Исследователь античной литературы может проследить рождение и становление литературных жанров, установить их непосредственную связь с народным творчеством, явившимся их материнским лоном, представить многовековую историю развития этих жанров.
Однако греческая литература сохранилась до нашего времени очень плохо. Из наследия многих выдающихся писателей дошло менее десятой части, от других не сохранилось ни одного полного произведения, и, наконец, третьи известны только по заглавиям своих сочинений. Причины этого явления самые различные. Многие памятники греческой литературы пропали в средневековых монастырях, где переписывались лишь те тексты, которые входили в систему монастырского образования. Часть рукописей погибла во время захвата турками Константинополя в 1453 г. Пропадали рукописи и впоследствии при аналогичных обстоятельствах: многие рукописи античных авторов после падения Константинополя были вывезены в Италию; часть из них потом попала в Москву (после женитьбы Ивана III на греческой царевне) и составила основу библиотеки московских царей, впоследствии бесследно пропавшей. Немалую роль сыграла случайность. Среди имеющихся рукописей нет ни одной авторской (исключение составляет одна рукопись II в. н.э.). Большинство греческих рукописей античных авторов относится к X-XI вв. Их переписывали в Византии с более ранних списков, до наших дней не сохранившихся. Дошедшие до нас рукописи написаны на пергамене, то есть на специально выделанной коже, секрет обработки которой был открыт во II в. до н.э. в малоазийском городе Пергаме. Пергамену, как писчему материалу, предшествовал папирус, изготовлявшийся из африканского водного растения и являвшийся основным предметом экспорта Египта. Папирусные и пергаменные рукописи имели форму свитков, достигавших до десяти метров в длину. Но обычно свитки не были длинными. Большие произведения писались на нескольких свитках, каждый из которых составлял книгу (современную главу). Книги современной формы возникли не ранее II в. н.э. Кроме средневековых рукописей, которые являются основным источником для знакомства с памятниками греческой литературы, существуют также фрагменты, то есть отрывки из сочинений греческих и римских писателей. К фрагментам античных авторов относятся также цитаты из их произведений и ссылки на них в сочинениях позднейших авторов. Кроме того, некоторые произведения, не сохранившиеся до наших дней, восстанавливаются по переделкам римских авторов. Греческая литература имеет пространные хронологические рамки. Ее первые памятники уводят нас за рубеж I тысячелетия до н.э., а последние произведения датируются первыми веками нашей эры. Поэтому чрезвычайно сложна периодизация греческой литературы.
Предлагаемая здесь периодизация условна, но она необходима для четкого расположения и разграничения материала и связана с основными этапами греческой истории:
1. Архаический период греческой литературы, который заканчивается в конце VI в. до н.э. возникновением греческого рабовладельческого государства.
2. Аттический период — время наивысшего внутреннего расцвета и наступающего кризиса рабовладельческого города — государства (полиса) V-IV вв. до н.э.
3. Эллинистический период, заканчивающийся во второй половине I в. до н.э.
4. Период римского владычества — до III-IV вв. н.э.
РАЗДЕЛ I. АРХАИЧЕСКИЙ ПЕРИОД ГРЕЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
ДОЛИТЕРАТУРНЫЙ ПЕРИОД
Древнейшими литературными памятниками античной Греции и первыми памятниками европейской литературы являются две эпические поэмы — «Илиада» и «Одиссея». Их автором называли слепого поэта Гомера, которого греки считали родоначальником всех поэтов, избранником богов и учеником Муз, богинь поэзии и искусства. «До Гомера мы не можем назвать ничьей поэмы подобного рода, — писал знаменитый греческий ученый Аристотель, — хотя, конечно, поэтов было много»[10]. В греческих мифах рассказывалось о многочисленных предшественниках Гомера. Так, поэт Орфей заставлял деревья и скалы сдвигаться с мест и устремляться вперед на звуки его песен. Поэт Фамирид дерзнул вступить в состязание с самими Музами, победил их, но в наказание был ослеплен ими, так как боги не терпят превосходства человека над собой. К Орфею и Фамириду присоединяли имена Мусея, Лина и других поэтов-певцов, но никто не мог назвать их песен. Поэтому первым поэтом греков, одного из древнейших народов Европы, создателя величайшей античной культуры, продолжал неизменно считаться Гомер.
Но «Илиада» и «Одиссея» сохранили следы устной народной поэзии, предшественницы литературного творчества, не нашедшей у греков письменной фиксации и воссоздаваемой на ее древнейших этапах лишь ретроспективно.
Бесхитростная песня, исполняемая под аккомпанемент простого струнного инструмента и сопровождаемая ритмическими движениями, была неизменной спутницей человека, начиная с древнейших времен. Виды таких песен очень разнообразны и связаны с основными процессами человеческой жизни, из которых важнейшим всегда был труд.
В «Илиаде» рассказывается о том, как юноши и девушки собирают плоды, а, развлекая работающих,
... отрок прекрасный на звонкорокочущей лире
Сладко перстами бряцал, припевая прекрасно под струны
Голосом нежным ...
Выгоняя стада, поют пастухи, в такт движения веретена поют женщины. Все эти песни — трудовые. Песни поют на свадьбах, с песнями бросаются воины на врагов, в песнях славят одержанную победу. Над умершими поют трены — песни-плачи. С песнями обращаются к богам и так далее. Таким образом, в гомеровских поэмах постоянны упоминания о песнях различного характера.
Вначале такие песни исполнялись коллективно либо кем-нибудь из представителей рода. Сочинение и исполнение песни еще не требовало профессиональных навыков и было доступно каждому. О певцах-профессионалах впервые рассказывается в «Одиссее», возникшей несколько позднее «Илиады». Два таких певца — Демодок и Фемий — становятся действующими лицами поэмы. «Илиада» и «Одиссея» помогают восстановить содержание не дошедших до нас древних песен. Их сюжеты обычно заимствованы из мифологических сказаний о подвигах богов и героев. По словам Маркса, эти сказания составляли «не только арсенал греческого искусства, но и его почву»[11].
Импровизаторы-исполнители героических песен о подвигах богов и героев назывались аэдами. На праздниках и на пирах аэд был самым желанным гостем, а его песни, исполняемые под аккомпанемент лиры, передавались из поколения в поколение. Тему песни аэд выбирал сам или получал от слушателей. В «Одиссее» слепой аэд Демодок развлекает пирующих шутливой песней о любовном свидании богини Афродиты и бога Ареса. Бог Гефест, супруг Афродиты, подстерег влюбленных и накинул на них золотую сеть. Затем он пригласил всех богов посмеяться над незадачливыми любовниками, запутавшимися в тончайшей сетке (отсюда пошло выражение «гомерический хохот»). Величественна и скорбна другая песнь Демодока, в которой поется о взятии неприступной крепости Трои. Слушая эту песню, присутствующие плачут, потрясенные ужасами событий.
Странствующий аэд почитался в народе как мудрец и чародей. Его искусство считалось даром богов, наделивших своего избранника также даром пророчеств.
Всем на обильной земле обитающим людям любезны,
Всеми высоко честимы певцы; их сама научила
Пению Муза, ей мило певцов благородное племя.
Мифы о подвигах богов и героев объединялись в целые циклы мифических преданий, которые греки считали своей реальной историей. По представлениям греков, всем миром управляют боги. «Тучегонитель» и «громовержец» Зевс — верховный бог, «отец богов и людей». Его брат — бог моря Посейдон. Другой брат — правитель подземного царства, властелин страны мертвых Аид. Зевс обитает вместе со своей супругой Герой и остальными богами на горной вершине Олимпа. Бог огня Гефест и бог войны Арес — дети Зевса и Геры. Дочерью Зевса, рожденной из головы отца, была Афина — богиня мудрости и ремесел. Зевс не был верным супругом и имел немало детей от других богинь. Среди них наибольшей славой пользовались боги-близнецы Аполлон и Артемида. Первый — бог сверкающего и палящего солнца, покровитель искусства, вторая — богиня луны и охоты. Из морской пены возле острова Кипра родилась, по преданию, Афродита (Киприда), богиня любви и красоты. Вестником олимпийских богов, покровителем пастухов, путников и торговцев был Гермес, сын Зевса и нимфы Майи (низшее божество природы). От союза Зевса и смертной женщины родился Дионис, бог растительности, виноградарства и виноделия. В гомеровских поэмах Диониса еще нет среди олимпийских богов, так как в традиционной греческой мифологии он появился много позднее из-за своего «полуземного» происхождения. Боги и богини имели возлюбленных среди смертных людей, а дети, рожденные от таких союзов, превосходили остальных людей силой и отвагой. Греки называли их героями и почитали как своих родоначальников и покровителей. В отличие от богов герои были смертны, бессмертной оставалась лишь их великая слава.
Представления о богах и героях возникли в те отдаленные времена, когда человек одушевлял всю природу. Явления окружающей действительности и основные процессы человеческой жизни были еще непонятны людям. Поэтому древний человек стремился прежде всего установить какие-то закономерности и связи между собой и окружающим миром. По словам Маркса, в греческой мифологии нашли отражение «природа и сами общественные формы, уже переработанные бессознательно-художественным образом народной фантазией»[12]. В мифах люди стремились раскрыть явления природы, объяснить загадку жизни и смерти и происхождение различных общественных установлений и обычаев. С возникновением социального неравенства отношения людей были перенесены в мир богов и героев. О своеобразном отношении греков к своим богам и героям хорошо сказал поэт V в. до н.э. Пиндар. «Поколение богов и поколение людей — одно и то же». В мифах отразились также самые различные события истории человечества — открытие огня и полезных ископаемых, изобретение ремесел, первые морские путешествия, мечты о воздушных полетах и так далее. Многие мифы возникли на основе различных реальных событий, причудливо разукрашенных народной фантазией. На определенной ступени развития человеческого общества мифология была единственной формой идеологии, поэтому у различных народов можно найти сходные мифы. Однако лишь греческая мифология сделалась «почвой» и «арсеналом» литературы, искусства и науки. Поэтому она оказала огромное влияние на культурное развитие европейских народов.
Аэды, хранители и создатели героических песен о славных деяниях прошлого, все время изменяли и расширяли свой репертуар, так как слушатели требовали от них новых песен. Импровизация усложнялась, и владение ею требовало от аэда больших профессиональных навыков. Постепенно отдельные героические песни уступали место величественным эпическим повествованиям о грандиозных событиях, участниками которых были уже не боги или герои, а целые народы. Эпическая поэзия создавалась на основе устных героических песен, но не являлась их простым механическим объединением, отличаясь от них широтой изображения, глубиной содержания и единством замысла. Героической песне соответствовал простой, скорее всего трехстопный размер; эпическая поэма рецитировалась, то есть декламировалась, в плавных и неторопливых шестистопных стихах, гекзаметрах. Вместо лиры аэда в руках сочинителя-декламатора появился увитый зеленью посох, символ мудрости и власти. Аэда сменил рапсод, пользовавшийся в народе еще большей славой, чем его предшественник.
В дни общенародных торжеств в различных областях Эллады происходили состязания рапсодов, продолжавшиеся несколько дней. По знаку распорядителя праздника рапсоды сменяли друг друга на высоком помосте. О характере рапсодической декламации и ее воздействии на слушателей сообщает писатель конца V в. до н.э. Платон, вложив рассказ в уста современного ему рапсода, хранителя искусства своих далеких предшественников. «Когда я рассказываю о чем-нибудь, возбуждающем сострадание, глаза мои наполняются слезами; когда же о чем-нибудь страшном или удивительном, то волосы мои подымаются, и сердце трепещет... Всякий раз, когда я со своего места оглядываю слушателей, я вижу, как они плачут» (Платон, Ион, 535).
Рапсод, победитель в состязании, получал в награду треножник и уносил с собой громкую славу. Благодаря последней из всего рапсодического наследия сохранились до наших дней две эпические поэмы — «Илиада» и «Одиссея», затмившие все остальные поэмы и способствовавшие их забвению.
ГОМЕРОВСКИЙ ЭПОС
Сюжет «Илиады» и «Одиссеи» взят из цикла мифов о Троянской войне. Согласно сказанию, на свадебный пир героя Пелея и морской богини Фетиды были приглашены все олимпийские боги, кроме богини раздора Эриды. Оскорбленная Эрида проникла незамеченной на свадьбу и бросила пирующим яблоко с надписью «Прекраснейшей». Из-за яблока вспыхнула ссора между Герой, Афиной и Афродитой. По приказанию Зевса Гермес отвел трех богинь на гору Иду, чтобы там их рассудил пастух Парис. Парис был сыном троянского царя Приама и его жены царицы Гекубы, но родители в свое время оставили новорожденного на горе Иде, так как, согласно предсказанию богов, он должен был погубить троянское царство. Подкинутого ребенка нашли и воспитали пастухи, а когда он подрос, то сам стал пасти стада на Иде. Каждая из богинь пыталась соблазнить юношу своими дарами, надеясь получить от него яблоко. Гера обещала Парису власть, Афина сулила ему непревзойденную мудрость и славу, а Афродита — любовь прекраснейшей в мире женщины. Парис отдал яблоко Афродите, вызвав негодование обеих богинь. Афродита открыла Парису тайну его рождения, привела в Трою, где его с радостью встретили родные, а затем помогла ему похитить из Эллады Елену, жену спартанского царя Менелая. Оскорбленный Менелай и его брат Агамемнон собрали войско, снарядили корабли и поплыли к Трое. Троянцы отказались добровольно выдать Елену и похищенные с нею сокровища. Началась война, которая длилась десять лет. Среди греков, которые в поэмах называются ахейцами или данайцами, было много могучих богатырей: юный Ахилл, сын Пелея и Фетиды, предводитель всего войска Агамемнон, мудрый старец Нестор, Диомед, Аякс, Одиссей. Троянское войско возглавлял старший сын Приама Гектор. Греки сумели овладеть Троей только на десятый год войны. По совету хитрого и мудрого Одиссея они сделали вид, что покидают Трою и возвращаются на родину. На морском берегу ими был оставлен большой деревянный конь, а к троянцам подослан перебежчик, который сказал, что этим подарком греки хотят умилостивить богиню Афину. Напрасно напоминал троянцам их жрец Лаокоон о вероломстве греков. Коня ввезли в город, для чего пришлось разобрать часть городской стены, так как статуя не входила в ворота. Ночью, когда все в городе уснули, из чрева коня выскочили спрятанные в нем воины и подали сигнал остальным грекам, которые в сумерках вновь подошли к крепости. Троянцы были перебиты, их женщины и дети уведены в рабство, а Троя разрушена и сожжена. Но и грекам победа не принесла ожидаемой радости. Лишь немногие герои вернулись благополучно домой. Еще до окончания войны от стрелы Париса, которого называли также Александром, погиб Ахилл В день возвращения в своем доме был убит женой Агамемнон Менелай и Елена долго скитались вдали от родины, но самые длительные странствования и опасные приключения выпали на долю Одиссея.
