. В конце концов, массачусетские судьи были не большими фанатиками, чем их современники Генрих VIII в Лондоне и Кальвин в Женеве, не говоря уже об эксцессах испанской Инквизиции, Важно отметить, что судьи Новой Англии достаточно быстро остановили поток обличений и приговоров, например, в процессах «ведьм», найдя в себе смелость оправдать абсолютное большинство заподозренных в колдовстве и тем самым заложив основы толерантности, которая стала значить в Новом Свете больше, чем при дворах феодальных владык Европы.
Культура печатного слова
Показательной с точки зрения «новых тенденций» была «История Вирджинии» Роберта Беверли, появившаяся в 1705 году, и особенно ее второе издание (1722 год). Вирджинский аристократ, много путешествовавший по Европе, Беверли писал на хорошем континентальном уровне. При этом он враждебно относился к большинству губернаторов колонии и симпатизировал индейцам: его аргументированные мнения звучали диссонансом уже установившейся традиции, «История Вирджинии» Беверли отличается критичностью взгляда. Заказ на книгу был сделан придирчивым лондонским издателем, чей скепсис усилил недоверие Беверли к ранним хроникам.
«История Вирджинии» Роберта Беверли
Остин-холл Гарвардского университета
Подобным же светским духом характеризуются сочинения другого богатого вирджинца – Уильяма Бирда, владельца крупнейшей в колонии библиотеки в четыре тысячи томов, Его версия основания Джеймстауна в «земле обетованной» звучит иронически: он говорит, что новопоселенцы, как истинные англичане, сначала построили простенькую церковь, которая обошлась в пятьдесят фунтов стерлингов, а сразу же после – таверну стоимостью в пятьсот.
«История пограничной линии» Уильяма Бирда была создана на основе личных наблюдений автора, члена комиссии по размежеванию Вирджинии и Северной Каролины. Бирд олицетворял аристократическую верхушку штата. Его презрительное отношение к скваттерам – свидетельство его однозначной классовой позиции. Бирд хорошо знаком с жизнью южных колоний. И сколько бы он ни иронизировал по поводу менталитета соотечественников, его собственное мировоззрение остается истинно английским: недаром он бросает взгляд на Запад, недаром его беспокоит продвижение французов вниз по долине Миссисипи.
Имперская политика увлекала и губернатора Нью-Йорка Кедволадера Колдена, автора книги «История пяти индейских племен». Автор развивал идею союза с ирокезами в борьбе против притязаний французов на западные территории. Попутно он пропагандировал выгоды пушной торговли.
Спустя девять лет, в 1736 году, воспитанник Гарвардского университета Томас Принс опубликовал первый том «Хронологии Новой Англии», Появление этого труда ознаменовало важный шаг в изучении прошлого колоний. Ценным качеством работы Принса было скептическое отношение к сведениям предшественников. Это позволяет говорить о нем как о зачинателе критического направления. Впрочем, новаторство Принса должно быть принято с определенными оговорками. Как и авторы средневековых европейских хроник, он выстраивал свое повествование от сотворения Адама и, лишь пройдя долгий «библейский» путь до Колумбова открытия, принимался описывать факты истории Северной Америки. Он помещал в книгу лишь те события, достоверность которых ему казалась несомненной. Получившаяся хронологическая таблица содержала минимум комментариев.
У современников Принс успеха не имел: он не оправдал ожиданий своих подписчиков: «Хронология Новой Англии» показалась им лишь тщательной переработкой известных трудов, последовательностью скрупулезно отобранных и выстроенных выдержек из текстов предшественников. Труд Принса остался незаконченным, но он положил начало внимательному и поступательному обзору происходившего. Его заслугой было также включение американской истории в общую цепь мировых событий.
К середине XVIII столетия усилилось внимание к изучению истории Юга со стороны ученых вирджинского колледжа. Глава колледжа Уильям Стит, священник с европейским образованием, в 1747 году опубликовал «Историю первоначального открытия и заселения Вирджинии». По уровню исследования источников сочинение Стита занимает особое место среди колониальных анналов. Он подал историю Вирджинии с точки зрения английских вигов – либералов, извечных противников королевской власти и политической партии тори, приверженной короне. Стит представил прошлое Вирджинии как осуществление гражданских свобод, как постоянную борьбу за восстановление древних конституционных прав англичан против узурпации со стороны короля и амбициозных губернаторов. Автор вирджинской истории был невысокого мнения о предшествующих исторических сочинениях.
