[44], Кока из Норфолка и Артура Юнга.
После Реставрации земельная рента поднималась, но лишь незначительную часть ее землевладельцы вновь вкладывали в землю и не поощряли к этому исправных арендаторов.
Таким образом, при веселом короле Карле все еще продолжал существовать старый деревенский уклад жизни с его широким многообразием прав на землю, с его сравнительным экономическим равенством, с его открытыми полями и низкой продуктивностью. Но уже стало проявляться стремление к созданию крупных поместий, огороженных полей и к улучшению сельскохозяйственной техники.
Прежде всего, государственная политика уже способствовала увеличению производства для внутреннего и внешнего рынков. Парламентские законы ограничивали импорт скота из Ирландии и зерна из-за границы и предлагали английским земледельцам премии за экспорт. Эта политика, проводившаяся постепенно, шаг за шагом, от Карла II до Анны, отчасти имела в виду компенсировать тяжелый земельный налог и, конечно, была популярна среди мелких сквайров и йоменов. Однако если эта политика помогала им за счет внутреннего потребителя, то еще больше она помогала крупным лендлордам; и особенно же помогала она расширять производство для рынка людям с капиталами и инициативой, которые постепенно скупали небольшие поместья.
Эти покровительственные хлебные законы и премии до времени Ганноверов не имели полного успеха, но их принятие при последних Стюартах показательно для социальных сил, которые направляли нашу государственную политику, тем более что эта система премий за экспорт зерна не была принята ни в одной другой стране. Ее принятие только одной Англией есть результат осуществления права контроля над экономической политикой, которого парламент добился от короны победой в гражданской войне. Власть палаты общин над деловой жизнью страны была подтверждена при Реставрации и еще больше расширена революцией (1688). Палата общин очень внимательно прислушивалась к интересам землевладельцев, к классу которых принадлежало девять десятых ее членов. Избиратели в парламентских округах – большинство их составляли жители небольших городков – предпочитали быть представленными в парламенте соседними джентри, а не официальным депутатом города, принадлежащим к тому же классу, что и они. Вследствие такой системы, столь характерной для выгодного положения английской аристократии, интересам горожан уделялось больше внимания в Вестминстере, и в то же самое время усиливалась политическая и социальная власть палаты общин. Если бы, например, городок Олдборо вместо того, чтобы выбирать Джона Рересби, посылал бы в парламент одного из своих мелких лавочников, то ни король, ни лорды, ни министры не обращали бы внимания на то, что говорил или дума) такой человек. Только Лондон и немногие другие большие города выбирали от себя своих торговых магнатов, чтобы они говорили за них в заседаниях Национального совета, потому что сказанное ими всегда имело вес.
Но хотя палата общин все больше и больше превращалась в палату лендлордов, личные интересы которых были главным образом связаны с землей, отсюда еще не следует, что торговля и промышленность были в пренебрежении. В конце концов, больше четырехсот членов из пятисот были представителями от городов. Такая палата – состоящая главным образом из сквайров, которые были избраны от городов, – была более Чем какое-либо другое собрание склонна уделять должное внимание, как сельскому хозяйству, так и торговым нуждам страны. К тому же большая часть лендлордов обеих палат, особенно самые богатые и влиятельные из них, были лично заинтересованы в промышленных и торговых делах. Поэтому не удивительно, что парламент покровительствовал суконной мануфактуре так же заботливо, как и культуре злаков; он запретил ввоз иностранного сукна и экспорт сырой шерсти, задушил ирландскую суконную торговлю в интересах английских суконщиков и потребовал, чтобы каждого умершего при похоронах одевали только в английское сукно.
Навигационный акт, стремившийся сохранить торговлю Англии за англичанами и за ее торговыми кораблями вместо голландских, прошел в Долгом парламенте в 1651 году в такое время, когда государственная политика находилась под сильным влиянием торговой корпорации Лондона. В этом отношении Реставрация не внесла нового. Двор и парламент были единодушны в отношении политики Навигационных законов, стремясь сохранить перевозку товаров Англии и ее колоний за английскими кораблями и поддерживать сопутствующую этому враждебность к нашим голландским торговым соперникам.
Принцы и министры двора Карла II, так же как оппозиция в парламенте, находились в тесном личном контакте с магнатами Сити, которые вели на риск крупные торговые дела с заграницей. Лица, занимающие самое высокое общественное положение в Англии, имели паи в акционерных компаниях, торгующих на индийских, африканских и американских побережьях. Яков, герцог Йоркский – глава морского министерства и наследник престола, – был председателем королевской Африканской компании и участником Ост-Индской акционерной компании; после принца Руперта он был председателем Компании Гудзонова залива, и на этом посту его сменил Мальборо.
Таким образом, магнаты, руководившие внешней, морской и военной политикой, были в самом тесном контакте с торговыми корпорациями и лично принимали участие в их делах и в их проектах. Войны с Голландией в годы правления Карла II и с Францией во времена Вильгельма Оранского и Анны в значительной степени были торговыми и колониальными войнами, с необходимостью и выгодностью которых были согласны все: двор, парламент и Сити.