О событиях десятого года войны, окончившихся смертью Гектора, рассказывает «Илиада». Возвращению Одиссея из-под Трои посвящена вторая поэма — «Одиссея».
Содержание «Илиады»
Основная тема «Илиады» — поэмы об Илионе, то есть Трое, — гнев Ахилла, вызванный его ссорой с Агамемноном. Это событие имело роковые последствия для троянцев и греков
Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,
Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал
Многие души могучие славных героев низринул
В мрачный Аид и самих распростер их в корысть плотоядным
Птицам окрестным и псам. Совершалася Зевсова воля,
С оного дня, как воздвигшие спор воспылали враждою
Пастырь народов Атрид и герой Ахиллес благородный
Ахилл поссорился с Агамемноном из-за того, что тот лишил его почетной доли добычи. Жрец бога Аполлона старый Хрис пришел к Агамемнону и принес богатый выкуп за дочь, попавшую в плен и доставшуюся Агамемнону. Агамемнон отказал Хрису, и тогда тот, обратясь к Аполлону, попросил бога отплатить грекам за оскорбление. Разгневанный Аполлон девять дней и ночей метал стрелы в стан греков. На десятый день Ахилл собрал вождей, и прорицатель Калхас объяснил причину гнева Аполлона Агамемнону пришлось вернуть Хрисеиду отцу, но, не желая лишиться своей доли добычи, он потребовал, чтобы Ахилл отдал ему свою пленницу, Брисеиду. Ахилл уступил, но поклялся покинуть ряды ахейцев. О своей обиде он рассказал матери, морской богине Фетиде, и попросил ее вымолить у Зевса наказание Агамемнону. Зевс выполнил просьбу Фетиды и пообещал ей передать победу троянцам:
..и во знаменье черными Зевс помавает бровями:
Быстро власы благовонные вверх поднялись у Кронида
Окрест бессмертной главы, и потрясся Олимп многохолмный
Фетида принесла сыну радостное известие. Тем временем на Олимпе начался вечерний пир, на который во дворец Зевса собрались все боги. Гефест наполнял кубки пирующих богов нектаром. Музы пели песни, а Аполлон аккомпанировал им на лире. С заходом солнца все боги разошлись по своим покоям. Ночью Зевс послал Агамемнону обманчивый сон, обещая близкую победу. Наутро Агамемнон накануне наступления решил проверить боевую готовность своих воинов и предложил им вернуться домой. Воины, не подозревая об обмане, побежали к кораблям, и вождям стоило многих усилий возвратить их обратно. Упорнее всех возражал Одиссею, наводившему порядок в войске, Ферсит, который бранил Агамемнона и остальных вождей и призывал воинов прекратить воевать ради обогащения корыстолюбивых царей. Выступление Ферсита — первое свидетельство протеста воинов против злоупотребления предводителей — еще не находит поддержки у масс. Поэтому портретная характеристика Ферсита, очень четкая и выразительная, явно отрицательна:
Муж безобразнейший, он меж Данаев пришел к Илиону,
Был косоглаз, хромоног, совершенно горбатые сзади
Плечи на персях сходились; глава у него подымалась
Вверх острием и была лишь редким усеяна пухом
Напряженная сцена заканчивается фарсом: Одиссей палкой колотит Ферсита, тот дрожит, плачет, вызывая всеобщий смех.
После совершения жертвоприношений вожди готовят к бою свои дружины. Длинный перечень греческих кораблей служит напоминанием о грозной опасности для Трои. Тем временем Зевс посылает к троянцам вестницу богов Ириду, чтобы предупредить их о приготовлениях врагов. Гектор выстраивает троянское войско, но перед боем предлагает Парису единоборством с Менелаем решить спор:
Кто из двоих победит и окажется явно сильнейшим,
В дом и Елену введет, и сокровища все он получит
Такое решение очень обрадовало греков и троянцев:
Наполнились радостью оба народа,
Чая почить наконец от трудов изнурительной брани
Гектор посылает в Трою за царем Приамом, а Ирида идет, чтобы привести Елену. В башне у Скейских ворот вокруг Приама собрались троянские старейшины. Древние, мудрые старцы сравниваются с цикадами, непрерывно стрекочущими на ветвях деревьев. Увидев Елену, идущую к башне, старцы тихо шепчутся между собой:
Нет, осуждать невозможно, что Трои сыны и ахейцы
Брань за такую жену и беды столь долгие терпят;
Истинно, вечным богиням она красотою подобна![13]
Приам подзывает к себе Елену, ободряет ее, говоря
Ты предо мною невинна, единые боги виновны
Боги с плачевной войной на меня устремили Ахеян!
Поединок Менелая и Париса заканчивается победой Менелая. Но опрокинутого на землю и полузадушенного Париса спасает Афродита, окутывает его густым облаком и, сделав невидимым, уносит с поля боя. А на Олимпе во дворце Зевса ссорятся и спорят боги. Зевс, сочувствующий троянцам, вынужден уступить Гере, ненавидевшей троянцев и мечтавшей об их погибели. Подстрекаемый Афиной троянец Пандар ранит стрелой Менелая, нарушая перемирие. Война вновь возобновляется, и Агамемнон, считая троянцев ответственными за нарушение клятв, говорит своим воинам:
Будет некогда день, как погибнет высокая Троя,
Древний погибнет Приам и народ копьеносца Приама
Ожесточенно сражаются люди и боги. Погибает виновник нарушения перемирия Пандар. На защиту своего сына, троянца Энея, бросается Афродита, которую Диомед ранит копьем, он же ранит самого бога войны Ареса и обращает в бегство Аполлона. Когда боги покидают поле боя, Гектор идет в Трою, чтобы поручить матери и другим троянкам совершить жертвоприношение Афине и молить ее о спасении. Но Афина отвергла моления. У городских стен Гектор встречается со своей женой Андромахой, которая в сопровождении кормилицы, несущей на руках сына Гектора, спешит к крепостным воротам, напуганная известием о наступлении греков. Андромаха, рыдая, молит, Гектора ради нее и сына не возвращаться на поле брани:
«Гектор, ты все мне теперь — и отец, и любезная матерь,
Ты и брат мой единственный, ты и супруг мой прекрасный!
Сжалься же ты надо мною и с нами останься на башне,
Сына не сделай ты сирым, супруги не сделай вдовою...»
Гектор понимает горе жены, отчетливо представляет себе ту ужасную участь, которая выпадет на долю Андромахи и маленького Астианакса после смерти единственного защитника; он страшится даже думать об их будущем:
...да погибну и буду засыпан я перстью земною
Прежде, чем плен твой увижу и жалобный вопль твой услышу!
Гектор знает, что Троя, которую он защищает с такой самоотверженностью, обречена на гибель:
Твердо я ведаю сам, убеждаюсь и мыслью и сердцем,
Будет некогда день, и погибнет священная Троя,
С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама.
Однако он должен защищать обреченный город и выполнить свой долг до конца:
Стыд мне пред каждым троянцем и длинноодежной троянкой,
Если, как робкий, останусь я здесь, удаляясь от боя.
Гектор протягивает руки, чтобы взять сына, но тот, напуганный шлемом отца со спадающим до земли султаном, прижимается к груди кормилицы и плачет. Гектор, смеясь, снимает шлем, кладет его наземь, берет на руки ребенка, ласкает его, и, глядя на них, сквозь слезы улыбается Андромаха. Простясь с семьей, Гектор уходит, а Андромаха возвращается домой, чтобы вместе со служанками оплакивать свое несчастье.
На рассвете Зевс собирает богов и, запретив им вмешиваться в дела людей, отправляется на гору Иду, чтобы следить за военными действиями. Оттуда он поражает молнией войско греков и передает победу троянцам. Несмотря на все попытки Геры и Афины помочь грекам, Зевс объявляет, что греки будут терпеть поражение, пока Ахилл не перестанет гневаться на Агамемнона. Но тот тщетно пытается примириться с Ахиллом, предлагая вернуть Брисеиду и в придачу богатые дары. Он готов отдать в жены Ахиллу любую из своих дочерей и семь городов в приданое. Ахилл отказывается от примирения. На совете вождей греки решают отправить в Трою разведчиков, чтобы выведать намерения противника. В свою очередь Гектор посылает в стан греков своего лазутчика. Одиссей и Диомед убивают троянца, а затем, проникнув в лагерь фракийцев, союзников Трои, нападают на спящих воинов и убивают их. Утром война возобновляется. Гектор во главе троянского отряда прорывается к греческим кораблям и пытается поджечь их, чтобы отрезать грекам путь к отступлению. Положение греков безвыходно. Тогда друг Ахилла Патрокл упрашивает Ахилла разрешить ему выйти с войском и отогнаать от судов троянцев. Ахилл соглашается и отдает Патроклу свои боевые доспехи, но советует ему не увлекаться преследованием врагов. Патрокл забывает о предостережении друга и у крепостных стен погибает от руки Гектора. Гектор снимает доспехи с убитого Патрокла. Греки прилагают все усилия к тому, чтобы унести с поля боя его тело. Весть о гибели друга доходит до Ахилла; безоружным он выбегает из шатра и криком отпугивает троянцев. Горе Ахилла беспредельно. Желая отомстить за смерть Патрокла, он забывает о гневе и примиряется с Агамемноном. По просьбе Фетиды Гефест выковывает оружие и доспехи для Ахилла. Фетида приносит их сыну. Наутро Ахилл выходит в бой. Зевс приказывает всем богам принять участие в сражении. На сторону греков встали Гера, Афина, Посейдон и Гефест, троянцам помогали Арес, Аполлон, Афродита, Артемида и бог реки Ксанф. Сам Зевс остался наблюдать на Олимпе. Ахилл преследует троянцев, тщетно разыскивая среди них Гектора. Тела убитых он бросает в реку, и Ксанф выходит из берегов, грозя поглотить в своих водах Ахилла.
Вмешательство Гефеста, преградившего огнем путь реке, спасает героя от гибели. Около Скейских ворот Ахилл догоняет Гектора. Трижды обегают они вокруг крепостных стен, прежде чем начать поединок. Зевс на золотых весах взвешивает жребии обоих. Жребий Гектора «тяжкий к Аиду упал». Гектор погибает в поединке. Умирая, он предсказывает Ахиллу гибель здесь же, у Скейских ворот, от руки своих мстителей — Париса и Аполлона. Ахилл издевается над телом поверженного врага, привязав труп Гектора к своей колеснице. Ночью к Ахиллу приходит душа Патрокла и молит о погребении. Ахилл устраивает другу торжественные похороны, а затем в течение многих дней объезжает на колеснице его могилу, волоча за собой тело Гектора. Но бог Аполлон, держа над Гектором свой золотой щит, охраняет его тело от тления и повреждений. Зевс хочет даже похитить тело Гектора, но ему мешают Гера и Афина. Наконец в сопровождении вестника богов Гермеса к Ахиллу отправляется старец Приам, надеясь выкупить тело сына: Старец, никем не примеченный, входит в покой и, Пелиду
В ноги упав, обымает колена и руки целует —
Страшные руки, детей у него погубившие многих)
Ахилл вспоминает своего старого отца, жалеет Приама и, подняв его с земли, возвращает тело Гектора. Он предлагает даже длительное перемирие на время погребения. Девять дней оплакивают троянцы Гектора в Трое. На десятый день его сжигают на погребальном костре, собирают прах в золотой сосуд и, закопав его в землю, насыпают высокий могильный холм:
Так погребали они конеборного Гектора тело
Этими словами заканчивается «Илиада», поэма о гневе Ахилла, стоившем жизни Патроклу и Гектору, предрешившем гибель осажденной Трои и смерть самого Ахилла.
«Илиада» представляет собой военно-героическую эпопею, в которой первое место занимает рассказ о событиях.
Вторая гомеровская поэма — «Одиссея» — эпопея сказочно-приключенческая и бытовая, в которой рассказ о событиях вытеснен рассказом о человеке.
Содержание «Одиссеи»
«Одиссея» — поэма о возвращении Одиссея. После взятия Трои Одиссей, «многоумный ... муж, преисполненный козней различных и мудрых советов», десять лет не может попасть к себе на родину, на остров Итаку.
Так же, как рассказ о гневе Ахилла, повествование об Одиссее ведет сама Муза, к которой обращен пролог поэмы:
Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который,
Странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен,
Многих людей города посетил и обычаи видел,
Много и сердцем скорбел на морях, о спасенье заботясь
Жизни своей и возврате в отчизну сопутников
На Олимпе собрался совет богов. Богиня Афина пользуется случаем напомнить собравшимся об участи Одиссея, который мечтает
Видеть хоть дым, от родных берегов вдалеке восходящий.
На далеком острове, в середине моря, удерживает Одиссея нимфа Калипсо, желая сделать его своим мужем. Боги решают отпустить Одиссея домой. Афина летит на остров Итаку проведать дом Одиссея, его сына Телемаха и жену Пенелопу. На Итаке собрались женихи, «многобуйные мужи», которые расхищают добро Одиссея и бесчинствуют в его доме. Афина принимает облик старого друга Одиссея и советует Телемаху тайно от женихов отправиться на поиски отца. Телемах навещает в Пилосе старца Нестора, затем посещает Менелая и Елену, которые лишь недавно вернулись в Спарту после долгих скитаний. Пока Телемах путешествует, собирая сведения об отце, которого он никогда не видел, и знакомится с его былыми соратниками, женихи, напуганные действиями Телемаха, сговариваются о том, чтобы подстеречь его, когда он будет возвращаться, и убить. Рассказ о Телемахе прерывается описанием совета богов. Вновь Афина просит за Одиссея, одновременно заботясь также о судьбе Телемаха. Зевс поручает ей охранять Телемаха. Гермес же летит к Калипсо:
К светлым ногам привязавши свои золотые подошвы
Амброзиальные, всюду его над водой и над твердым
Лоном земли беспредельной легким носящие ветром,
Взял он и жезл свой, по воле его наводящий на бодрых
Сон, отверзающий сном затворенные очи у спящих
В путь устремился...
Калипсо, не противясь воле богов, отпускает Одиссея. Он сам связывает для себя плот из стволов двадцати деревьев и отплывает. Семнадцать суток, не смыкая глаз, сидит Одиссей у руля. Уже близка родная Итака. Но внезапно его плот замечает Посейдон, возвращающийся из страны эфиопов. Мгновенно бог собирает своим трезубцем тучи, поднимает волны и созывает ветры. Буря разбивает в щепки плот Одиссея. Сам он чудом спасается. Морская богиня Левкотея, пожалев его, отдает ему свой волшебный плащ. Лишь на третий день закутанного в плащ Одиссея волны выносят на остров. Измученный герой прячется в груде опавших листьев и засыпает. А тем временем к царской дочери Навсикае является во сне Афина и убеждает царевну поехать утром на берег моря стирать белье. Навсикая вместе со служанками отправляется к морю. Когда же девушки, окончив работы, начинают играть в мяч, их звонкие голоса пробуждают Одиссея. По приказанию Навсикаи неизвестного странника снабжают одеждой и пищей. Затем царевна рассказывает ему, что он попал на остров Схерию, в страну феаков, которыми правит мудрый царь Алкиной. Царь и царица радушно встречают путника. На пиру, который устраивается в честь пришельца, слепой певец Демодок поет песню о троянском походе. Одиссей не может скрыть своего горя, чем и выдает себя. Вынужденный открыть подлинное имя, он рассказывает о своих странствиях.
