1) σταδιον (бег); 2) παλη (борьба); 3) αλμα (прыжок); 4) δισκημα (дискометание); 5) πυξ (кулачный бой) и т. д. Это тоже, между прочим, свидетельствует: «Одиссея» действительно была создана позже «Илиады» (что соответствует и последовательности описываемых в гомеровских поэмах событий).
Вряд ли является случайностью и то, что в обоих произведениях названо по шесть основных видов состязаний:
«Илиада»:
1) ιπποδρομια (скачки); 2) πυγμη (кулачный бой); 3) παλη(борьба); 4) σταδιον (бег); 5) δισκημα (дискометание); 6) τοξεια(стрельба из лука).
«Одиссея»:
1) σταδιος 2) παλη 3) αλμα 4) δισκημα 5) πυγμη 6) φαινινδα (вид игры в мяч).
Этика и эстетика состязаний у Гомера
Древние греки преклонялись перед лучшими атлетами не только в силу их быстроты, ловкости и выносливости. Как мы уже говорили (см. главу I), эллины – люди с высокоразвитым эстетическим чувством – всегда ценили красоту совершенного человеческого тела и его движений. Пластическая прелесть бега, могучее напряжение мышц в борьбе, непередаваемая красота проносящихся ипподромом коней, неудержимо приближающихся к мете, – все это радовало глаз эллина, в равной мере почитавшего и силу, и гармонию.
Поэтому вполне закономерно, что кулачный бой (яиург|) уже в древности имел гораздо меньше приверженцев, нежели все остальные виды античного спорта. Жестокие схватки кулачных бойцов нередко приводили к серьезным увечьям, а порою и к смерти одного из противников. Лица многих спортсменов носили следы страшных ударов, их черты были почти всегда обезображены.[267]
О трагических последствиях этого тяжелейшего из состязаний писали многие авторы (Ф. Мезо, П. Гиро и др.). Во время кулачного боя головы атлетов защищались кожаными или бронзовыми шлемами (впрочем, не всегда), а кулаки обвивались ремнями с металлическими накладками.
Противника старались поставить лицом против солнца, чтобы с ним, полу ос лепленным, легче было расправиться. Бой длился до победы одного из бойцов. Искалеченными, изуродованными до неузнаваемости выходили порой атлеты из жестоких кулачных поединков. Естественно, что у многих зрителей уже во времена Гомера πυγμη вызывала отвращение, т. е. это состязание, равно как и панкратий, представляло резкий контраст со всеми остальными, поражая не только жестокостью, но и антиэстетизмом.
Доказательство этого – фигура кулачного бойца Эпея в «Илиаде». Все без исключения герои и атлеты описаны Гомером с явным сочувствием (а порой и восхищением). Они обладают бесчисленными положительными качествами, о чем свидетельствуют щедро приданные им хвалебные эпитеты и общий тон повествования.
И лишь кулачный боец Эпей на состязаниях, устроенных Ахиллом, явно не вызывает симпатий автора (а следовательно, и окружающих). Этот тип бойца – полная противоположность универсальным многоборцам Одиссею, Нестору, Ахиллу, Диомеду, Эанту и другим. В совершенстве он владеет лишь сокрушительным кулачным ударом и весьма этим гордится.
Уже в самом начале Эпей показан как неудержимый хвастун. После призыва Ахилла, пообещавшего в награду победителю мула, а за второе место – кубок,
…быстро восстал человек и огромный, и мощный
Славный кулачный боец, Панопеева отрасль, Эпеос.
Меска рукой жиловатой за гриву схватил и кричал он:
«Выступи тот, кто намерен кубок унесть двоедонный.
Меска ж, надеюсь я, не отвяжет никто из ахеян,
В битве кулачной победной, горжуся, боец я здесь первый!»
Далее Эпей хвастается тем, что уж никак не могло вызвать сочувствие даже в те времена жестоких межплеменных битв (а речь-то идет о соплеменнике!). Обратясь к присутствующим, уже заранее предвкушая победу, он кричит:
Что до битвы, объявляю при всех, и исполнено будет:
Плоть до костей прошибу я и кости врагу изломаю.
Пусть за моим сопротивником все попечители выйдут,
Чтоб из битвы унесть укрощенного силой моею.
Тут же, однако, читатель узнает, что не всегда Эпей столь храбр и дерзок. В тоне «первого кулачного бойца» слышны и досада, и явная зависть, когда он тут же нехотя признает:
Будет того, что меж вами я воин не лучший, – что делать:
Смертному в каждом деянии быть невозможно отличным.
Но последнее заявление не может служить оправданием для Эпея. Это лишь своего рода признание в слабости (пусть не физической – данное обстоятельство дела не меняет).