Описанием жизни в колониях занимались также Джон Каллендер из Род-Айленда, Уильям Смит из Нью-Йорка и Сэмюэл Смит из Нью-Джерси.
Экономическое и социальное развитие Северной Америки, приведшее к становлению класса буржуазии, равно как участие в совместных военных действиях против французов и испанцев, вызвало к жизни объединительные тенденции, выразившиеся, в частности, в склонности нового поколения историографов рассматривать развитие колоний в целом, как единого организма. Показательна в этом контексте книга Уильяма Дугласа – двухтомник «Общий исторический и политический взгляд на Британские колонии в Америке», в котором сделана по существу первая попытка дать общий обзор всех английских владений за океаном. Этот труд выходил отдельными выпусками в течение пяти лет, с 1747 по 1752 год. В намерение Дугласа входило посвятить каждой колонии отдельную главу, снабдив книгу топографическим описанием и завершив ее политическим и коммерческим прогнозом. Но он не сумел осуществить свои замыслы. Несмотря ни на что, попытка дать обобщенную картину нарождающегося союза колоний, как и ряд важных сведений экономического и социального характера, сохраняет за трудом Уильяма Дугласа определенные достоинства.
Первым стимулом исторических описаний Америки было стремление привлечь на новые земли поселенцев и капиталы. Преследовались также информационные цели – рассказ о новом мире и попытка защиты укоренившейся структуры колониальной администрации. Все это диктовало и выбор частных тем, и угол зрения на описываемые события.
В дальнейшем рост стремящейся к власти американской буржуазии потребовал идеологического оправдания ее претензий. Это предопределило наступление нового этапа в американской историографии.
Религиозное ожесточение
Можно сказать, что на некоторое время в Америке установилось равновесие между тремя основными мировоззрениями. Однако благостное восприятие мира оказалось недолговечным. Если победившие в Англии сторонники пуританина Оливера Кромвеля, свергшие короля, вступили в период пусть относительной, но все же стабильности, который продлился до смерти Кромвеля в 1658 году, то их американские единоверцы оказались во власти прежде всего внутреннего ожесточения: принципы жизни становились все жестче, и послаблений, казалось, было неоткуда ждать. Вдобавок богобоязненные жители Массачусетса ощущали, что находятся во враждебном окружении.
В условиях фактической полувоенной блокады пуритан поведение почти каждого новопоселенца было на виду, и потому жестокое давление со стороны глав религиозной общины, настаивавших на непременном соблюдении каждым человеком общих для всех правил, не встретило и не могло встретить сопротивления. Постепенно пространство интеллектуальной жизни, личной и культурной свободы сузилось донельзя. Всякий оригинальный подход к решению той или иной мировоззренческой или бытовой проблемы стал восприниматься как злостное отклонение, а веротерпимость обратилась в грех. В Америке не распространилось движение левеллеров (уравнителей), но осадная жизнь и без того делала примерное равенство фактом жизни.
Однако полутюремное существование не могло длиться вечно, и ситуация стала меняться с разделом все более расширяющейся общей земли, превращением крохотных поселков в города, с прибытием носителей новых идей из Европы. Географические границы, расширяясь, способствовали и раскрытию духовных горизонтов. Словно в ответ на это, в ортодоксальной среде еще больше усилилось внутреннее ожесточение. Женщина-священник Анна Хатчинсон подверглась обвинениям в восьмидесяти грехах и была лишена права религиозного руководства.
Еще один пастор, о котором также уже упоминалось, Роджер Уильяме, вынужден был бежать и основал собственную общину (членам ее он, в традициях того времени, обещал спасение) в новом городке Провиденс, в колонии, которая получила название Род-Айленд, Менее сильные и уверенные в своей правоте диссиденты вынуждены были подчиниться.