Первое приключение ожидало Одиссея и его спутников, покинувших разоренную Трою, в стране киконов, где они разрушили город и увезли с собой богатую добычу. Затем буря отнесла корабли в страну лотофагов, пищей которых служит цветущий лотос. Тот, кто отведает лотос, навсегда забудет отчизну и останется с лотофагами. Одиссею пришлось насильно забрать на корабль тех, кто успел попробовать лотоса. Далее мореплаватели попали в страну киклопов (циклопов), одноглазых великанов, живущих без всяких законов вдали друг от друга в горных пещерах. Одиссей и его спутники подошли к пещере киклопа Полифема.
Полифем съел нескольких пришельцев, а остальных оставил у себя в пещере, заложив выход из нее огромным камнем. Одиссей предложил Полифему вина, тот выпил и пожелал узнать имя гостя. Одиссей отдал киклопу остатки вина и сказал, что его имя Никто. Когда пьяный великан уснул, Одиссей накалил на огне палицу и вонзил ее в единственный глаз Полифема. На крик великана к пещере сбежались остальные киклопы, но на вопрос о том, кто мучает его, услышали ответ: «Никто» — и негодуя разошлись. Утром слепой Полифем отодвинул камень, чтобы выпустить из пещеры овец и баранов, сам сел у входа, ощупывая спины животных. Но Одиссей подвязал под брюхо самых крупных баранов своих уцелевших товарищей, таким же образом прицепился сам и благополучно выбрался на волю. Герои отплыли, но отныне их повсюду преследовал гнев Посейдона, отца ослепленного Полифема. На острове царя ветров Эола Одиссей получил от Эола в подарок мех с завязанными в него ветрами, чтобы уже ничто не препятствовало мореплавателям вернуться домой.
Когда же показались знакомые очертания берегов Итаки, измученный Одиссей задремал, а его спутники, заподозрив, что он скрывает что-то от них, развязали мех и выпустили ветры. Поднялась буря, и корабли вновь отнесло к острову Эола. Но разгневанный Эол прогнал Одиссея. В стране великанов-лестригонов, где «паства дневная с ночною сближается паствой», то есть в стране самой короткой ночи, Одиссей потерял почти всех своих спутников. Лестригоны разбили в щепки одиннадцать кораблей, людей нанизали на колья и унесли в город на съедение. Уцелел лишь один корабль, на котором мореплаватели достигли острова Эи, где жила дочь Гелиоса волшебница Кирка (Цирцея). В центре лесистого острова стоял дворец Кирки, вокруг которого бродили ручные волки и львы. Одиссей провел в плену у Кирки целый год, и при расставании волшебница приказала ему спуститься в царство мертвых к знаменитому прорицателю Тиресию. На далеком севере, в стране киммерийцев, где «печальная область, покрытая вечно влажным туманом и мглой облаков ночь безотрадная ... искони окружает живущих», Одиссей нашел вход в страну смерти. Спустясь туда, Одиссей совершил жертвоприношения и вызвал души умерших. Души отведали жертвенной крови и вновь обрели дар речи. Одиссей побеседовал с Тиресием, с матерью, встретил Агамемнона, Ахилла, Патрокла и многих других боевых товарищей. Увидел он судью подземного царства Миноса, героя Геракла, а также Тантала и Сизифа, осужденных на вечные муки за совершенные ими преступления. Из страны мертвых он вновь вернулся к Кирке, снарядил свой корабль и отправился далее. Новая опасность ожидала путников возле острова сирен, которые своим дивным пением заманивали мореплавателей и убивали. Одиссей залепил всем спутникам уши воском, а себя приказал привязать канатами к мачте и взял с друзей слово, что они не развяжут его, несмотря на все его просьбы. Благодаря этой хитрости он сумел спастись и услыхать чарующее пение сирен. За островом сирен показались две необыкновенные скалы. На одной из них жила шестиголовая Скилла, пожирательница людей, а на другой — чудовищная Харибда, которая трижды в день извергала из себя черные воды и трижды вновь поглощала бурлящий поток. Чтобы спастись от Харибды, Одиссей подвел свой корабль к скале Скиллы, которая тотчас же схватила и проглотила шестерых его товарищей. Далее они причалили к острову Тринакрии, где паслись стада бога Гелиоса. Одиссей запретил товарищам приближаться к стадам, но пока он спал, его голодные спутники зарезали и съели несколько самых лучших коров. По просьбе разгневанного Гелиоса Зевс послал бурю, и корабль Одиссея был разбит в море молнией. Все мореплаватели погибли, лишь один Одиссей был выброшен волной на остров Огигию, к нимфе Калипсо.
Выслушав рассказ Одиссея, Алкиной приказывает снарядить корабль и, щедро одарив своего гостя, прощается с ним. Феаки, которые умели плыть по морю быстрее самых быстролетных птиц, доставляют Одиссея на Итаку. На обратном пути их корабль замечает Посейдон. Разгневанный на феаков за то, что они помогли Одиссею вернуться домой, Посейдон превращает их корабль в скалу.
Одиссей же, надежно спрятав полученные от Алкиноя сокровища, идет в хижину к свинопасу Эвмею. Чтобы не подвергать своего любимца неожиданным опасностям, Афина превращает его в нищего старика. К Эвмею же, возвращаясь домой, заходит сын Одиссея Телемах. Одиссей называет себя сыну, вдвоем они подготовляют план мести женихам Пенелопы. Утром Телемах отправляется в город, а следом идет к своему дому Одиссей. Первым узнает его верный пес Аргус. Двадцать лет он ждал у порога своего хозяина, увидев его, подполз к ногам и издох. Надменные женихи оскорбляют жалкого нищего, но за него вступается Пенелопа и приказывает служанке по обычаю гостеприимства обмыть ноги страннику. Старая служанка, кормилица Одиссея, узнает своего питомца по шраму на ноге, но сохраняет его тайну. Для женихов близится час расплаты. Его приближение они сами ускоряют дерзким поведением. Еще до возвращения Одиссея женихи уличили Пенелопу в обмане: она обещала назвать имя избранника тогда, когда закончит свое рукоделье, а сама ночью тайно распускала ткань, сотканную днем. Подкупленные женихами служанки раскрыли уловку Пенелопы. Теперь женихи требуют, чтобы она без промедления объявила о своем выборе. Пенелопа в присутствии Одиссея, которого она не узнает, заявляет женихам, что выйдет замуж за того, кто сумеет натянуть тетиву одиссеева лука и пропустит стрелу через двенадцать колец. Никто из женихов не может даже натянуть тетивы. Тогда лук берет Одиссей и сразу же пробивает двенадцать колец. После этого вместе с сыном и преданными слугами, заранее приготовившими оружие по приказанию Телемаха, Одиссей убивает всех женихов и их приспешников. Афина возвращает Одиссею его прежний облик. Однако Пенелопа, опасаясь новых козней, не сразу узнает в нем своего мужа. Тогда Одиссей напоминает ей о тайне, которая известна только им двоим. Чтобы продлить радостную встречу супругов, Афина просит богиню зари Эос помедлить с рассветом. Утром Одиссей навещает отца и пирует вместе с ним. Тем временем родственники убитых женихов выступают против Одиссея. С помощью богов Одиссей примиряется с ними, и на Итаке воцаряются мир и согласие.
Время и место создания Гомеровских поэм
«Илиада» и «Одиссея» рассказывают о событиях далекого прошлого. Нарочитая архаизация заметна в обеих поэмах.
При всем стремлении поэта сохранить определенную историческую дистанцию в обе поэмы проникли отзвуки более поздних времен.
Доспехи и оружие гомеровских героев выкованы из бронзы, но для того чтобы подчеркнуть суровость и непреклонность воина, поэт говорит, что у него «железное сердце» («Илиада», кн. XXIV, ст 205, 521). Герои названы ахейцами, то есть представителями того греческого племени, которое одним из первых появилось на Балканском полуострове. Гомеровские ахейцы еще не знают дорийцев, другого племени, пришедшего на Балканы позднее. Однако в «Одиссее» упомянуты дорийцы (кн. XIX, ст. 177), а в «Илиаде» Гера уступает на разграбление Зевсу Аргос, Микены и Спарту, то есть те города, которые наиболее пострадали от дорийского нашествия. Детали быта то воспроизводят картину VIII в. до н.э., то относятся к каким-то другим, более ранним временам.
Мир поэта, перенесенный им в среду его героев, получил условное название гомеровского общества. Социальный строй этого общества на материале гомеровских поэм изучил Энгельс и охарактеризовал его следующим образом: «Мы видим в греческом строе героической эпохи древнюю родовую организацию еще в полной силе но, вместе с тем, уже и начало разрушения ее: отцовское право с наследованием имущества детьми, что благоприятствовало накоплению богатств в семье и делало семью силой, противостоящей роду; обратное влияние имущественных различий на организацию управления посредством образования первых зародышей наследственной знати и царской власти рабство сначала одних только военнопленных, но уже открывающее перспективу порабощения собственных соплеменников и даже членов своего рода; начавшееся уже вырождение древней войны племени против племени в систематический разбой на суше и на море в целях захвата скота, рабов и сокровищ, превращение этой войны в регулярный промысел; одним словом, восхваление и почитание богатства как высшего блага и злоупотребление древними родовыми порядками с целью оправдания насильственного грабежа богатств. Недоставало еще только одного: учреждения, которое не только ограждало бы вновь приобретенные богатства отдельных лиц от коммунистических традиций родового строя, которое не только сделало бы прежде столь мало ценившуюся частную собственность священной и это освящение объявило бы высшей целью всякого человеческого общества, но и приложило бы печать всеобщего общественного признания к развивающимся одна за другой новым формам приобретения собственности, а значит в к непрерывно ускоряющемуся накоплению богатств; недоставало учреждения, которое увековечило бы не только начинающееся разделение общества на классы, но и право имущего класса на эксплуатацию неимущего и господство первого над последним.
И такое учреждение появилось. Было изобретено государство»[14].
Описываемые в гомеровских поэмах социальные отношения соответствовали состоянию греческих племен в IX-VIII вв. до н.э.
Агамемнон, Ахилл, Одиссей и остальные ахейские герои названы в поэмах басилевсами (басилеями). Этим словом, неправильно переводимым русским словом «царь», греки называли предводителей своих родов или племен. «...Басилей был военачальником, судьей и верховным жрецом; правительственной властью в позднейшем смысле он, следовательно, не обладал»[15]. Его власть поддерживалась народным собранием, в которое входили все боеспособные члены родового или племенного коллектива. В гомеровском обществе уже значительно распространена частная собственность. Некогда единый коллектив затронут социальным расслоением, в нем возникли и развиваются социальные противоречия. Агамемнон, верховный представитель всего племени, а может быть даже глава племенного союза, считает законным требование наибольшей доли добычи. Этим вызван его конфликт с Ахиллом, явившийся основой «Илиады» и, вероятно, породивший серьезную проблему в гомеровском обществе. Конфликт же Агамемнона и «оскорбителя царей» Ферсита был еще нетипичным для того времени и не встречал поддержки среди рядовых воинов. Таков первый мир поэм, условно называемый миром поэта. Второй мир, мир героев, еще недавно представлялся поэтической фантазией аэдов и рапсодов.
Для греков Троянская война была вполне реальным событием. Героев, сражавшихся под Троей, они почитали как своих родоначальников и покровителей. Но до конца XIX в. наука не располагала сведениями о ранней истории Греции. Период до VIII в. до н.э. было принято называть «темным периодом» греческой истории, а рассказы древних греков о нем — объявлять измышлениями богатой фантазии.
Установление достоверности гомеровских поэм связано с именем немецкого археолога-самоучки Г. Шлимана (1822-1890). Всецело следуя географии и топографии гомеровских поэм, которым он доверял безгранично, Шлиман в 1871 г. по собственной инициативе предпринял раскопки холма Гиссарлык, расположенного в Малой Азии между Дарданеллами и Босфором. Он раскопал семь последовательно расположенных поселений, из которых два носили явные следы пожара. Как известно, ахейцы сожгли захваченную ими Трою. А Шлиман, решив, что гомеровская Троя должна находиться в нижних слоях раскопа, отождествил с нею нижнее из сожженных поселений. Были обнаружены мощные стены древней крепости, дорога к городским воротам, развалины ворот с крепостной башней. Тогда Шлиман даже не подозревал, что его «Троя» по меньшей мере на тысячу лет древнее гомеровской Трои. Когда возле крепостной стены был найден тайник, полный золота и драгоценных изделий, он «узнал» в нем клад Приама, спрятанный троянским царем накануне штурма Трои. Среди драгоценных украшений тончайшей ювелирной работы он «нашел» золотую диадему Елены, а шахтные гробницы на материке, в Микенах, назвал могилами Агамемнона и его друзей, убитых вместе с ним в день возвращения из Трои. В одном из скелетов, найденных в гробницах, который выделялся среди прочих своими огромными размерами, Шлиман «опознал» самого Агамемнона. Наивность и антинаучность подхода Шлимана проявлялись прежде всего в том, что он полностью отождествлял события, описанные в гомеровских поэмах, с исторической действительностью. Лишь после смерти Шлимана его ошибки были установлены и, насколько возможно, исправлены. Теперь доказано, что шлимановская Троя в действительности принадлежала культуре III тысячелетия до н.э. (Троя II), а воспетая Гомером Троя Приама погибла в XII в. в результате завоевательного похода ахейцев (Троя VII).
Тем не менее открытие Шлимана произвело переворот в науке. Его значение было не только в том, что обнаружилась доселе неизвестная древняя цивилизация, локализованная в Малой Азии (Троя) и на материке (Микены, Тиринф, Орхомен) и представлявшая собой исторический фон гомеровских поэм: вновь ожившее прошлое обнаружило реальную основу греческих мифов и потребовало от ученых пересмотреть их взгляды на мифы, народные предания и сказки.