Выйти против Эпея решается Эвриал – сын героя Мекистея, «некогда в Фивы ходившего к играм надгробным Эдипу» (Илиада. XXIII, 679). Симпатия автора на стороне Эвриала, который и моложе, и красивее Эпея. Но исход битвы предрешен. Вот ее описание (кстати, сделанное с почти не свойственной Гомеру лаконичностью):
Так опоясавшись оба, выходят бойцы на средину,
Разом один на другого могучие руки заносят,
Сшиблись; смешалися быстро подвижников тяжкие руки.
Стук кулаков раздается по челюстям; пот по их телу
Льется ручьями; как вдруг приподнялся могучий Эпеос,
Резко врага оглянувшегося грянул в лицо, – и не мог он
Больше стоять; подломившися, рухнулись крепкие члены.
Впрочем, Эпей не одержим особой «спортивной» яростью. Это могучий увалень, который, как и все люди, наделенные большой физической силой, традиционно добродушен и отходчив. Эвриал почти без чувств лежит на земле, а Эпей тут же помогает его поднять.
Но даже такое (повторяем, весьма скупое для Гомера) описание кулачного боя и его последствий дает нам исчерпывающее представление о жестокости подобных поединков. Вероятно, автор умышленно избегал тут излишней детализации, щадя эстетические чувства слушателей (а теперь – читателей).
Далее Эпей как атлет показан Гомером в самом неприглядном свете. Ограниченный, неловкий силач знает лишь одно: кулачный бой. Когда же дело касается иных видов состязаний, он терпит поражение.
Вот герои начинают соревноваться в метании огромного железного диска:
…первый тот круг подымает Эпеос;
Долго махал он и бросил; и хохот раздался по сонму.
Здесь мы встретились с исключительным для древнегреческого эпоса явлением: осмеивается атлет, осмеивается определенно и недвусмысленно. И этот атлет – кулачный боец.
Кстати, уместно вспомнить, что в Спарте многие столетия не культивировались ни кулачный бой, ни панкратий (Павсаний, Плутарх). Кроме всего прочего, спартанцы не могли допустить, чтобы их соотечественник лежал на земле побежденный и жалкий.
Б. Билинский пишет: «На кулачном бое стояло нечто вроде клейма плебейских состязаний. В “Илиаде” Гомер откровенно высмеивает Эпеоса».[268] Но на наш взгляд, от кулачного боя отталкивало не только «клеймо плебейства», но и упомянутый антиэстетизм. И не случайно в греческом фольклоре незадачливый Эпей на протяжении многих веков выступал как фигура сугубо комическая. Уместно тут вспомнить, что эта литературная традиция и впоследствии не раз получала фактическое подтверждение. Кулачного бойца – труса, фессалийца Войска осмеял Ксенофонт. Этот воин «…сражался так, словно он по болезни не может нести щита, а сейчас, как я слышу, он ограбил многих котиоритов».[269] А уж в I веке н. э. в своих блестящих эпиграммах едко высмеял кулачных бойцов Лукиллий.[270]Таким образом, в данном случае мы встречаемся не с чем-то случайным, а с системой взглядов.
Тем более что высмеивались не столько сами кулачные бойцы (и, разумеется, далеко не каждый из них), сколько обстановка варварской и бездумной жестокости, царившая порой на античных рингах. Вот одна из наиболее хлестких эпиграмм Лукиллия, обращенная к некоему Авлу:[271]
Авл, кулачный боец, посвящает Зевсу свой череп,
Бережно все до одной косточки вместе собрав.
Коль из Немей вернется живым, посвятит Громовержцу
Шейные все позвонки (те, что остались пока ),[272]
Культ красоты развивался в Греции постепенно и достиг апогея в «золотой век» Перикла. Обучаясь гимнастике с детских лет, думали не только о том, чтобы тело стало сильным, но также и об определенной красоте, гармонии линий.[273] В Афинах калокагатия царила почти безраздельно. Вспомним хотя бы случай, когда афиняне, восхищенные «Антигоной» Софокла, в знак признательности единодушно выбрали поэта… полководцем в войне против Хиоса. Он же получил особый приз за игру в мяч, когда исполнял роль Навсикаи в своей одноименной трагедии (Плутарх, Павсаний).
Многие знатоки античности видели в гимнастике греков базу эллинского искусства (Й. Бинтц, 1878; А. Фуртвенглер, 1905; С. Милеев, 1931; М. Коган, 1936; Н. Новосадский, 1940). Интересно привести высказывание Н. И. Новосадского: «Многие изображения на вазах и многие статуи представляют различные виды и различные моменты гимнастических состязаний, начиная от изображения бега детей и кончая статуями атлетов, обладавших чудовищной силой и шедших уже не на состязания, а на смертный бой».