Результаты системы ученичества в зависимости от характера мастера были или хорошие, или дурные. Должно быть, было много тяжелых случаев, причем в некоторые из них могли вмешиваться мировые судьи, ответственные за выдачу засвидетельствованного договора между учеником и мастером, как в случае, описанном в третьей главе «Оливера Твиста». Но в общем отношения между мастером и учеником как в области быта и воспитания, так и в области экономической жизни удовлетворяли задачам общества. В течение многих веков ученичество было школой англичан. Это был самый практичный ответ наших предков на всегда существующие проблемы технического образования и на проблемы трудного «послешкольного возраста». Система ученичества существовала до того времени, пока она не была отменена в XIX веке и заменена вначале хаосом «laissez faire» – ни в коем случае не в интересах молодежи нашей страны, предоставленной самой себе. Создавшееся таким образом положение вряд ли еще исправлено.
Но в конечном счете самой крупной социальной переменой в Англии эпохи Елизаветы было расширение ее заморских предприятий. В ее царствование наши купцы нашли новые и более отдаленные рынки – некоторые из них на другой стороне земного шара – взамен рынков в Нидерландах и Франции, которые с незапамятных времен поглощали главный экспорт английских товаров. Соответственно с изменением рынка произошло изменение умственного кругозора. При дворе и в Сити, в парламенте и господских домах, в мастерских и на пахотных полях шли разговоры об океане и о новых землях за ним; о Дрейке, Фробишере и Рэли; о романтичности и выгодах каперства и о жизни исследователей новых стран; о богатстве и безопасности Англии как морской державы; о перспективах колонизации как средствах улучшения личного благополучия и национальной мощи. И какое значение по сравнению со всем этим имела потеря Кале? Пусть мертвое прошлое хоронит своих мертвецов.
Англичане жаждали новых сфер деятельности. Самым влиятельным писателем века Шекспира, если не говорить о Фоксе, авторе мартирологов, был Хэклут. Хэклут, повествуя о деяниях наших исследователей и моряков, направлял за океан мысли отважной молодежи, ученых, государственных деятелей, купцов и всех тех, кто имел свободный капитал для вложения. Даже сквайры и земледельцы горных местностей начали мечтать о беспредельных просторах девственной земли, ожидающей с незапамятных времен, когда английский плуг поднимет ее целину.
При жизни Елизаветы ни одна колония не утвердилась прочно, хотя сэр Хемфри Гильберт пытался создать колонию в Ньюфаундленде, а Рэли – в Виргинии. Но целесообразность занятия англичанами умеренных районов Северной Америки сделалась общепризнанной государственной доктриной. Еще в 1584 году Хэклут настаивал на этом, чем снискал благоволение королевы и ее покровительство. Тем временем действительное достижение Англией в период царствования Елизаветы своего господства в Атлантике как морской державы и исследования новых стран подготовили почву для переселения английского народа, начавшегося в следующем поколении.
Характер войны с Испанией и ограниченное и своеобразное использование в последующие годы нашей победы над Армадой оказались основным фактором будущего развития стран английского языка и придали специфические черты развитию самой Англии. Победа подданных Елизаветы над испанцами не была такой военной победой, как победа Александра, Писарро или Наполеона. У Елизаветы было мало общего с этими героями или с ее знаменитым предшественником Генрихом V; хотя «Сказание об Азенкуре» не сходило с подмостков народных театров и наполняло англичан гордым сознанием своего былого величия, никто не желал добиваться новых таких побед на континенте или даже искать для них новое поле битвы в Испанской Америке. Победа над испанцами привела лишь к установлению морского превосходства нашего флота над испанским благодаря сочетанию индивидуальной инициативы с осторожной, предусмотрительной государственной политикой. Представление Дрейка о славе было иным, чем у Цезаря. Ему не нужен был ни один дюйм испанской земли в Старом или Новом Свете. Он стремился к добыче, к торговле, хотел свободно плавать по всем морям, почитать Бога, не впадая в ересь, и, наконец, заселять незанятые земли, где единственным обиженным был бы краснокожий индеец-кочевник.
Если бы подданные Елизаветы не были такими противниками налогов и больше любили военную славу, то энергия, с которой впоследствии была заселена Северная Америка, могла быть направлена по ложному пути – на завоевание и развитие тропических колоний Испании. Но мы не воспользовались в этих целях нашей морской победой.
Если бы действительно наше торжество над Испанией было выиграно огромными, (десантными) армиями, переброшенными флотом, как намеревались испанцы закончить победу Армады, если бы испанские колонии силой оружия были подчинены английскому господству, тогда нынешние Соединенные Штаты, Канада и Австралия никогда не появились бы на свет. И, по всей вероятности, характер такого военного напряжения направил бы английское общество и политику на воинственный и монархический путь [36].