Спустя десять лет после смерти Шлимана была открыта древнейшая культура Крита, догреческая цивилизация, предшественница найденной Шлиманом греческой, так называемой микенской, культуры. В гомеровских поэмах имелись многочисленные отголоски былой славы и могущества критского государства. В мифах рассказывалось о критском царе Миносе, сыне Зевса и Европы, о столице Крита городе Кноссе, где находился дворец Лабиринт и жил чудовищный Минотавр, убитый впоследствии афинским героем Тесеем. Раскопки на Крите начал в 1900 г. английский ученый А. Эванс, который через три дня после начала работ записал в дневнике: «Исключительное явление — ничего греческого, ничего римского». Шлиман не нашел памятников письменности и считал микенскую цивилизацию бесписьменной. В развалинах многоэтажного кносского дворца, поразившего археологов своей архитектурой и замечательной стенной росписью, Эванс обнаружил несколько тысяч глиняных табличек, исписанных непонятными знаками. Разбирая эти знаки, Эванс пришел к выводу, что одни таблички написаны иероглифами, а другие — линейными знаками, и разделил линейное письмо на два вида: линейное письмо А (середина II тысячелетия до н.э.) и линейное письмо Б (XV-XII вв. до н.э.). Он установил также, что иероглифическое и линейное письмена Крита использовались для передачи какого-то неизвестного догреческого языка, на котором говорило население Крита. Эванс назвал этот язык миноиским.
В 1939 г. в западном Пелопоннесе, вблизи Наваринской бухты, американские археологи, разыскивая город Пилос, столицу царства гомеровского Нестора, нашли множество глиняных табличек с письменами, напоминающими критское линейное письмо Б. После войны, с возобновлением археологических работ, число надписей еще пополнилось, и стало ясно, что Шлиману помешала их обнаружить только случайность. Ученые долго не могли прочесть эти находки и считали, что они написаны не на греческом языке. Лишь в 1953 г. английскому архитектору Майклу Вентрису удалось расшифровать пилосские таблички, оказавшиеся хозяйственными записями. Открытие Вентриса было поразительно еще и потому, что, даже вопреки его собственным ожиданиям, язык записей оказался греческим, похожим на язык гомеровских поэм, но много древнее его. Вентрис не успел расшифровать все открытые тексты, написанные письмом Б, но ключ к ним найден, и работа продолжается учеными различных стран. В Советском Союзе вышла уже специальная работа по этому вопросу (С. Я. Лурье. Язык и культура микенской Греции. М., 1957). Критское иероглифическое письмо и линейное письмо А все еще не расшифрованы, и язык их до сих пор неизвестен.
Но теперь уже бесспорно, что догреческое население Крита и этнически близкие к нему народы, жившие в бассейне Эгейского моря, знали письменность еще в III тысячелетии до н.э. Критское государство, первое рабовладельческое государство Европы, было богатой и могущественной морской державой. Памятники архитектуры, живописи, прикладного искусства и письменности подтверждают сведения о высокой культуре Крита. В конце XV в. до н.э. критское государство было уничтожено. На его территорию вторглось греческое племя ахейцев, которые, продвигаясь с севера на материковую Грецию, сначала обосновались на Пелопоннесе, а затем покорили Крит. Ахейцы унаследовали многие культурные достижения критского общества, они использовали критскую письменность (линейное письмо А), но приспособили и видоизменили ее знаки в соответствии со своим языком, совершенно иным, чем язык Крита. Таким образом возникло линейное письмо В. Крит же, утратив свою независимость, был включен в состав первого греческого государства, называемого в науке микенским.
Микенская Греция была для гомеровских поэм тем историческим фоном, на котором разыгрались описанные в поэмах события. Память об этом времени наряду с более смутными воспоминаниями о былом критском могуществе хранилась у греков и передавалась из поколения в поколение, составляя историческую канву народного художественного творчества. Сначала в героических песнях аэдов, а затем в грандиозных повествованиях рапсодов оживало это далекое прошлое, в котором история переплеталась с художественным вымыслом, прошлое — с настоящим, а люди, участники древних событий, отождествлялись с богами и героями.
Из шахтовых гробниц Микен вместе с останками микенских правителей археологи извлекли также их портретные изображения — посмертные маски из тончайшего листового золота. А в гомеровском обществе уже не помнили похоронного ритуала ахейцев. Поэтому в гомеровских поэмах ахейцы и троянцы сжигают своих мертвецов, а сосуды с прахом зарывают в землю, как поступали греки в IX-VIII вв. до н.э. Оружие и доспехи гомеровских героев, по описанию, то относятся к VIII в. до н.э., как, например, щит Агамемнона, то к XVI-XV вв., как медный щит Аякса, подшитый семью шкурами. До недавнего времени ученые и художники — иллюстраторы «Илиады» недоумевали, что за шлем одевал на голову Одиссей:
Шлем из кожи, внутри перетянутый часто ремнями,
Крепко натянут он был, а снаружи по шлему торчали
Белые вепря клыки, и сюда и туда воздымаясь
В стройных красивых рядах...
В микенских гробницах еще Шлиман нашел множество отшлифованных кабаньих клыков с пробуравленными в них отверстиями. Но лишь недавно была обнаружена голова статуи в шлеме, на котором были прикреплены многочисленные клыки. В микенской гробнице был также найден золотой кубок, подобный тому, который в шатре Нестора подносила воинам пленница:
Окрест гвоздями златыми покрытый; на нем рукояток
Было четыре высоких и две голубицы на каждой
Будто клевали, златые, и был он внутри двоедонный.
В «Илиаде» и «Одиссее» описывается та обстановка, предметы быта, утварь, которые могли находиться во дворцах Микен, Тиринфа и Пилоса. Тексты пилосских надписей, корректируя художественный вымысел и преувеличения гомеровского повествования, помогают нам проецировать своеобразный и подчас нереальный мир гомеровских героев в реальное историческое прошлое.
В мифах сохранились сведения о военных столкновениях между отдельными городами — государствами микенской Греции, о их совместных военных походах против других народов. Троянский цикл мифов имеет некую историческую основу — вторжение ахейцев в Малую Азию. В XIV-XIII вв. до н.э. ахейцы переправились в Малую Азию и заселили ее южное побережье и прилегающие острова. А в начале XII в. они выступили против богатого малоазийского города Трои и, как подтверждают археологи, разрушили и сожгли город. История одного из многочисленных ахейских походов, вероятно даже не очень значительного, переплелась в народной памяти с другими, более примечательными событиями, возможно даже с грандиозным землетрясением, разрушившим Трою (Трою VI) около 1300 г. Исторические события в их мифическом осмыслении были дополнены древним, скорее всего догреческим, мифом о похищении темными силами богини растительности. Воспоминания о былой славе микенского царства и его правителях щедро расцвечивались различными элементами художественного вымысла, а каждая новая эпоха пересматривала предания, внося собственное понимание событий.
К исходу II тысячелетия микенское государство находилось в состоянии социального упадка, завершением которого явилось вторжение дорийцев, греческого племени, прошедшего «огнем и мечом!» через все центры микенской державы. Дорийцы жили еще родовым строем. Культурный и социальный уровень их был намного ниже ахейского, поэтому интенсивная общественная жизнь греческого мира на какое-то время слабеет и затихает. Ахейцы частично ассимилируются с пришельцами, частично переселяются в новые земли к северу Балканского полуострова и в Малую Азию.
Новый расцвет греческий мир встречает в конце IX в. до н.э. уже на малоазийском побережье. А с VIII в. малоазийская Иония с ее центрами в Милете, Эфесе, Колофоне становится передовой страной всей Эллады. Ионийские певцы были хорошо знакомы с песенным творчеством своих былых соплеменников, эолийцев, хранителей героических ахейских сказаний[16]. В Ионии создается эпос с его особой поэтикой, стилем и языком, сочетавший песенное наследие эолийских аэдов с традициями ионийских рапсодов. Таким образом, «Илиада» и «Одиссея» прошли многовековый путь от бесхитростной устной песни древнего певца, родившейся в годы величия микенского царства, до эпической поэмы, единой по своему идейному замыслу и художественному воплощению, вобравшей весь жизненный опыт и мудрость греческого народа. Гомеровские поэмы были созданы в период расцвета ионийской Греции. Но точное место их возникновения неизвестно, так как в исторические времена многие ионийские города оспаривали друг у друга честь считаться родиной Гомера, причем в их спор включались даже города материковой Греции. Неизвестно, были ли поэмы записаны сразу же, но они очень долго существовали как в устной рецитации рапсодов, так и в письменной традиции.
Язык и стиль Гомеровских поэм
Язык гомеровских поэм в течение многих столетий оставался для греческой литературы языком эпического жанра. В историческом отношении он представлял собой смешение различных греческих диалектов, некогда самостоятельных языков отдельных племен. Проблема происхождения гомеровского языка неразрывно связана с нерешенной еще проблемой становления эпоса. Самый ранний слой гомеровского языка составляет деловая лексика всего микенского государства. Затем древние эолийские языковые формы, включившие в себя предшествующие им микенские, объединяются с формами ионийского языка времени создания поэм. Возможно, что в определенную эпоху гомеровский эпический язык мог быть языком той части ахейцев, которая, спасаясь от дорийского нашествия, переселилась на восток и позднее получила название ионийцев.
Языковые слои гомеровского эпоса отразили хронологию создания эпического языка, причем наиболее поверхностным слоем его явился аттический, привнесенный в конце VI в., вследствие записи поэм в Афинах и их афинской рецитации. Многослойность гомеровского языка отмечали еще древние критики и искали различные объяснения этому необычному явлению, связывая его, например, с путешествиями Гомера и его длительными пребываниями среди многочисленных греческих племен и родов. Гомеровский эпический язык — древнейший литературный язык — создавался в процессе творчества ионийских рапсодов, обратившихся к древней эолийской песенной традиции. Он оказал влияние на всю последующую греческую поэзию.
В течение длительного времени складывалась гомеровская лексика, где в разных эпитетах или синонимах существительных зафиксированы представления и понятия разных эпох. Так, в зпитетах, связанных с Троей, можно отыскать соответствия с лексикой пилосских табличек. Многие эпитеты, имевшие некогда вполне реальное значение, как «бронзохитонные», «прекраснопоножные» в применении к ахейцам, или эпитет Гектора «потрясающий гривой шлема» и другие впоследствии стали непонятными и пополнили число постоянных эпитетов, характерных для устной поэзии. Признаки устной народной поэзии характерны для эпического стиля гомеровских поэм. Подсчитано, что в обеих поэмах из 28 тысяч стихов одну пятую часть составляют повторяющиеся фразы или формульные стихи. В этих формульных стихах, для которых особенно типичны эолийские языковые формы, описываются наиболее часто повторяющиеся ситуации: пир, жертвоприношения, снаряжение корабля, начало поединка, начало и конец речи и так далее. Сколько бы раз ни вставала, например, утренняя заря в «Одиссее», ее описание неизменно: пробуждается юная богиня Эос «с перстами пурпурными». Обилие разнообразных эпитетов также является наследием устной традиции. Эти эпитеты определяют, поясняют, характеризуют свойство или качество объекта описания и представляют собой наиболее распространенный поэтический прием эпоса.
В «Илиаде» эпитеты иногда подвергаются сложному поэтическому переосмыслению, чуждому устной народной поэзии. Так, в сцене поединка Ахилла и Гектора варьируются два из 46 эпитетов Ахилла — «быстроногий» и «божественный». Проворство быстроногого Ахилла, преследующего Гектора, сравнивается с проворством охотничьего пса, догоняющего оленя. Но из следующего сравнения слушателям может показаться, что Ахилл не в силах одолеть противника:
Словно во сне человек изловить человека не может,
Сей убежать, а другой уловить напрягается тщетно —
Так и герои, ни сей не догонит, ни тот не уходит.
Тогда на помощь герою приходит Аполлон, вливает силы в Ахилла, и последний наделяется эпитетом «божественный». Но вот мимо цели пролетело копье Ахилла, и эпитет «богоподобный» в обращении Гектора к Ахиллу звучит иронией. Однако Ахилл победил Гектора. Теперь он вновь назван божественным. В заключении, когда сам Ахилл объявляет о своей победе, оба эпитета уже вполне оправданно стоят рядом. Речи героев с их формульным обрамлением традиционны, но в поэмах они связаны с обликом говорящего и часто раскрывают индивидуальный образ оратора, как, например, в сцене посольства к Ахиллу.
Устная поэзия аэдов оставила в наследство эпосу развернутые сравнения, в которых раскрывается все богатство внешнего мира и описывается все то, что не находит места в основном повествовании. Поэтому развернутые гомеровские сравнения — самостоятельные, как бы изолированные художественные картинки. Полный воинственного пыла Диомед сравнивается с рекой, вышедшей из берегов, и тут же дается картина осеннего наводнения:
Реял по бранному полю, подобный реке наводненной,
Бурному в осень разливу, который мосты рассыпает;
Бега его укротить ни мостов укрепленных раскаты,
Ни зеленых полей удержать изгороды не могут,
Если внезапный он хлынет, дождем отягченный Зевеса.
Картины природы в эпосе еще не связаны с настроением человека. Мирная природа также не привлекает внимания поэта. Он предпочитает описание бури, непогоды, страшных стихийных бедствий. Сравнения поясняют или уточняют основное повествование, не раскрывая, однако, связанный с ним образ. В сравнениях дается картина мирного труда ремесленников: поверженный в бою воин сравнивается с молодым срубленным тополем, из которого мастер собирается резать и гнуть ободья для колес. Картины охоты, пастушеской жизни сменяются детальными описаниями быта, среди которых не забыты даже детские забавы и слезы. Бог Аполлон разрушает стену ахейцев, как мальчик, играя в песке на берегу моря, топчет песчаный домик. Патрокл, узнав о бедственном положении ахейцев, приходит в шатер к Ахиллу и со слезами просит разрешить ему сразиться с троянцами. Ахилл сравнивает своего друга с маленькой девочкой, которая
... бегом за матерью следует с плачем,
На руки просится к ней и за платье хватается крепко,
Смотрит в глаза, заливаясь слезами, чтоб на руки взяли
В «Одиссее» герои живут в мирной обстановке. В поэме описываются их повседневные занятия и заботы. Поэтому в ней сравнений значительно меньше, они более кратки, менее выразительны. Но в «Одиссее» впервые встречается очень популярное впоследствии сравнение девушки с молодой стройной пальмой. Устная поэтическая традиция определила несоразмерность отдельных частей повествования. Иногда рассказ ведется в очень быстром темпе с пропуском важных подробностей, иногда темп неожиданно замедляется, подробности загромождают повествование, запутывают его основную нить, хотя никогда не разрывают. Это замедление или отступление создает своеобразное эпическое раздолье. Поэт пользуется им тогда, когда стремится полностью овладеть вниманием слушателей и подготовить их к чему-то необычайному. Так, в «Одиссее» рассказывается, как, обмывая ноги нищего странника, старая нянька неожиданно узнает в нем своего господина. Но вместо того чтобы рассеять сомнения слушателей и рассказать им, как же поступит Эвриклея, поэт на протяжении 600 стихов подробно рассказывает, как в детстве, охотясь вместе с дедом и его сыновьями, получил Одиссей этот шрам.