Начавшиеся во второй половине семнадцатого века религиозные столкновения продолжались в Массачусетсе до 1780 года. В этой лидирующей во многих отношениях колонии укрепилась тенденция к авторитарному правлению, а идеи религиозной и иной терпимости утрачивали популярность. Однако существовали и исключения. К таковым можно отнести уже упоминавшегося Джона Уинтропа. Политическая карьера Уинтропа началась с избрания его губернатором Массачусетса сроком на один год. Уинтроп покорил многих граждан своим мягким и дружелюбным характером. Его правление пришлось на время, когда страх перед анархией приобрел массовый характер, и, предпочитая толерантного Уинтропа радикально настроенным соперникам, жители Массачусетса избирали его снова и снова. Но и на него падала зловещая тень всеобщей взаимной ненависти. В конце своего жизненного пути старый губернатор с грустью вспоминал о годах страха и жестокости.
В общем и целом изначально популярное убеждение в приверженности «отцов-пилигримов» идеям свободы понемногу стало казаться исторической ошибкой. Лишь два деятеля колониального периода были безусловно последовательны – это Уильям Пени и Роджер Уильямс, Первый сделал Пенсильванию территорией религиозной свободы. В упрек второму можно поставить то, что в качестве первого шага к свободе он требовал безусловного отречения от англиканской церкви.
Моральная атмосфера в североамериканских колониях была напряженной. О культуре обыденной жизни можно судить по дневникам и завещаниям (часто это были своего рода автобиографии) того периода, Мы узнаем из этих документов, например, что на протяжении двадцати двух лет празднование Рождества было отменено. Брачные церемонии далеко не сразу заняли место в частной жизни.
Собрание квакеров
Превосходное свидетельство – завещание некоего Роберта Кейна, документ, на создание которого ушло пять месяцев. Обстоятельно написанный текст прекрасно показывает, как стремительно менялась моральная обстановка в колониях вслед за укреплением позиций переселенцев и в зависимости от происходившего в Англии, от соперничества Лондона с другими европейскими столицами.
Бостонский купец Кейн начал трудовую жизнь помощником мясника. Затем он занялся торговлей и был обвинен колониальным судом в получении слишком больших доходов при продаже конской сбруи, гвоздей и золотых пуговиц. Судебное разбирательство – нехристианское, безжалостное, придерживающееся нечестных стандартов – причинило Кейну немыслимую душевную боль. К делу была привлечена церковь, и она нашла, что обвиняемый позорит имя Господне. Купец отстаивал свою правду как мог, и в результате состав суда не смог прийти к единому мнению. Однако очевидно, что пуританское преклонение перед богатством не сработало на этот раз. Между прочим, если бы Кейна осудили, то деньги его отошли бы Гарвардскому университету.
Предок Карнеги и Рокфеллера обличал свое лживое и нечестное время. Он писал, что ненавидит суеверия пап и прелатов, ложный анабаптистский (анабаптисты – еще одна секта, распространенная в Европе с XVI века) энтузиазм, идею значимости кровного родства, нечестные приемы и незрелые мнения, которыми руководствовались косные священники и судьи. Все это, по его мнению, порождало злостные ошибки, ведущие, в конце концов, к поруганию Божьей чести и правды.
Надо еще раз подчеркнуть, что особое место в жизни североамериканских колоний занимали процессы над «ведьмами». В пуританском Массачусетсе повесили тридцать пять колдуний. Это темная, печальная страница американской истории. Но нельзя считать, что лишь пуритане практиковали столь страшные расправы над обвиненными в колдовстве: подобные процессы имели место везде в Европе, и в католических, и в протестантских странах. Примечательно, что такие казни относятся преимущественно не к «темным» или Средним векам, а к эпохе Проторенессанса – к концу тринадцатого века (не говоря уже о том, что преследование колдуний поминается в Библии).
Разумеется, процессы над ведьмами имели в свое время научное или, скорее, квазинаучное обоснование. Существовали десятки мыслителей, искренне веровавших в силу колдовства и ведовства и стремившихся, помимо всего прочего, изучать данный феномен. К ним относился англичанин Джозеф Гленвил, священник, публицист и философ-идеалист, Основной пафос его произведений – борьба со свободомыслием и атеизмом современников. Одним из несомненных свидетельств присутствия Бога в бытии Гленвил полагал наличие в мире людей со сверхъестественными способностями. Отвергнуть колдовство для него и сходным образом мыслящих теологов – значит отвергнуть Библию.