Морская война Елизаветы имела обратное влияние: она усиливала стремление к свободе. Наличие военно-морского флота не дает возможности монарху держать в повиновении своих подданных, что он мог бы сделать, располагая армией. В Англии не было армии, и в гражданскую войну Карла I военно-морской флот действительно встал на сторону парламента. Другой основой новой Англии как морской державы было частное предпринимательство – отважные действия Дрейка, Хокинса и им подобных в американских водах, а также купеческих компаний, образовавшихся в Лондоне для продвижения торговли в отдаленные части света; эти действия развивали дух самоуверенности и самоуправления.
Эти новые основы английского общества – новые компании, образовавшиеся в Сити, и воинственные мореплаватели – оказали огромное влияние на всю страну. Дрейк, его товарищи и соперники сделались народными героями. Они и капиталисты-торговцы, которые их поддерживали, были стойкими протестантами, тем более что их врагами были испанцы и в случае плена им грозила бы смерть после пыток в застенках инквизиции. Их союзниками были французские гугеноты из крепости Ля-Рошель и голландские «морские нищие» [морские гёзы] с их бесконечными рассказами «о великодушных милостях» Альбы и Гиза… Суровое морское товарищество, спасшее мир от Филиппа II и костров инквизиции, было воодушевлено воинствующей религией протестантства, которая имела большое влияние на англичан-неморяков. Моряки, победившие Испанию, были строгими приверженцами обычая; они не преклонялись перед авторитетом представителей церкви или государства, но были верны своим испытанным вождям, из которых величайшим была королева. Они рисковали своей жизнью, и мало кому из них удавалось прожить долгую жизнь при чреватых опасностями превратностях войны, кораблекрушениях, несчастных случаях на море, страшных эпидемиях, свирепствовавших на плохо снабжавшихся продовольствием кораблях того времени, где пища была испорченной и правила гигиены неизвестны.
При Тюдорах Англия изменила свое национальное оружие. Она отказалась от ручного лука и установила на кораблях бортовые батареи. Ручной лук, сделавший ее солдат лучшими стрелками во всей Европе, вовлек ее в военную авантюру с Францией, продолжавшуюся сто лет. Бортовая батарея – ряды пушек, выступающих с бортов корабля, – указала ей лучший путь через океан в новые земли. Благодаря корабельным батареям в корне изменился характер войны на море. Она перестала быть делом солдат, стремящихся взять на абордаж неприятельский корабль и сражаться на нем, как на земле; она стала делом моряков, маневрирующих своим кораблем таким образом, чтобы стрелять из своих пушек наиболее эффективно. Корабль перестал быть плацдармом для атакующей стороны и сделался подвижной батареей орудий.
Англичане лучше поняли и быстрее, чем их противники, использовали эту перемену в методах ведения войны на море. Испанцы держались средиземноморских традиций, связанных с галерами на веслах и сцеплением на абордаж. Даже в 1571 году они одержали над турками большую победу при Лепанто, все еще пользуясь той же тактикой, что и греки, нанесшие в свое время поражение персам при Саламине. Эти древние и почтенные традиции задержали развитие испанского искусства мореплавания, даже после того как Филипп II поспешно создал для победы над Англией в Атлантике и в Ла-Манше океанский военный флот. Его Армада, по существу, являлась десантной армией; солдаты, которых на корабле было во много раз больше, чем матросов, третировали последних как физическую силу, обязанностью которой было доставить доблестных солдат на место схватки с врагом.
В английском же флоте – под командованием Говарда, Фробишера, Хокинса и Дрейка – адмирал и его помощники были моряками, полновластно командовавшими всеми, кто находился на борту корабля. Солдат было немного, и каждый знал свое место на корабле. Дрейк во время своего кругосветного путешествия (1577-1580) ввел правило, согласно которому даже джентльмен-волонтер обязан был наряду с моряками тянуть канат. Дисциплина и равенство в команде на море были приняты англичанином, тогда как испанец не мог отбросить свое военное и аристократическое чванство даже при спасении своего корабля. Здесь сказалось социальное различие между двумя странами, проявившееся в методах ведения войны.
В течение 20 лет, предшествовавших появлению Армады, плавание по океану и тактика стрельбы из бортовых батарей были усовершенствованы английскими моряками, которые изучали свое ремесло в самых разнообразных формах – на службе в королевском флоте, как купцы, как исследователи и каперы. Эти службы можно было легко совмещать или сменять одну на другую. Боевое купечество, привыкшее защищаться и силой навязывать свою торговлю на всех морях и океанах, приняло большое участие в битве с Армадой. Однако без государственного военно-морского флота победа не была бы одержана.