Гомеровское поэтическое искусство родственно геометрическому стилю, господствующему в изобразительном искусстве IX-VIII вв. до н.э. На памятниках геометрического стиля орнамент из ломаных и кривых линий и фигуры живых существ составляли причудливые сочетания и располагались друг под другом параллельными рядами, обозначавшими границы пространства. Линейность и отсутствие перспективы характерны для эпического стиля поэм, и особенно для «Илиады». Общая картина войны заменяется последовательным перечислением отдельных деталей боевых схваток, а несколько событий, происходящих одновременно, становятся последовательными во времени, словно хронологически они несовместимы. Так, в третьей книге «Илиады» Менелай побеждает в поединке Париса и, ухватив его за султан шлема, подвязанного под подбородком, тащит за собой в сторону ахейцев. Неожиданно обрывается ремень, шлем остается в руке Менелая, а Парис исчезает. Оказывается, Афродита спасла своего любимца и никем не замеченная унесла его в Трою. Затем богиня вернулась за Еленой, чтобы проводить ее к Парису. Елена протестует, но богиня грозит ей своей ненавистью, и та покоряется, идет домой, браня Париса за трусость, слышит в ответ страстные любовные речи и послушно следует за Парисом в опочивальню. И только тогда рассказчик вспоминает о Менелае, который остался на поле боя, возвращается к нему, описывая, как он
... по воинству рыскал, зверю подобный.
Взоры бросая кругом, не увидит ли где Александра..
Эпос возникает на той ступени духовной жизни человека, для которой характерен синкретизм, то есть объединение всех ее функций художественной, философской, научной, религиозной и так далее. Поэтому в гомеровском эпосе собраны все знания, накопленные многовековым опытом народа, и разрешены все интересовавшие человека проблемы. ««Илиада» заключает в себе целый мир, — писал Н. И. Гнедич в предисловии к первому изданию своего перевода — Мир древний, с его богами, религией, философией, географией, нравами, обычаями, словом — всем, чем была Древняя Греция. Творение Гомера есть превосходнейшая энциклопедия древности». Радость познания, гордость рапсода, призванного воспитывать своих слушателей, раскрыты в величественно-возвышенной манере эпоса. «Гомер все прославлял: животных и растения, воду и землю, оружие и коней, — говорит писатель I в. н.э. Дион Хрисостом. — Можно сказать, что стоит ему о чем-нибудь упомянуть, он уже не способен пройти мимо этого без хвалы и прославления. Даже того единственного, кого он хулил, Ферсита, он называет громогласным витией». Блеск вокруг головы Ахилла поднимается до небес, а его крик подобен реву медной трубы. Кони богов одним прыжком покрывают такое расстояние, что стоит им сделать еще один шаг — и, по словам античного критика, для них не останется места в мировом пространстве. Торжественность эпического стиля соответствует представлениям слушателей об эпосе как об «откровении бога». В эпических вступлениях, проэмиях, обязательно подчеркивается, что повествование о славных деяниях прошлого ведет дочь Зевса богиня Муза. Монументальный гомеровский стиль вполне соответствует той воспитательной роли и тем этическим и общественным задачам, которые выполняет эпос в современном ему обществе. Поэтому эпическую художественную манеру с ее эпическими поэтическими средствами, при всей ее исторической ограниченности, вполне можно назвать жизненно правдивой.
В той же исторической последовательности, как и гомеровский стиль, складывались в эпосе образы его героев, неразрывно связанные с идейными и художественными задачами эпического повествования.
Боги и герои поэм
Действие гомеровских поэм развертывается среди героев и богов. Первые живут на земле, плавают по морям, к ним с вершины Олимпа спускаются боги. Изредка боги появляются в своем древнем зооморфном облике, как, например, превратившаяся в птицу Афина. Обычно же боги антропоморфны и наделены человеческими страстями и пороками, но в масштабах несоизмеримо великих по сравнению с человеческими. Боги ссорятся, дерутся, ревнуют, обманывают друг друга, им чужды нравственные нормы, и во всем они считаются лишь со своими прихотями. Возможно, что в образах богов, в описании их жилищ и отношений между собой нашли отражение воспоминания о жизни и нравах древних микенских правителей.
Боги диктуют свою волю героям. Те видят сны, следят за полетом птиц, наблюдают за знамениями при жертвоприношениях, видя в этом проявление воли богов. Участь Гектора решает Зевс. Он кладет на весы два жребия, и жребий Гектора падает вниз. Хотя в проэмии «Илиады» сказано, что во всем совершившемся раскрылась воля Зевса, рассказ о жребиях отразил более древние представления о судьбе, или доле. Власть судьбы параллельна власти богов, но бывают случаи, когда судьба властвует над богами и те бессильны перед ней. Так, Зевс не может спасти от смерти своего сына Сарпедона и в каплях кровавой росы, падающей с неба на землю, выражает свое горе.
В отличие от богов «Илиады», боги «Одиссеи» становятся блюстителями нравственности, стражами добра и справедливости.
Дел беззаконных, однако, блаженные боги не любят:
Правда одна и благие поступки людей им угодны
Эти боги, за исключением покровительницы Одиссея Афины, отделены от людей, а люди более свободны в своих действиях, более инициативны и энергичны, чем в «Илиаде». В образах героев сочетались черты далеких легендарных предков и идеальных героев времени создания поэм.
Главным героем «Илиады» является Ахилл, о котором немецкий философ Гегель сказал, что в нем одном развернуто все богатство и многосторонность благородной человеческой натуры. Ахилл очень молод. Юность и красота являются обязательными свойствами эпического героя, но в «Илиаде» молодость проявляется и в чертах характера Ахилла. Вспыльчивость и неукротимость в гневе становятся данью молодости Ахилла, привыкшего подчиняться чувствам без контроля рассудка. Однако никто из героев не сравнится с Ахиллом в преданности другу, никто не отнесется с таким вниманием к горю другого человека, как Ахилл. Поэт с такой убедительностью раскрывает характер своего героя, что слушателей нисколько не удивляют поступки Ахилла. Они понимают, что подобный герой мог безжалостно надругаться над телом поверженного врага и он же мог обнимать и утешать отца своего противника, отдав тело для достойного погребения.
Мотив дружбы, как и мотив мести за погибшего друга, попал в «Илиаду» из предшествующей ей эпической поэмы, в которой также шла речь о борьбе ахейцев против Трои. В этой поэме Ахилл мстил за погибшего друга. Но в роли друга вместо Патрокла выступал сын Нестора, а противником Ахилла был не Гектор, а родственник Приама Мемнон. Таким образом, в «Илиаде» Гектор и Патрокл являются новыми эпическими героями, не связанными поэтической традицией. Их образы представляют собой самостоятельный вклад гомеровского поэта, воплотившего в них идеалы нового времени, новые гуманные отношения между людьми. «Гектор — предвестник мира городов, человеческих коллективов, отстаивающих свою землю и свое право. Он являет мудрость соглашений, он являет семейные привязанности, предвосхищающие более обширное братство людей между собой»[17].
Среди ахейцев одному лишь Ахиллу уступает в отваге и мужестве Аякс, для которого воинская честь и слава — единственное содержание жизни. Мудрая старость с ее богатым жизненным опытом воплощена в Несторе, в рассказах которого перед слушателями оживают события далеких времен, предшествующих описываемым в поэмах. «Пастырь народов», предводитель ахейцев Агамемнон сдержан, надменен и преисполнен сознания собственного величия. Его брат Менелай малоинициативен, иногда даже нерешителен, но доблестен, как все прочие ахейцы. Его полной противоположностью оказывается Одиссей, герой сметливый и энергичный. Только благодаря находчивости и хитрости он живым и невредимым возвращается на родину, на остров Итаку. Отдельные черты Одиссея могут показаться современному читателю малопривлекательными и даже противоречащими нашим этическим нормам, но они обусловлены временем создания поэмы. Безымянный фольклорный герой, преодолевающий многочисленные препятствия, был хитрым и предприимчивым уже в сказке. В эпоху же освоения новых земель и первого знакомства греков с западным Средиземноморьем мужество и отвага ценились уже много ниже, чем ловкость, находчивость и умение приспособиться к любой обстановке.
«Илиада» — поэма о войне. Но прославление военных подвигов и личного героизма никогда не перерастает в ней в апофеоз войны. Война описывается как суровая неизбежность, ненавистная и тягостная людям: Скоро сердце людей насыщается в битве убийством.
Хотя в «Илиаде» Ахилл отдает предпочтение краткой, но славной военными подвигами жизни перед жизнью долгой и мирной, в «Одиссее» тень Ахилла жалуется Одиссею на свою участь: Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле,
Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный,
Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать мертвый.
Трудно установить, ахейцам или троянцам отданы симпатии поэта. Хотя предательский выстрел троянца Пандара обрек Трою на гибель за клятвопреступление, а ахейцы своими действиями восстанавливали поруганную справедливость, все же не завоеватель Ахилл, а защитник своего отечества Гектор становится героем нового времени, предвещающего близкий расцвет ионийского мира.
В «Одиссее» описывается мирная жизнь, значительно более яркая, сложная и содержательная. Вместо идеализированных героев «Илиады», в характерах которых все же преобладали черты древних ахейских завоевателей, прошедших по земле огнем и мечом, в «Одиссее» живут и действуют мирные люди. Даже боги «Одиссеи», за исключением Посейдона, спокойны и умиротворенны. Герои «Одиссеи» словно списаны со знакомых и близких поэту современников, любознательных, наивных и общительных людей, жизнь и время которых, по словам Маркса, были детством человеческого общества «там, где оно развилось всего прекраснее...»[18]. Разнообразны даже немногочисленные женские образы: преданная старушка няня, верная и добродетельная Пенелопа, радушная заботливая Елена, мудрая Арета, обаятельная юная Навсикая, мечтающая по-девически о замужестве и даже, вопреки традиции, о замужестве по своему выбору.
Однако в образах гомеровских героев немало следов исторической ограниченности, обусловленных временем создания поэм. Все образы статичны, характеры героев и богов воспринимаются и изображаются как изначально присущие им, независимые от окружающей обстановки и не меняющиеся в ней. Герой определяется своими поступками, а в них постепенно выявляются те отдельные черты, совокупность которых и составляет его характер. Внутренний мир человека не раскрывается в поэмах, хотя чувства, переживания, смену настроений своих персонажей поэт тонко подмечает. В «Илиаде» над трупом Патрокла собрались по обычаю плакальщицы, ахейские пленницы, они плакали «с виду, казалось, о мертвом, но в сердце о собственном горе». Там, где переживания героя и связанные с ними поступки находятся в центре внимания, обязательно вмешательство богов. Современные читатели понимают, почему Елена, услышав о предстоящем поединке Менелая и Париса, тотчас отложила свое рукоделие и направилась к башне: от исхода боя зависела ее участь. Но в поэме боги посылают к Елене свою вестницу Ириду, которая вложила ей «думы о первом супруге, о граде родимом и кровных», и поэтому Елена поспешила к месту поединка. Нам понятны чувства Приама, который тяжело переживает смерть сына и надругательства над его телом. Как логическое следствие отцовского горя воспринимается его решение поехать в стан врагов, чтобы попытаться выкупить тело сына. Но в «Илиаде» решение Приама подсказано богами, приславшими к нему Ириду. А по приказанию Зевса бог Гермес провожает Приама к ахейскому лагерю. Во время ссоры с Агамемноном Ахилл уже извлек меч, чтобы броситься на своего обидчика, но вдруг спохватился, не лучше ли «гнев прекратить, смирив возмущенное сердце». Все сказано предельно ясно. Но далее выясняется, что это Гера послала на землю Афину, которая оттащила Ахилла «за русые кудри».
Божественное вмешательство помогало поэту и его слушателям объяснить происхождение хорошо известных им эмоций, порождающих определенные действия. Ссылкой на божественную волю и на непосредственное божественное вмешательство древний человек объяснял все, что представлялось ему загадочным. Но сила художественной правды способствовала тому, что современному читателю понятны и без участия богов переживания гомеровских героев и различные мотивы их поведения.
Гомеровский вопрос
До XVII в. автором «Илиады» и «Одиссеи» считали слепого поэта Гомера, которого греки называли отцом всех поэтов. Однако сами греки не сохранили никаких достоверных сведений о своем великом поэте. В одной анонимной эпиграмме II в. до н.э. хорошо сказано о бесплодных усилиях античных критиков восстановить биографию Гомера:
Ты не пытайся узнать, где родился Гомер и кто был он,
Гордо считают себя родиной все города,
Важным является дух, а не место, отчизна поэта —
Блеск «Илиады» самой, сам Одиссея рассказ
Никаких авторских ремарок нельзя обнаружить в тексте поэм. Жизнеописание Гомера, составленное из различных источников, датируемых временем не ранее VI в. до н э., не представляет исторической ценности и изобилует самыми фантастическими данными. У многих исследователей вызывает сомнение даже собственное имя поэта, так как на одном из греческих диалектов слово «гомер» означало «слепец». В III в. до н.э. греческие ученые решили установить подлинный текст гомеровских поэм на основании многочисленных рукописных материалов. Вероятно, тогда же исследователи заметили разницу между обеими поэмами. Наиболее решительные критики, прозванные разделителями, объясняли это различие тем, что «Одиссея» сочинена другим поэтом. Среди критиков Гомера на рубеже IV-III вв. до н.э. своей непримиримостью прославился некий Зоил, имя которого стало нарицательным именем злобного и пристрастного критика. Гипотеза «разделителей» не нашла поддержки. Более распространенным, было мнение, что поэмы сочинены одним поэтом в разные периоды жизни. «Илиада», написанная в расцвете творческих сил, вся — действие и борьба, «Одиссея» — почти целиком повествовательная — характерна для старческого возраста. «В «Одиссее» Гомера можно сравнить с заходящим солнцем, которое, теряя свою силу, все еще сохраняет прежнее величие», — отмечал неизвестный критик I в. н.э. в трактате «О возвышенном».
Античные ученые разделили каждую из поэм на 24 песни — по числу букв греческого алфавита, чтобы текст одной песни поместился в одном свитке (книге). От античных времен сохранились многочисленные толкования и комментарии к поэмам — гомеровские схолии.
Наследниками античных исследователей Гомера были византийские ученые, которые после падения Константинополя, в конце XV в., впервые познакомили Италию, а за ней и другие европейские страны с произведениями греческих классических авторов. Однако в Европе к гомеровским поэмам долго относились с предубеждением. Гомера называли «грубым», «неизящным», «слишком простым», предпочитая ему римского эпического поэта Вергилия.
В 1664 г. француз д'Обиньяк, пытаясь объяснить своеобразие «Илиады», чуждой эстетическим критериям его времени, предположил, что «Илиада» составлена из отдельных эпических песен и не является единым произведением. Книга д'Обиньяка, изданная в 1715 г., осталась незамеченной, так как в то время устное народное творчество еще не привлекало внимания.
Во второй половине XVIII в. в Англии и Германии пробудился интерес к национальному наследию прошлого. Тогда был открыт новый поэтический мир народной фантазии, и гомеровская поэзия впервые стала мерилом эстетической ценности народной поэзии.