Разумеется, Гленвил не был одинок. Живший в то же время врач и натуралист сэр Томас Браун, известный своими опытами в биологии, был убежден в том, что наличие колдуний – безусловная часть бренного мира. Размышления над человеческой природой, анализ пороков того времени побуждали Брауна и его единомышленников объяснять темные тайны бытия злой волей отдельных людей.
Между тем Гленвил был членом Королевского общества в Лондоне и принимал активное участие в его работе, прославился исследованиями добычи свинца и трудами по естественной истории. Он с яростным упорством защищал науку, видя в ней лучший путь в лучшее будущее. В двадцать четыре года он написал эссе «О тщеславии догматиков», в котором природа подавалась как предмет постоянного исследования, как творение Божественного провидения – Божественного архитектора, Героями для него служили Галилей, Гассенди, Харви, Декарт.
И таким передовым мыслителям, как Гленвил, и людям попроще колдовством казалось многое из того, что на самом деле являлось попыткой рационалистического познания мира: хироманты и их «коллеги» – геоманты, гидроманты, аэроманты, некроманты – искали причины человеческих несчастий и выстраивали последовательные системы квазинаучных занятий. Таким странным, порой варварским способом наука как бы начинала разгадывать тайны бытия.
Джозеф Гленвил
Пуританское мировоззрение было неоднородно: в нем уживались терпимость к личным взглядам, концепция демократических прав каждого на участие в государственном управлении, требования социальной справедливости, с одной стороны, и уничтожение «колдунов» и «колдуний» – по сути, просто людей, выглядевших не так, как все, и предававшихся малопонятным занятиям. Словесный призыв к радости жизни совмещался с требованиями аскетизма, постоянного «высшего служения», узким морализмом, преследованием инакомыслящих. Последние черты надолго въелись в историческую память Америки, подпитывая нетерпимость и жесткое коллективное подчинение догмам.
Нравы Новой Англии
В царстве религиозной определенности неизбежно появлялись и привлекали всеобщее внимание своего рода «еретики». Совершенно не обязательно они принадлежали к низам общества, выходили из бедной или даже нищей среды: бывали среди них люди и высокого звания, больших богатств. Примером может служить некий Томас Мортон, обосновавшийся в пригороде Бостона Квинси. Великий американский писатель Н. Готорн запечатлел образ этого выдающегося американца в двух новеллах – «Мерри-Маунт» и «Надежда Мортона».
Мортон обидел Массачусетс своим веселым нравом (многие, правда, говорили о его «диком» нраве). Например, он праздновал языческое Первое мая (так называемые «майские иды»), избирал «майскую королеву». С другой стороны, продавал стрелковое оружие индейцам. Его трижды арестовывали, высылали в Англию, а он упорно возвращался в свою Америку. А находясь в метрополии, публиковал критические выступления, содержавшие оценку деятельности американских соотечественников, суровой религиозности пуритан, жестокости господствующей идеологии религиозных пуристов, строгости их обычаев. Хотя сам даже предсвадебный обмен кольцами считал уступкой католикам, «тайным папизмом».
Умеренный достаток, который сумели обеспечить себе бедные переселенцы после того, как им удалось пересечь Атлантику, составил материальное основание культурного прогресса, естественным образом последовавшего за первым периодом выживания, закрепления, строительства основ. Начальный период запомнился в истории эксцессами самоуверенных пуритан, но напомним, что последняя колдунья в Салеме взошла на эшафот на двадцать лет раньше, чем прекратили карать за колдовство в Англии, за шестьдесят лет до приостановки машины Инквизиции в Испании, за столетие до последней публичной экзекуции в Германии. Наступал век разума, один из светлых периодов человеческой истории. Его идеалы во всей полноте реализовались в североамериканских колониях.