Пацифистские настроения приверженцев «маленькой Англии» – сквайров с примитивным деревенским мировоззрением и небольшими доходами от аренды – сыграли свою роль в предвыборной кампании тори, но влияние их на политику государственных людей в Вестминстере и Уайтхолле было невелико. Ряд войн, вызванных торговой и колониальной экспансией сначала против Голландии, затем против Франции, увеличил английские территории в Америке и продвинул английскую торговлю на европейские и мировые рынки. Расходы на эти войны в значительной степени были покрыты земельным налогом. Поэт перед самой революцией тому нет оснований говорить, что английская политика за период от Карла II до Анны пренебрегала торговыми или государственными интересами, что существовало предубеждение в пользу земледелия, или что обращалось чрезмерно большое внимание на мнение большинства землевладельцев.
Старая сельская Англия накануне массовых огораживаний и промышленного переворота часто представляется умственному взору потомства то в одном, то в другом из двух соперничающих образов. С одной стороны, нас просят представить себе страну свободных крестьян, обладающих чувством собственного достоинства, большей частью связанных с землей, но лишь с малыми личными правами на нее, – крестьян, наслаждающихся деревенской тишиной и благоденствием (позднее уничтоженными), прославляющих свое деревенское счастье песнями в барах с возлияниями по случаю праздника урожая (эти песни позже распевали в наших гостиных). Далее нам напоминают, что та же страна была также страной ремесленников, которые жили в деревнях и рыночных городах, отнюдь не лишенных прелести сельской жизни, потому что эти труженики занимались там своим ремеслом, проявляя свое искусство в использовании рабочего инструмента, вместо того чтобы быть только придатком машины. Поэтому они в своей повседневной работе испытывали восторг самобытной творческой личности – тот восторг, жалким суррогатом которого является лихорадочное возбуждение наших современных массовых развлечений, созданных в качестве противоядия скуке машинного и конторского труда. С другой стороны, нам показывают противоположную картину: нас просят вспомнить тяжелый изнуряющий труд до века технических изобретений, с рабочим днем продолжительностью 13 часов и более; детский труд на фабрике вместо начальной школы; болезни и преждевременную смерть вследствие отсутствия медицинского контроля и больничного лечения; отсутствие чистоты и комфорта, которые теперь мы считаем настоятельной необходимостью; пренебрежительную и невообразимую жестокость не только к преступникам и должникам, но слишком часто также к женщинам, детям и широким массам бедноты; и, наконец, условия жизни населения Англии и Уэльса, составлявшего пять с половиной миллионов человек и имевшего меньше материальных благ и удобств, чем современное, в семь раз большее (по данным на 1939 год) население.
Изучение этого периода подтверждает правильность как той, так и другой картины. Но в какой из этих картин содержится большая и более важная доля правды – об этом говорить рискованно: отчасти потому, что спор идет о неосязаемых величинах, так как мы не можем вернуться назад к мышлению наших предков, и даже если бы мы могли это сделать, мы все равно не знали бы, как найти решение задачи; отчасти также потому, что даже там, где могла бы помочь статистика, нет возможности получить такие статистические данные.
Правда, примерно во времена революции (1688) способный социолог Грегори Кинг на основе сведений о налоге на очаги и других данных сделал подсчет вероятной численности различных классов английского общества. Приведенные им цифры являются тонким прогнозом, но не более того. Конечно, они будут полезны в отрицательном смысле – как факты, не допускающие чрезмерного увлечения тех, кто восхваляет прошлое, напоминанием того, что даже до массового огораживания и промышленного переворота число фермеров и йоменов было относительно невелико, тогда как сельскохозяйственный пролетариат был многочисленным.
Два самых больших класса Англии, по исследованию Кинга, значительно превосходящие другие, – это «коттеры и пауперы» и «чернорабочие и полевые рабочие». Первые, как мы можем предполагать, представляют собой тех, кто пытался быть независимым и не работать по найму, причем, согласно Кингу, эта попытка приводила к жалким результатам. Однако те лица, которые добывали средства к существованию на общинной земле, которую они захватили, или на небольшом, принадлежащем им поле позади их хижины, могли быть счастливее, чем предполагал Кинг, даже если они были беднее, чем представляют себе современные апологеты прошлого. Второй большой класс, по Кингу, – «чернорабочие и полевые рабочие» – это люди, работающие по найму. Многие из них имели также некоторые права на общинную землю, садик или крохотный участок, которые повышали их чувство собственного достоинства и интерес к жизни, хотя и не давали собственнику доступа в гордое сословие английских йоменов. Даже многие из занятых в промышленности, особенно ткачи-шерстяники, имели во всех частях Англии небольшие сады или участки земли, которые они обрабатывали в часы досуга. На каменистых