В 1795 г. немецкий ученый Ф. А. Вольф опубликовал «Предисловие к Гомеру», положившее начало научному изучению гомеровского эпоса. Вольф считал «Илиаду» сводом различных песен, сочиненных в разные времена многочисленными поэтями, среди которых наибольшей известностью пользовался Гомер. В конце VI в. до н.э. все эти песни были впервые собраны и записаны в Афинах. Из двух основных аргументов Вольфа один — ссылка на отсутствие письменности в гомеровские времена — теперь уже несостоятелен, другой же — многочисленные противоречия в тексте поэмы — остается в силе и поныне. Последователи Вольфа, названные аналитиками, доказывали, что противоречия в гомеровских поэмах свидетельствуют об отсутствии единого художественного плана. Аналитики расчленяли поэмы на отдельные части, в которых искали некогда самостоятельные песни. Ученик Вольфа К. Лахман, обобщив выводы своего учителя, создал песенную теорию происхождения эпоса, считая, что между героической песней и эпосом различие чисто количественное. Аналитикам возражали унитарии, сторонники единства поэм. Они считали, что противоречия, имеющиеся в поэмах, не нарушают единства авторского замысла. Каждое положение аналитиков опровергалось унитариями. Например, сцена прощания Гектора и Андромахи аналитикам казалась совершенно неуместной в VI книге, так как в дальнейшем Гектор вновь приходил в Трою и встречался с женой. Унитарии же считали, что сцена прощания уместна именно в этом месте, так как ею завершается образ Гектора, героя предстоящих решительных событий. Далее аналитики ссылались на VII книгу, где рассказывалось о стене, которую ахейцы поспешно возводили вокруг своего лагеря. Так как в дальнейшем о стене не было речи, аналитики делали вывод, что этот рассказ попал в «Илиаду» из какой-то неизвестной эпической песни. А унитарии считали этот рассказ замечательной поэтической находкой автора, сумевшего одной деталью — постройкой стены — подчеркнуть всю безвыходность положения ахейцев, которые с уходом Ахилла лишились основного оплота.
В середине XIX в. возникли некоторые промежуточные теории. По теории малых эпосов (А. Кирхгоф) большому эпосу предшествовали отдельные эпические произведения, объединенные впоследствии. Согласно теории основного ядра, в основе каждой поэмы лежат отдельные законченные и единые произведения («Праилиада» и «Праодиссея»); все отступления и противоречия появились в этих произведениях в результате напластований, принесенных каждой новой эпохой.
Современные исследователи принимают две последние гипотезы с некоторыми дополнениями для восстановления истории создания «Одиссеи». В ее составе действительно обнаружены два самостоятельных некогда цикла. Один эпический цикл содержал рассказ о событиях в западном Средиземноморье, где героя преследовал бог Посейдон и держала в плену Калипсо. Действия второго цикла происходили в районе Черного моря, где гнев бога Гелиоса из-за убийства священных коров обрек героя на скитания, а роль Калипсо выполняла Кирка. История пребывания героя в загробном царстве соединяла оба цикла. Кроме того, в основе «Одиссеи» лежали два известных фольклорных мотива о герое, который после длительного отсутствия попадал на свадьбу своей жены, и о сыне, отыскивающем пропавшего отца.
Но поэма «Одиссея» — единый и проникновенный, рассказ о человеке, который борется за осуществление своей заветной мечты — о возвращении на родину. Ценой страданий и лишений он побеждает в упорной борьбе. В этом несомненное единство идейного замысла поэмы, что позволяет предполагать существование одного автора на одном из решающих этапов создания «Одиссеи».
Созданием обеих поэм завершается многовековый период существования отдельных героических песен. Поэмы, несомненно, несут следы наслоений разных исторических эпох. Вопрос об единстве поэм в современной науке все еще представляется спорным, хотя большинство исследователей считает, что каждая из поэм обладает единством идейного замысла, композиционным и художественным единством, являющимися результатом личного поэтического творчества.
Проблема возникновения и создания гомеровских поэм — гомеровский вопрос, имеющая важное историко-культурное значение, тесно связана с общей проблемой возникновения и развития героического эпоса. В настоящее время доказано существование у различных народов героической песни о могучем богатыре. Подобная песня восходит к древнему сказанию о предках-героях, создателях человеческой культуры, воплотивших представления о первых победах племени над природой и исторические воспоминания о войнах с иноплеменниками. В эпоху разложения родового строя и возникновения классового общества появляется эпос как качественно новая ступень развития героической народной песни. Проблема индивидуального творческого начала в создании эпоса неотделима от изучения роли традиции, которое уводит исследователя в предысторию эпоса, то есть в долитературный период. Становление и дальнейшее развитие литературы связано с индивидуальным творчеством.
Современная советская наука, продолжая начатое русской наукой исследование живого эпоса (работы А. Ф Гильфердинга), сделала большие успехи в изучении проблемы происхождения эпоса на большом сравнительном материале (труды В. М. Жирмунского, В. Я. Проппа и др.). Зарубежная наука, либо не знавшая, либо игнорировшая живой эпос, лишь недавно «открыла» его и подтвердила необходимость сравнительного изучения эпоса для выяснения гомеровского вопроса (Мильман Пэрри).
Сравнительное исследование эпосов различных народов, открывающихся гомеровскими поэмами, поможет установить общие закономерности в развитии эпического творчества и уяснить отдельные вопросы его поэтики.
В России интерес к Гомеру возник очень давно. Русская культура, преемственно связанная с византийской, унаследовала от нее увлечение «эллинской мудростью», хотя гомеровские поэмы были очень долго известны на Руси лишь в пересказах и переложениях. Первый печатный прозаический перевод «Илиады» был сделан во второй половине XVIII в., спустя несколько лет появился стихотворный перевод нескольких песен, выполненный Е. И. Костровым. В 1829 г. «Илиада» была опубликована полностью в переводе Гнедича. Появление этого перевода отмечалось как крупнейшее событие в русской литературе, переживавшей в то время период увлечения гомеровской поэзией. Восторженно приветствовал «Илиаду» и ее переводчика А С. Пушкин:
Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи,
Старца великого тень чую смущенной душой.
В 1849 г. Жуковский закончил перевод «Одиссеи», который он считал своим «лучшим, главным поэтическим произведением» (письмо С. С. Уварову от 11 ноября 1847 г.). Оба эти перевода стали классическими, и все попытки уточнить и обновить их нельзя признать полностью удачными, хотя отдельные недостатки обоих переводов для нашего времени несомненны.
Л.Н. Толстой в начале 70-х годов специально изучал греческий язык, чтобы читать в оригиналах греческих писателей, и прежде всего Гомера. В письме к Фету он возмущается тем, как далеки от подлинного Гомера все его переводчики: «Пошлое, но невольное сравнение: отварная дистиллированная вода и вода из ключа, ломящая зубы, с блеском и солнцем и даже соринками, от которых она еще чище и свежее .. Можете торжествовать: без знания греческого нет образования»[19].
В.Г. Белинский всегда восхищался Гомером, которого считал реально существовавшим поэтом «Его художественный гений, — писал Белинский, — был плавильною печью, через которую грубая руда народных преданий и поэтических песен и отрывков вышла чистым золотом»[20].
ПОСЛЕГОМЕРОВСКИЙ ЭПОС
Древние приписывали Гомеру, кроме «Илиады» и «Одиссеи», целый ряд эпических поэм, посвященных мифической истории греков. Многие из этих поэм, исполняемых аэдами, не были записаны и оказались неизвестными уже в III в. до н.э., когда первые греческие филологи начали собирать все памятники литературы. Поэмы эти получили название киклических, так как, сгруппированные по историко-географическому принципу, они включали в себя весь комплекс мифов («кикл», или «цикл», означает «круг»). Поэмы эти известны в пересказах, в цитатах и по памятникам изобразительного искусства. Возможно, что некоторые киклические поэмы были даже древнее гомеровских, испытавших на себе их влияние. Но большинство возникло в VII-VI вв. до н.э.
Наиболее популярными были фиванский и троянский киклы. Первый объединял произведения, в которых рассказывалось об основании Фив, о царе Кадме и его потомках — Лае и Эдипе, а также о детях и внуках последнего. Троянский кикл начинался предысторией Троянской войны, которая объяснялась решением Зевса сократить население земли. Далее рассказывалось о свадьбе Пелея и Фетиды, затем излагались события, связанные с этой свадьбой, вплоть до высадки ахейцев на троянском берегу. Заканчивался троянский кикл смертью Одиссея, павшего в бою с Телегоном, его сыном от Кирки, не знавшим отца. Каждая поэма теснейшим образом смыкалась с последующей. Так, продолжавшая «Илиаду» «Эфиопида» начиналась с измененного последнего стиха «Илиады»:
Гектора лишь схоронили, Ареева дочь, амазонка,
Мощного сердцем, убийцы людей, прибыла к Илиону.
Киклические поэмы не имели сюжетного и композиционного единства, уступая гомеровским по своим художественным достоинствам. Но из-за содержания они были очень популярны.
В дни общенародных торжеств состязания рапсодов открывались исполнением гимна в честь бога, которому был посвящен праздник. Древние называли эти гимны гомеровскими, так как их автором считали Гомера. Свыше тридцати гимнов, различных по содержанию, объему, времени и месту возникновения, дошли до нас. Некоторые из них близки по времени к «Одиссее», другие — более поздние, есть среди них даже гимны эллинистического периода. Одни возникли в Ионии и на островах Эгейского моря, другие — в материковой Греции. Возвышенный драматизм характерен для гимна к Деметре. Дочь Деметры, богини земли, Персефону похитил бог подземного царства Аид. В поисках дочери богиня обошла всю землю и пришла в Аттику, где поселилась недалеко от Афин, в Элевсине. Здесь она научила людей земледелию, установила особые таинства и, узнав о судьбе дочери, покинула Элевсин. Любовную ионийскую новеллу представляет собой гимн к Афродите, в котором говорится о любви богини к пастуху Анхизу. Гимн к Гермесу посвящен событиям, связанным с рождением бога, который
Утром, чуть свет родился, а к полудню играл на кифаре,
К вечеру выкрал коров у метателя стрел Аполлона.
В гимне к Аполлону рассказывалось о чудесном рождении бога на острове Делосе, а в другом гимне, впоследствии присоединенном к первому, излагалась история победы Аполлона над чудовищем, в честь которой бог основал город Дельфы с храмом и знаменитым оракулом. Заканчивая первый гимн, рапсод обращается к делосским девушкам с просьбой рассказывать всем о лучшем из певцов:
Старец слепой, обитает на Хиосе он каменистом
Лучшими песни его и в потомстве останутся вечно.
Эти слова долго считались «авторской репликой» самого Гомера, хотя гимн датируется VII в. до н.э. За гимном следовало обычно основное эпическое повествование, переход к которому осуществлялся в формульном стихе:
Ныне тебя помянув, начинаю я песню другую.
Гомер, родоначальник всех поэтов, считался также автором веселых шуточных произведений. С его именем связывалась «Батрахомиомахия» («Война мышей и лягушек») — небольшая пародийная поэма, в которой в традициях возвышенного эпического стиля «Илиады» воспевалась война мышей и лягушек. Произведение это возникло скорее всего в эллинистическую эпоху. Но другую комическую поэму, «Маргит», даже Аристотель приписывал Гомеру, называя его основоположником комического жанра. Маргит, герой поэмы, единственный сын богатых родителей, отличался глупостью и поразительной самоуверенностью:
Многие знал он дела, но все одинаково плохо.
Шутливому пародийному тону рассказа о незадачливом герое соответствовал своеобразный стихотворный размер, в котором гекзаметр сменялся ямбом.
Гомеру приписывали также эпиграммы, посвященные жизни странствующего певца и возникшие, вероятно, в среде рапсодов в VIII-VII вв. до н.э. В одной из таких эпиграмм рапсод встречает на берегу рыбаков:
Как ваш улов, рыбаки? — Мы бросили все, что поймали.
То, что смогло ускользнуть, все мы несем на себе.
Ответ на загадку-шутку предполагался следующий: рыбаки ловили на себе паразитов.
ГЕСИОД
Эпический поэт Гесиод, первая известная личность в греческой литературе, — древнейший поэт материковой Греции. Его творчество относится примерно к 700 г. до н.э. С именем Гесиода греки связывали возникновение дидактического (наставительного) эпоса.
Отец поэта переехал из Малой Азии в Беотию и поселился с семьей у подножия Геликона,
... в деревне нерадостной Аскре,
Тягостной летом, зимою плохой, никогда не приятной.
Беотия того времени — сельская область, почти изолированная от остального греческого мира, окруженная с трех сторон горами, а с четвертой — закрытая большим болотистым озером. Ее население составляли земледельцы и пастухи, ведущие суровую борьбу за существование. Но с древнейших времен Беотия славилась своими сказаниями и замечательным керамическим искусством, чему, по преданию, способствовали Музы, дочери Зевса, жившие на Геликоне и Парнасе. Все творчество Гесиода проникнуто мотивами беотийского фольклора. С Гесиодом, пастухом и землепашцем, ставшим впоследствии рапсодом, Музы впервые спускаются в повседневную жизнь. Поэт сам рассказывает, как однажды к нему, задремавшему возле своего стада на Геликоне, подошли Музы, дали посох из лавра, вдохнули дар священных песен и приказали идти учить людей. В рассказе о своем посвящении в рапсоды Гесиод вступает в полемику с Гомером, объявив повествование о героических деяниях прошлого лживой выдумкой. Хотя художественное мастерство гомеровского эпоса и гомеровский язык унаследованы Гесиодом, тематика его произведений совершенно иная.
Древние приписывали Гесиоду многочисленные произведения. Теперь же он известен как автор дидактической поэмы «Труды и дни» и значительной части поэмы «Теогония».
«Труды и дни» составлены в форме поучения брату поэта Персу. Рассказывается история семейной тяжбы братьев из-за отцовского наследства. После смерти отца Перс подкупил судей и оттягал себе большую часть отцовского имущества. Но богатство не пошло ему впрок. Вскоре Перс разорился и начал новую тяжбу с братом. Ответом на несправедливые притязания Перса и явилась поэма Гесиода, состоящая из 828 гекзаметров.
Глазом и ухом внимай мне, во всем соблюдай справедливость.
Я же, о Перс, говорить тебе чистую правду желаю...