Иллюстрация к рассказу Натаниэля Готорна «Мерри-Маунт»
Поселенцы сделали свою жизнь безопасной, обрели средства к существованию и досуг, сделали атлантическое побережье удобным для существования по европейским правилам. И человеческий разум сразу же ответил, отдав предпочтение естественным наукам перед теологией, освободив полет не отягощенного ежедневными страданиями разума. Идеи Френсиса Бэкона о возможности для человека посредством наблюдения и эксперимента овладеть тайнами природы получили в Америке XVIII века широкое распространение. Ряд ученых североамериканских колоний был принят в Королевское ученое общество. Отметим вирджинских врачей и ботаников Дж. Клейтона и Дж. Митчела, состоявших в переписке с Карлом Линнеем. Иностранными корреспондентами Американской академии были Линней, Бюффон, Кондорсе, Рейналь, Лавуазье.
Академия созывала конференции, обсуждала доклады, помогала созданию музеев. В 1739 году в Филадельфии были заложены ботанические сады. Символом этого периода развития американской культуры навсегда стал Бенджамин Франклин, находившийся на равной интеллектуальной и культурной высоте со всеми наиболее примечательными учеными своего времени. Переписываясь (наличествуют письма на трех языках) с наиболее просвещенными умами Европы, Франклин делал чрезвычайно благодатное дело – он ставил молодую Америку вровень с передовой западной культурой и наукой. Основанная им типография немедленно знакомила американцев с плодами европейской мысли. Идеи самого Франклина легли в основание американских университетов, которые встали вровень с лучшими учебными заведениями за океаном.
Оригинальной чертой развития культуры североамериканских колоний было довольно быстрое развитие исторической науки. Написанная Бредфордом история «отцов-пилигримов», как уже говорилось, отвечала научным требованиям своего времени. Самой высокой оценки до сих пор заслуживает уже упомянутая история Вирджинии, созданная У. Ститом (1747). В то время, когда Т. Принс в Массачусетсе постарался по-особому взглянуть на историю Новой Англии, с ним достойно соревновался Т. Хатчинсон. Можно с достаточным основанием утверждать, что в этой области американские ученые середины XVIII века стояли «с веком наравне» и не отставали от британцев, идеалом которых были Дэвид Юм и Уильям Робертсон.
Через столетие после заселения Америка стала приобретать эстетически выдержанный вид. Здесь не было такой массы нищего городского пролетариата, которую можно было легко встретить в Лондоне или в Париже. Владение собственным домом стало для второго поколения свободных американцев распространенным правилом. Стремление украсить свои поместья и особняки способствовало расцвету архитектуры. Нью-Йорк, бывший Новый Амстердам, выделялся аккуратными кирпичными домами голландских поселенцев, окаймленными камнем каналами и ухоженными садами. На Юге крупные землевладельцы взывали к гению великого архитектора позднего Возрождения Андреа Палладио, возводившего здания с обширными и пропорционально выдержанными колоннадами. Классицизм оказался любимым стилем американской «хлопковой аристократии». Бостон рос, подобно любому крупному промышленному городу Западной Европы. Стильные предметы роскоши производились в XVII–XVIII веках в Новой Англии и в срединных колониях, однако все же не на Юге: здешние богатые землевладельцы предпочитали покупать предметы искусства и ремесел в заокеанских магазинах, Американская живопись колониального периода прямо следовала за английскими образцами, чем объясняется господство портретного жанра и изобразительный язык. Богатые купцы прибрежных городов, оживая под кистью первых профессиональных художников, как бы смотрели в вечность, Это увековечение персон господ заказчиков продолжалось еще долгое время. Четверо художников получили общеамериканскую известность: Уэст, Копли, Пиль и Стюарт. Правда, их лучшие годы прошли в Лондоне, где на живопись спрос был гораздо больше.
Джон Сжглтон Копли. Портрет миссис Даниэль Дениссон Роджерс. 1784
Основой культурной традиции в колониальной Америке были школы и университеты. Нет сомнения, что в данном случае американцы шли по стопам англичан. Примерно две сотни выпускников Кембриджа и Оксфорда прибыли на постоянное место жительства в Америку, где их ждала достойная работа в учебных заведениях.
Подлинным очагом распространения культуры в колониальной Америке оказалась книжная торговля. В течение изумительно короткого времени читающая публика получала издания Монтескье, Вольтера и Руссо, а также, разумеется, английских классиков-современников, таких как Мильтон и Свифт. Публиковалась и античная классика во главе с Сенекой и Овидием. К середине восемнадцатого века Нью-Йорк, Бостон, Филадельфия, Чарльстон и Ньюпорт уже имели собственные публичные библиотеки. Большинство американцев умели читать и писать. Первая газета «Общественные происшествия» родилась в 1690 году, а наиболее заметный успех имела солидная четырехполосная бостонская «Ньюслеттер», основанная в 1704 году.
К началу революционной эпохи каждая из колоний имела одно или несколько периодических изданий. Первый судебный процесс, посвященный вопросам свободы печатного слова, состоялся в Нью-Йорке в 1734 году. Речь шла об оскорблении газетой «Джорнэл» губернатора провинции. И, что характерно, власть проиграла на этом процессе. Это был знак, что новые идеи возобладали в культурной эволюции североамериканских провинций.
Век Просвещения в Америке не ознаменовался такими эпохальными достижениями, как выпуск Энциклопедии во Франции. Но эта эпоха вывела «окраину мира» на уровень жизни и мышления, господствовавший в самых развитых странах Европы. Только это позволило американским колониям начать войну за независимость.
Восемнадцатый век
К XVIII веку грамотность и даже ученость стали отличительной чертой жителей английских колоний, расположившихся вдоль Атлантического океана. На севере пуритане шли в церковь с записной книжкой в руках. Магистрат Массачусетса должен был законодательно уменьшить число лекций, чтобы не отвлекать население от житейских дел. Разумеется, идеологические споры порождали и крайности, время от времени способствуя формированию фанатизма, подобного преследованию салемских «ведьм».
В начале века население североамериканских колоний достигло 162 тысяч, но это еще не была единая общность. Каждая из тринадцати колоний имела собственное этническое лицо. В каждой существовали своя Ассамблея (знак английской политической традиции) и губернатор, назначаемый в Британии и обязанный наблюдать за исполнением местной хартии. Почти повсеместно было уже ощутимо недовольство основной массы поселенцев могущественными лендлордами, владельцами бескрайних земельных участков. Это отношение сказалось в восстании против аристократов в Вирджинии, возглавленном Бэконом.
Король Карл Второй отчужденно смотрел на колонии – у него было достаточно проблем в Англии, прежде всего постоянная вражда с парламентом. Но король Яков (Джеймс) Второй постарался сделать тринадцать колоний «единым целым». Важно было и то, что влиятельный премьер-министр Роберт Уолпол (второе и третье десятилетие восемнадцатого века) не придавал колониальной политике большого значения: его больше интересовало внутриевропейское соотношение сил.
Поступательному культурному развитию Америки препятствовали постоянные конфликты на границах. Индейцы, которых сгоняли с их собственных земель, проявляли естественную враждебность. За место под солнцем на американском континенте боролись французы, новоприобретенные владения стремились отстоять испанцы.
В этот период центром идеологии толерантности во всех сферах, в частности, и в культуре стала самая влиятельная северная колония – Массачусетс. Уже с последнего десятилетия семнадцатого века здесь воцарилась терпимость ко всем, кроме католиков. Последние, однако, тоже не испытывали особых ограничений в Пенсильвании и в Род-Айленде. Однако повсеместно африканские рабы по-прежнему считались неоспоримой частной собственностью и подчинялись особым законам. Чуть выше по социальной лестнице стояли мужчины и женщины, которые были обязаны отработать долг за переезд в Америку. В этой категории были и так называемые «контрактные жены» (о последней категории говорил в 1705 году Роберт Беверли, называя цену «покупки» такой жены – 100 фунтов стерлингов).
Культурное смешение уже было ощутимо: в страну продолжали въезжать не только англичане, но жители Уэльса, голландцы, французы, немцы. Началась волна шотландско-ирландской иммиграции. Едва ли не впервые в исторических источниках слышатся жалобы на то, что в Джорджию въезжают пришельцы, не соответствующие уже установившемуся здесь культурному уровню, стоящие несколькими ступенями ниже. В Америке начинает явственно проявляться французское влияние – особенно в таких городах, как Детройт (от фр. détroit – пролив), Мобил, Новый Орлеан. Испанская культура сказывалась в организации жизни в Сан-Антонио, с активной католической миссией в Аламо.