Эта внешне вполне правдоподобная история является для Гесиода предлогом для рассуждений на общие темы. Их в свою очередь предваряет рассказ о двух Эридах. Первая порождает здоровое соревнование в труде, вторая — злую вражду и распри. Перс должен отвернуться от второй Эриды и думать только о первой, которая научит его правильно жить. Далее поэт переходит к рассказу о правильной жизни, основой которой является труд — источник жизни и богатства. Жизнь людей на земле ухудшается с каждым новым поколением. В подтверждение этой мысли Гесиод приводит два мифа — о первой женщине Пандоре и о пяти поколениях. Пандору создали боги, наградив разнообразными дарами, и послали на землю, вручив ей плотно закрытый сосуд. Любопытная Пандора нарушила запрет богов и открыла крышку сосуда. Тотчас же оттуда вылетели и разлетелись по всей земле болезни и беды. В страхе Пандора захлопнула крышку, но в сосуде уцелела одна надежда, которую посланница богов принесла людям. Согласно второму мифу, пять поколений людей последовательно сменяли друг друга. За золотым поколением, не знавшим нужды, труда и старости, пришло серебряное, люди которого были настолько горды, что не чтили богов, и Зевс истребил их. Медное поколение было поколением воинов, «сила ужасная собственных рук принесла им погибель». Четвертое поколение героев встретило смерть под стенами Фив и Трои. Железное поколение, к которому Гесиод причисляет себя, не имеет «передышки ни ночью, ни днем от труда и от горя». Труд — тяжелая и неизбежная необходимость, посланная Зевсом в наказание людям:
Скрыли великие боги от смертных источники пищи.
Железное поколение погибнет, если насилие победит справедливость — таков вывод Гесиода. Он наставляет брата:
Слушайся голоса правды и думать забудь о насильи...
Помни всегда о завете моем и усердно работай,
Перс, о потомок богов, чтобы голод тебя ненавидел...
Растущий произвол знати, факты социальной несправедливости приводят Гесиода к пессимистическому заключению о тщетности сопротивления сильному. Иллюстрацией этого положения служит басня о соловье в когтях у ястреба, первая литературная басня. Рассуждения поэта на общие темы сменяются практическими советами, следуя которым даже небогатый человек проживет честно, счастливо и в достатке. Указывается время, благоприятное для сельских работ, время, пригодное для мореплавания. Среди практических советов и наставлений встречаются перечни поверий, которые завершают поэму. Ее финал — «Дни» — своеобразный календарь счастливых и несчастливых дней:
То, словно мачеха, день, а другой раз — как мать человеку.
Поэма «Теогония» представляет пространную родословную богов, которая является одновременно первой систематической историей происхождения мира, воспринимаемой поэтом в рамках мифологии. Мир начался с извечно существовавшего Хаоса (зияющая бездна), Земли и Эрос (Любовь). Хаос и Земля произвели Урана (Небо), Эреб (Мрак), Эфир (Свет), Ночь, День и прочие части мироздания. От брака Урана и Земли родились могучие титаны. Один из них, по имени Кронос, сверг отца и стал владыкой Вселенной. Боязнь потерять свою власть заставляла Кроноса пожирать всех своих детей. Владычество Кроноса продолжалось до тех пор, пока его младший сын Зевс, случайно избегнувший общей участи, не восстал против отца. Кронос был повергнут в Тартар, проглоченные им боги возвращены к жизни, и воцарением Зевса завершилась эра великих катастроф (переворотов). Победив выступивших против нового порядка титанов и прочих чудовищ «темного мира», Зевс установил долгожданный порядок (Космос) и стал блюстителем справедливости.
Стиль гесиодовской поэзии близок к гомеровскому, но из-за общей дидактической направленности поэм в них почти отсутствуют яркие гомеровские метафоры, сравнения и эпитеты. Композиция поэм очень своеобразна, иногда она кажется даже более архаической, чем композиция гомеровских поэм. Отрывки нанизываются друг на друга, одна мысль цепляется за другую, и несомненное единство поэмы с трудом улавливается-современным читателем. Гесиодовские поэмы, как и гомеровские, предназначены для чтения вслух; отсюда звуковая гармония стиха, ритмические сочетания многосложных имен, внутренние рифмы и аллитерации.
Поэмы Гесиода в древности пользовались большой популярностью. Поэма «Работы и дни» была даже вырезана на металлической доске и выставлена у подножия Геликона для всеобщего обозрения. Около V в. до н.э. возникла легенда о состязании Гомера и Гесиода в поэтическом искусстве. По словам историка Геродота, Гомер и Гесиод «составили для эллинов родословную богов, снабдили имена божеств эпитетами, поделили между ними достоинства и занятия и начертали их образы».
Последователи и продолжатели Гесиода стремились посредством мифов упорядочить и систематизировать все представления человека о мире и о самом себе. В наставлениях и поучениях миф продолжал оставаться самым веским аргументом. Знатные греческие роды утверждали незыблемость своих прав ссылками на божественность своего происхождения. Поэтому каталогические перечисления мифологических героинь, ставших возлюбленными богов, считались основными свидетельствами законности притязаний представителей знати. Поэма о героинях, прародительницах основных греческих родов, приписываемая в древности Гесиоду, но, вероятно, сочиненная в его традициях, была самой известной среди подобных поэм.
Стремление связать поэзию с требованиями повседневной жизни, выдвижение на первое место этических проблем свидетельствовали о приближении новой эпохи, о крупных мировоззренческих сдвигах в обществе. Эпос терял свою актуальность. Новая эпоха становления классового общества порождала новую поэтическую тематику, которая отвечала изменившимся потребностям общества и осознающей себя личности. На смену эпосу пришла лирика.
ЛИРИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ
Общая характеристика
Термин «лирика» возник в эллинистический период. Его употребляли по отношению к сольным и хоровым песням, которые исполнялись под аккомпанемент лиры. В древности не было разницы между стихотворением и песней, так как вся поэзия отличалась напевностью. Источником античной лирики явилось песенное народное творчество.
Античные филологи основывали свое определение лирики на характере аккомпанемента, то есть на чисто формальном признаке. В новое время этот термин был использован в условном значении им определяли содержание поэтического жанра, впервые сложившегося в Греции в начале VII в. до н.э. Поэтому мы называем теперь лирическими те стихотворения, в которых отражены переживания человека, его чувства и мысли, порожденные многообразными реальными явлениями жизни. Это обстоятельство позволяет нам причислить к лирике элегию и ямбическую поэзию, античные ученые не считали их лирическими, так как они сопровождались звуками флейты или какого-нибудь иного инструмента, но не лиры.
По характеру исполнения греческая лирика делилась на монодии и хоровые песни. Монодии исполнялись одним человеком. Те монодии, которые пелись под лиру, назывались мелическими и отличались большим разнообразием поэтических размеров.
Греческая лирика зарождается в период крушения родового строя, в условиях ожесточенной внутренней борьбы и становления классового рабовладельческого общества.
В VIII-VII вв. до н.э. в жизни большинства греческих общин произошли значительные изменения. На территории общин возникали города, в которые устремлялись ремесленники и торговцы. Когда же в VII в появились первые деньги, значение ремесла и торговли сразу возросло. Одним из видов товара сделались рабы, военнопленные и должники, дешевый труд которых оказался крайне выгодным в производстве предметов потребления. Постепенно в руках торговцев и ремесленников скапливались значительные богатства. Но родовая знать, не желавшая расставаться со своими политическими и социальными привилегиями, сохраняла за собой всю политическую власть. Представители родовой знати, аристократы, считали себя прямыми потомками богов или особо чтимых героев. Поэтому они требовали признания наследственной преемственности своих прав, называя себя единственными хранителями родовых традиций и установлений общины. Своим покровителем аристократы называли Аполлона, которого они противопоставляли всем прочим богам, прежде всего Дионису, богу виноградарей и земледельцев. Господство аристократов тяжелым бременем ложилось на плечи мелких свободных земледельцев. Большинство из них, разоренные и лишенные всяких средств, уходили в город, пополняя ряды городской бедноты, или же шли в кабалу к аристократам. Недовольство сельского населения поддерживалось в городе, где богатые торговцы и ремесленники мечтали о политической власти, а беднота считала аристократов основными виновниками своего разорения.
В обстановке тяжелой и напряженной борьбы возникает поэзия, в которой находят выражение мысли и чувства человека, участника этих бурных событий. Одним из условий возникновения такой поэзии является рост самосознания личности, выделяющейся из всего коллектива, но еще не противопоставляющей себя своему коллективу. Лирика связана с народным песенным творчеством, и хотя поэты по-прежнему обращаются к лексическим и художественным средствам эпической поэзии, они пользуются местными диалектами.
Архилох и ямбическая поэзия
Архилох — первый греческий поэт, рассказавший в стихах о себе и своих чувствах. Время жизни Архилоха точно неизвестно, но с его именем связана первая дата в греческой литературе. В одном его отрывке описывается солнечное затмение, происходившее по вычислениям астрономов 5 апреля 648 г. до н. э. Таким образом, творчество Архилоха относится к середине VII в. до н.э.
200 отрывков различной величины составляют в настоящее время литературное наследие Архилоха. Среди них нет ни одного полностью сохранившегося стихотворения.
Архилох — уроженец Пароса, маленького бедного острова в Эгейском море. Па отцу он принадлежал к местному знатному роду, но мать его была рабыней, и бедность сопутствовала ему всю жизнь, так как он не мог иметь своей доли в отцовском наследстве. Впоследствии он был удостоен божественных почестей, имел на Паросе свое святилище, надпись при входе в которое рассказывала о древней истории Пароса и о жизни Архилоха. Недавно найдены обломки этой надписи, содержащие текст легенды о божественном посвящении Архилоха. Однажды юный Архилох по приказанию отца погнал в соседнее селение на продажу корову. При свете луны он заметил каких-то женщин, которые подошли к нему со смехом и шутками, предлагая продать им корову. Не успел Архилох ответить, как они исчезли, оставив у его ног лиру. Дома никто не поверил ему, но так как корову нигде не могли найти, отец отправился в Дельфы и получил оракул: сыну суждено приобрести бессмертную славу.
Архилох сам называл свою поэзию и лиру «сладостным даром Муз», а себя — «глашатаем» и «воином». Согласно той же легенде, он иначе запел старые песни и ввел на Паросе новый культ Диониса. Но соотечественники поэта враждебно встретили эти нововведения и даже обвинили его в безбожии. Тогда за певца вступился Дионис, жестоко покарав паросцев, и те, по совету Аполлона, раскаялись в своем поведении и по заслугам оценили Архилоха.
Архилох — наставник и руководитель своих сограждан. Его стихотворения дидактичны. Но в них изображаются личные чувства поэта, которые, как и поведение, порожденное данными чувствами, должны получить общественное признание и стать нормой.
В античной литературе большой популярностью пользовались песни-приветствия, древнейшим образцом которых служит недавно опубликованный фрагмент Архилоха. Поэт приветствует в нем благополучное возвращение какого-то вождя. Но не прославление богатой добычи или военных подвигов вернувшегося, а радость встречи составляет основное содержание стихотворения. Поэт с неподдельным чувством рассказывает о счастье воочию увидеть прибывшего, протянуть ему руки, встать рядом с ним, ощутить его возле себя. Гибель, грозившая ему недавно в морской пучине или на поле брани от вражеских копий, страшит Архилоха. Но ужас не в том, что герой погибнет юным, вдали от друзей; смерть героя принесет горе поэту, сделает его одиноким. В таком контексте обретает новую жизнь и древняя фольклорная метафора о тьме, ставшей светом, и эпические формулы и выражения («сверкающая юность», «руки копьеносцев» и др.).
Старинные нравственные заповеди зачастую не удовлетворяют поэта, он не скрывает пренебрежения к ним. Так, следуя традициям своего рода, Архилох возглавил паросцев, собравшихся плыть на север для освоения новых земель. Постоянные столкновения с местными жителями, недоброжелательное отношение ранее прибывших греков и набеги воинственных фракийских племен ожидали паросских пришельцев. Архилоху, пришлось использовать оружие воина и слово поэта, чтобы отразить военную опасность и поддержать товарищей, вселяя в них бодрость и веру. В обстановке постоянной борьбы потеря каждого человека грозила гибелью остальным. Для гомеровского героя невозможно ни бегство с поля боя, ни потеря щита (это считалось позорным). Архилох с иронией и юмором рассказывает о том, как, спасаясь от смерти, он бросил свой щит:
Носит теперь горделиво саиец мой щит безупречный:
Волей-неволей пришлось бросить его мне в кустах.
Сам я кончины зато избежал, и пускай пропадает
Щит мой. Не хуже ничуть новый могу я добыть.
Гомеровские выражения в ином контексте звучат иронически, а эпитет «безупречный» в применении к брошенному в кусты щиту, возможно, приобретает даже полемическое звучание. Не щит, а человек, спасший свою жизнь ради новых побед, должен считаться «безупречным». «Необходимое бегство не несет людям позора», — говорит поэт в другом стихотворении, вновь повторяя историю о брошенном щите. Никто не может упрекнуть его в трусости, он бросается на врага, как изнемогающий от жажды устремляется к чистому источнику.
Архилох призывает к стойкости духа, к умению противостоять превратностям судьбы, определяя смену удач и неудач как «ритм жизни». Поэт сам подает пример активного отношения к окружающему, хвалясь своим умением «с другом дружить, а с врагом враждовать и злословить».
Тема дружбы и любви неоднократно повторяется у Архилоха. Влюбленный в юную Необулу, он мечтает как о недосягаемом счастье коснуться руки девушки. В свидетели ее красоты он, подобно Гомеру, призывает старцев: «Старик влюбился бы в ту грудь, в те миром пахнувшие волосы». Любовь Архилоха оказалась взаимной, и он получил от отца девушки согласие на брак. Но затем старик передумал и запретил дочери встречаться с Архилохом. Недавний друг и возлюбленная становятся врагами Архилоха. И он, верный своему правилу, обрушивается на них с гневными стихами, из-за которых Необула и ее отец становятся всеобщим посмешищем. Рассказывают, что публичное поношение заставило их покончить с собой. Последнее свидетельство принадлежит к числу «бродячих легенд», но оно подтверждает силу обличительной поэзии Архилоха, в которой, по словам древних, таились «жало змеи и яд пчелы».
Архилох не дожил до старости и погиб в сражении. По преданию, его убийцу с позором изгнали из храма Аполлона и всему его роду навсегда был закрыт доступ в Дельфы.
Произведения Архилоха ценились очень высоко, и в древности его ставили в один ряд с Гомером и Гесиодом. Как первый лирический поэт, избравший поэзию средством выражения личных чувств, Архилох стоит у истоков всей европейской лирики. Творчество Архилоха было очень разнообразно. Он сочинял элегии, гимны, эпиграммы, басни, но его считали создателем ямбической поэзии, возникшей из народных песен-поношений. О происхождении таких песен рассказывалось в гомеровском гимне к Деметре. Когда богиня Деметра, горюя о пропавшей дочери, сидела в слезах у порога царского дома в Элевсине, к ней подошла служанка Ямба и своими шутками и непристойными жестами рассмешила богиню. С тех пор в память этого события на праздниках Деметры народ распевал насмешливые песни, вышучивая друг друга. Подобные песни, известные в фольклоре многих народов, слагались в Греции в определенных размерах — ямбах и трохеях. Архилох первым обратился к ямбическим песням и, сохранив и усовершенствовав их ритм, использовал для выражения личных чувств. Он воспользовался обязательной для них остротой насмешки, но сделал ее орудием личной полемики. А его нововведение было подхвачено многочисленными поэтами и писателями, включая греческих комедиографов V в. до н.э.