Доминирующим социальным типом по-прежнему оставался «человек границы», выживавший в отчаянной борьбе с дикой природой и «дикой страной» во всех проявлениях: от столкновений с индейцами до отражения нападений диких животных. То было время, когда техника еще не пришла на помощь первопоселенцу. Столетием позже Ральф Уолдо Эмерсон воспоет этот период и порожденный им идеал человека, полагающегося на себя, удовлетворяющегося самым необходимым: так рождался своеобразный американский этос.
Американская культура: история и наука
Именно на этом этапе начинает возникать феномен, впоследствии ставший собственно американской культурой. В самом конце семнадцатого века Бенджамин Томсон восславлял жизнь простых американцев в эпической поэме «Кризис Новой Англии», а пуританская поэтесса Анна Бредстрит, восхвалявшая людей с «американской душой», успешно подражала сочинениям француза-гугенота Дю Бартаса, особенно его поэме «Неделя творения». Бредстрит положила начало традиции имитации английских и французских произведений на американской почве, продемонстрировала готовность зарождавшейся литературы ориентироваться на лучшие европейские образцы. Эта традиция дожила до XIX века. Отдельные события и размышления с этого времени становятся основой интеллектуальной рефлексии, а значит – самоосмысления нации в духе поиска идентичности.
В XVIII веке в Америке формируется собственная историческая школа: история осознается и как наука, и как основное проявление национального самосознания. Ведущим историком крупнейшей колонии Вирджинии становится Роберт Бирд, которому в равной степени было присуще как литературное мастерство, так и способность к анализу. Как уже упоминалось, Роберт Беверли сделал исторический обзор Вирджинии, а в Новой Англии на том же поприще выступил судья Сэмюэл Сьюолл со своим «Дневником».
К этому же периоду относится начало оригинального американского изобразительного искусства. Оказалось, что отсутствие профессиональных школ, училищ, академий имеет и свою положительную сторону не имея объектов для подражания, американские художники нашли свой неповторимый, исходящий из собственного мировоззрения путь. Предметом изображения чаще всего становилась та или иная персона – в живописи расцветает портретный жанр, произведения которого стали собираться почти как драгоценности.
Музыка на этом этапе чаще всего была церковной, распространеннейшим жанром являлись хоралы, а заказчиками – церковные хоры. В музыкальном исполнительстве звучало много зарубежных произведений, но постепенно обозначилась и собственно американская манера, Все более зрелыми и постепенно все менее похожими на английские становились народные песни.
Вот что особенно важно: в XVIII столетии открывается эпоха собственно американского образования. Надо сразу сказать, что школы возникли в Америке довольно рано. Их открытие было ответом на обострившуюся общественную потребность в грамотных людях, которые могли бы освоить девственный континент. Укажем, что не позже, чем через полтора десятилетия после высадки первых поселенцев в Массачусетсе, за рекой Чарльз, открыт Гарвардский колледж, довольно быстро ставший университетом. В первый год в нем учились только шестеро студентов. Еще раз подчеркнем, что он стал первым американским колледжем, основанным в 1636 году согласно голосованию генерального суда колонии.
На дальнейшем культурном развитии отразилось европейское Просвещение. Университетский бум в Европе приходится на конец XVII века – и это сразу же сказалось на американской жизни, на американских контрпартнерах европейских научных центров. Особо следует отметить открытие уже упоминавшегося колледжа Уильяма и Мэри (1696). Он был основан в Вирджинии под патронажем и контролем англиканской црекви. Чуть позже пуритане Севера организовали Йельский колледж, выросший из первоначальной школы в Сейбруке, переведенной через семнадцать лет в Нью-Хейвен. Этот колледж был создан благодаря финансовому дару Элиу Йеля, долгое время служившего в Восточно-индийской компании в Мадрасе. Все эти учебные заведения со временем обретали статус университетов.
В восемнадцатом веке к первым американским университетам добавились еще пять: Принстон, Колумбия, Браун, Ратжерс и Дартмут.
Йельский колледж
Следует отметить, что с самого начала высшие учебные заведения Америки открыли свои двери сторонникам различных религиозных взглядов, не замыкаясь в рамках одного направления.
Разумеется, программа американских колледжей «списывалась», в основном, с Оксфорда и Кембриджа, или «Оксбриджа», а это в XVIII столетии означало господство латинского языка как международного научного. Данная особенность не могла продержаться долго в Америке с ее конкретно-практическими нуждами и отсутствием необходимости в умножении абстрактных знаний. В те времена абитуриента американского университета волновали практические задачи развития его фактории, земельного угодья или торговой компании, а не интеллектуальный обмен с заокеанскими коллегами. Лишь обеспеченные единицы могли обратиться к занятиям столь экзотичным, как, скажем, история или политические науки.
Первая кафедра истории была создана в Йеле. Сама историческая наука нашла достойного адепта в лице преподавателя Гарварда Дж. Спаркса, взявшегося поднять уровень историографии в Америке. Но и с практическими науками были сложности. Очень медленно механика, физика, химия, сельское хозяйство стали внедряться в качестве дисциплин в американские университеты. Однако постепенно сложилась ситуация, при которой население имело не меньше, а больше возможностей для образования, чем в метрополии – что отметил, в частности, великий английский историк Гиббон. Это многое объясняет в формировании поколения, следующего после «отцов-основателей» республики. Вышеназванные колледжи приглашали студентов в возрасте тринадцати-четырнадцати лет, поначалу планируя выпускать преимущественно священников, идущих по стопам своих преподавателей. По окончании колледжа выпускникам еще не выдавали дипломов или каких-либо других удостоверений об окончании университета – эта церемония становилась практически возможной только через несколько лет.
Тринадцать: отдельно или вместе?
Об объединении колоний думали немногие. Адептом этой идеи на английском троне являлся король Яков (Джеймс) Второй, а в колониях – основатель Пенсильвании Уильям Пени. Но практиком, а не мечтателем-теоретиком оказался житель Филадельфии Бенджамин Франклин.
Надо сказать, что личность Франклина оказалась ключевой в культуре Америки. Именно с ним связано возникновение понятия американской науки. Член английского Королевского общества, он принес славу Америке, провозгласив в 1743 году наступление момента, когда в ученом мире должна быть создана еще одна академия – Американская. Идея была реализована в следующем году. Организация под именем «Американское философское общество» вошла в историю. Его целью декларировалось содействие всем философским экспериментам, которые проливали свет на природу вещей, были направлены на обретение человеком власти над материей и увеличение удобств и удовольствий жизни.
Франклин провел серию почти самоубийственных опытов, стремясь понять природу молнии, а также множество других экспериментов. Он стал первым подлинно равным светочам Европы корифеем американской науки и культуры, воплощением «века Просвещения» на дальнем берегу Атлантики. Его вклад в физику, океанографию и метеорологию ценен до сих пор. В сфере электричества введенные им термины «заряжать», «позитивный», «негативный», «батарейка» находятся в употреблении до сих пор. Франклин был первым, кто изучил Гольфстрим, указал на природу штормов, заложил основы гидродинамики, построил множество кораблей и мостов. Разум в применении науки, эмансипация от королей и священников как цель человеческой жизни – вот что составило основу его материалистического, рационалистического мировоззрения. В американской культуре он сделал важнейший шаг к секуляризму – отделению теологии от науки.
В 1754 году по инициативе Франклина был созван конгресс представителей колоний в Олбани. На этом конгрессе ученый предложил свой «план Союза» – собственно, план объединения колоний, поддержанный делегатами будущих штатов. В 1757–1762 годах Франклин представлял в Англии Пенсильванскую ассамблею, защищал интересы Джорджии в 1768, Нью-Джерси – в 1767 и Массачусетса – в 1770 годах. Таким образом, в Англии он стал представителем интересов всех североамериканских колоний.
1. В чем сущность пуританства как основы американской культурной традиции?
2. Каковы основные формы адаптации к колониальным условиям жизни до завоевания независимости?
3. Опишите условия рождения американского этоса.
4. В чем состоит роль Бенджамина Франклина в становлении американской нации и политической культуры?