Вероятно, современником Архилоха был поэт Семонид (Симонид) Аморгский, сочинявший поучения в стихах. Из его наследия любопытна ямбическая поэма о женщинах, представляющая собой сатиру с фольклорными традициями. Семонид классифицирует женские характеры по их происхождению от животных или стихий: от свиньи произошли неряхи, от земли — лентяйки, от лошади — кокетки, от моря — капризные женщины, но похвалы достойны только те, которые ведут сбой род от трудолюбивой пчелы.
Последним классическим ямбическим поэтом древние называли Гиппонакта из Эфеса, жившего во второй половине VI в. до н.э. Герой Гиппонакта, которым, возможно, является сам поэт, — озлобленный бродяга, без стеснения выпрашивающий подачки и издевающийся над своими врагами и богачами. Среди фрагментов стихов Гиппонакта попадаются язвительные пародии на гимны с их торжественным пафосом. Поэт смело сочетает гомеровскую лексику с местными простонародными выражениями. По преданию, за нападки на правителей города Гиппонакт был вынужден покинуть Эфес. Необычность поэтической манеры Гиппонакта подчеркивается особым размером, названным в древности холиямбом (хромым ямбом). Особенность этого размера состоит в том, что плавный ямбический стих нарушается в последней стопе хореем:
Богатства бог, чье имя Плутос, — знать, слеп он!
Под кров певца ни разу не зашел в гости
И не сказал мне: «Гиппонакт, пока тридцать
Мин серебра тебе я дам; потом — больше».
Ни разу так он не зашел в мой дом: трус он!
Элегическая поэзия
Фольклорными предшественниками греческой элегии, возникшей в Ионии в начале VII в. до н.э., были похоронные плачи — трены, исполняемые, согласно поэтической традиции, под аккомпанемент флейты. Народные похоронные плачи всегда дидактичны, так как содержат наставлений живым сородичам и напутствия в загробной жизни покойнику. Возможно, что в устной традиции плачей возник их определенный песенный ритм, перешедший затем в литературу в форме элегического дистиха, обязательного размера литературной элегии и эпиграммы.
Уже греческие филологи терялись в догадках о происхождении элегии и не могли сказать ничего определенного о создателях литературной элегии. Вероятно, она создавалась постепенно в процессе поисков форм и средств обращения старшего по возрасту и положению к младшим с целью поучения и наставления. Первые поэты использовали в своих элегиях дидактический элемент похоронных плачей и сохранили также обязательное для них обращение к одному или нескольким адресатам, небольшой объем и четкий выразительный ритм. Однако скорбная тема плача стала в элегиях лишней, ее заменило новое актуальное содержание, порожденное событиями реальной действительности. Литературным образцом для ранней элегии была эпическая поэзия. Элегия сохранила эпический язык, дополненный новыми ионийскими формами. Возникнув в Ионии, элегия быстро завоевала признание во всех областях Греции.
Древнейшим элегическим поэтом греки считали Каллина, старшего современника Архилоха. Каллин жил в Малой Азии и был уроженцем ионийского города Эфеса. В дошедших до нас отрывках поэт обращается к молодежи своего родного города с призывом спасти родину от вражеского нашествия. В первой половине VII в. до н.э. в Малую Азию с севера вторглось племя киммерийцев. Каллин говорит о «пламени ярой войны», которое охватило все соседние земли и близится к Эфесу. Призыв поэта переходит в наставление: смерти никто не избегнет, но лучшая смерть — гибель в бою за родину, «за малых детей, за молодую жену». Примером для юношей должен стать доблестный воин, который «единый творит воинов многих дела». Образ такого воина — пример для подражания — Каллин заимствует из гомеровского эпоса и находит его в образе Гектора.
Тема защиты родины звучит в элегиях Тиртея, спартанского поэта второй половины VII в. до н.э. Тиртей призывает граждан Спарты беречь родину, так как с ее благосостоянием связаны свобода и счастье всех спартанцев. Гарантия безопасности — твердость воина в бою:
Славное дело — в передних рядах со врагами сражаясь,
Храброму мужу в бою смерть за отчизну принять.
Единство, основанное на родовой связи сородичей, в элегиях Тиртея вытесняется новым единством граждан одного полиса, города-государства, родины. Большинство гомеровских героев сражалось ради личной славы и добычи. Тиртей внушает согражданам идею массового героизма во имя отечества и народа. Среди сохранившихся отрывков Тиртея есть изложение основ спартанского «благозакония». Ему приписывали маршевые песни, с которыми спартанцы шли в бой даже в позднейшие времена.
Каллин и Тиртей еще не являются певцами личных чувств. Их политические элегии выражают мнение коллектива, к которому принадлежали (может быть, даже возглавляя его) эти поэты.
Около 600 г. в городе Колофоне, в Ионии, жил поэт Мимнерм, которого греки называли создателем любовной элегии. По рассказам, в честь своей возлюбленной он сочинил сборник элегий, озаглавленный ее именем — «Нанно». Но фрагменты этого сборника указывают на повествовательно-мифологический характер его элегий, в них нет даже намека на какие-то субъективные чувства. Другие известные отрывки элегий Мимнерма посвящены рассуждениям о быстротечности жизни. Гомеровское сравнение кратковечности человека с листьями на деревьях Мимнерм использует для противопоставления страданий старости радостям юности. В другом фрагменте перечисляются блага жизни; первым названа «золотая Афродита», то есть любовь.
Лучший удел человека, по мнению Мимнерма, не переступать порога старости:
Час роковой настает, — и являются черные Керы
К людям: у первой в руках — старости тяжкий удел,
Смерти удел — у другой. Сохраняется очень недолго
Сладостный юности плод солнце взошло, — и увял.
После ж того, как пленительный этот окончится возраст,
Стоит ли жить? Для чего? Лучше тотчас умереть!
Возможно, эти элегии были размышлениями поэта, грустившего о прошлом и уставшего под бременем настоящего, то есть предвосхищали современные элегии. Но подобные настроения характерны для поколения Мимнерма, которое сложило оружие и покорно приняло в свои города иноземных правителей, лишь изредка вспоминая с грустью о былой славе Ионии.
К началу VI в. до н.э. кризис ионийской культуры стал очевидным. Ионийские города (Милет, Эфес, Колофон) попали под власть Лидии, а затем были завоеваны Персией.
В это же время в материковой Греции выдвигается город Афины, объявивший себя наследником малоазийской Ионии и претендующий на роль «первой страны средь ионийских земель». Эти гордые слова принадлежали глашатаю афинской славы поэту Солону (640-560 гг. до н.э.), все творчество которого проникнуто верой в высокое назначение его родины:
Родина наша не сгинет вовеки по воле Зевеса
И по желанью других, вечно бессмертных богов
Ибо над нею Афина Паллада, могучая сердцем,
Гордая мощным отцом, руки простерла свои.
Подобно элегиям Каллина и Тиртея, стихи Солона являются его публичными политическими выступлениями. Но его поэзия теснейшим образом связана со всем обликом поэта — государственного деятеля, делившегося со слушателями-согражданами своими планами и размышлениями.
В дни молодости поэта основным соперником и конкурентом Афин был соседний город Мегары, где жители рано свергли власть родовой аристократии и где в те времена процветали ремесла и торговля. Во время военного столкновения с соседями афиняне потеряли остров Саламин, а с ним свободный выход в открытое море. Все попытки вернуть Саламин оказались неудачными. Был издан закон, запрещающий под страхом тяжелого наказания всякое упоминание о Саламине. После этого Солон покинул Афины и отправился путешествовать. Но однажды на городской площади у каменного возвышения, откуда обычно обращался к народу глашатай с различными важными известиями, появился незнакомый странник. Заинтересованные афиняне обступили его, он попросил внимания и вдруг стал читать стихи, призывающие к битве за Саламин:
Вестником я прихожу с желанного нам Саламина,
Но вместо речи простой с песнею к вам обращусь..
Свое стихотворение странник закончил призывом:
На Саламин мы пойдем, сразимся за остров желанный,
И прежний стыд и позор с плеч своих снимем долой!
С первых же слов афиняне узнали Солона и слушали его, боясь проронить слово. А затем, воодушевленные его призывом, переправились на Саламин и разбили застигнутого врасплох противника. Из ста стихов знаменитой «Саламинской элегии» дошли до нас всего шесть.
В период ожесточенной борьбы народа и эвпатридов враждующие партии обратились к Солону, самому популярному человеку в Афинах, надеясь, что он сумеет предотвратить нежелательное для всех военное столкновение. О государственных преобразованиях, проведенных Солоном, мы узнаем из его стихов. Поэт переносит нас в суд Времени, куда враги вызвали Солона. Но в защиту последнего выступает сама Мать Земля, так как Солон исцелил ее израненное тело, приказав извлечь из него позорные залоговые столбы. Он разыскал ее несчастных детей-афинян, проданных в рабство за долги, и вернул их родной земле. В другом стихотворении Солон, вновь полемизируя со своими недругами, приписывает себе заслугу предотвращения столкновения между демосом и аристократами в Афинах. Своих врагов поэт образно сравнивает со стаей лающих псов, окруживших исполина-волка.
В своих элегиях Солон неоднократно обращается к гомеровскому наследию. Одно его стихотворение начинается призывом к Музам, но поэт просит у богинь не песен, а счастья. Неожиданная просьба объясняется тем, что поэзия, по словам Солона, лишь часть его деятельности, направленной на завоевание счастья и достижение справедливости.
Солон стремится все понять и объяснить. Как и его современники, он противопоставляет ограниченным возможностям человека беспредельное могущество божественных сил. Но мировоззрение его оптимистично, и основным мировым законом он утверждает Справедливость, отождествляемую им с образом Зевса. По мнению Солона, люди часто забывают о мере, а чрезмерность и пресыщение порождают заносчивость и надменность, за которыми неизбежно следует преступление. Но во имя установления справедливости ни одно преступление не остается ненаказанным, хотя зачастую за преступления предков расплачиваются их потомки. Эти этические догмы, впервые четко сформулированные Солоном, впоследствии найдут полное выражение в трагедиях Эсхила и Софокла.
Поэзия Солона неотделима от его практической деятельности и обращена к согражданам и современникам. Солон считает, что разумная и полезная обществу деятельность не прерывается с наступлением старости. И если Мимнерм пределом человеческой жизни называл 60 лет, Солон считает своим долгом вступить в полемику с ним: «Смерть пусть приходит, когда минет десяток восьмой». Старость несет с собой мудрость, и поэт не стыдится признаться: «В старости с каждым я днем многому снова учусь». Но афинский общественный деятель и поэт никогда не был бесстрастным моралистом или аскетическим проповедником. Все его творчество проникнуто любовью к жизни, принимаемой им во всем ее многообразии.
Поэтому на склоне лет поэт признается:
Любы мне и теперь Афродита, Дионис и Музы,
Все те, кто людям несут радость — источник утех.
Имя Солона стало у греков нарицательным именем носителя светлого и жизнеутверждающего мировоззрения. С образом поэта связывались представления об идеальном эллине, гражданине и человеке. Солон был включен после смерти в число семи замечательных греческих мудрецов и стал героем многочисленных легенд и преданий.
До нашего времени дошел сборник небольших элегий, предназначенных для исполнения на пирах, то есть своего рода застольный песенник. Большинство элегий (около 1400 строк) принадлежит поэту-аристократу Феогниду из Мегар (середина VI в. до н.э.). После поражения аристократической партии у себя на родине Феогнид скитался по всей Элладе. Его стихи в основном сочинены в годы изгнания и проникнуты лютой ненавистью к демократам, ко всем тем, кто не отмечен печатью «благородного» происхождения. Поэзия является для Феогнида лучшим средством увековечить свою ненависть и завещать ее новым поколениям. Он верит в силу и бессмертие стиха:
Песня людская бессмертна. И есть, и была, и пребудет
Песнь у людей, пока Феб всходит над черной землей.
Непосредственный адресат Феогнида — юный Кирн, ученик и любимец поэта. По словам Феогнида, только происхождением определяется моральный облик человека. Аристократов он называет «добрыми»; всех остальных — «подлыми». Поэтому с наставлениями в правилах «подлинной доблести» можно обращаться только к аристократам, и лишь им одним доступно обучение. Аристократ должен презирать всех неравных ему по рождению:
Твердой ногой наступи на грудь суемыслящей черни,
Бей ее медным бодцом, шею пригни под ярмо!
Но власть денег развращает аристократов, заставляет их вступать в браки с «подлыми» и уподобляться им. Поэтому нередко в стихах Феогнида непримиримая ненависть уступает место беспредельному отчаянию, мыслям о суете «всего земного» и мечтам о смерти:
Вовсе на свет не родиться — для смертного лучшая доля.
Эпиграмма
Греческое слово эпиграмма в переводе означает «надпись». Так называли стихотворения, вырезаемые на надгробных памятниках (эпиграмма-эпитафия) или на предметах, предназначенных в дар (посвятительная эпиграмма). Автором ряда эпиграмм греки называли Гомера, что свидетельствовало о большой древности подобного рода произведений. Стихотворным размером эпиграмм был дактилический гекзаметр либо ямбы и трохеи. Две найденные недавно древнейшие эпиграммы датируются началом VIII в. до н.э. Одна из них — надпись на вазе, поднесенной искусному плясуну, другая — надпись на кубке: каждый, кто коснется губами его края, окажется пленником Афродиты.
Впоследствии основным размером эпиграммы становится элегический дистих. Среди стихотворений Феогнида в особую группу были выделены в древности короткие элегии, обращенные к Эроту или Афродите и прославлявшие любовь. В дальнейшем такие стихотворения тоже стали причислять к эпиграммам.
Геродот, историк V в. до н.э., приводит ряд надписей, списанных им с храмовых треножников. Эпиграммы эти очень кратки и выразительны:
Амфитрион меня посвятил, победив телебоев.
Пожертвованный в храм треножник обращается как бы от своего имени, сообщая имя дарителя и повод для дара.
Имена сочинителей подобных эпиграмм не были известны. Вероятно, поэты считали это второстепенным занятием и не заботились об увековечении своих имен, что противоречило бы и самому характеру эпиграмм. Первым прославленным мастером эпиграммы стал Симонид Кеосский, живший в конце VI — начале V вв. до н.э., классик хоровой лирической поэзии, о котором речь пойдет ниже.
Мелическая поэзия
Мелическая поэзия, многонапевная и предназначенная для сольного исполнения, возникла впервые на острове Лесбосе.
Лесбос — один из многочисленных островов Эгейского моря, расположенный недалеко от побережья Малой Азии, принадлежал к наиболее богатым в природном отношении греческим островам. Древние культурные традиции связывали Лесбос с Малой Азией и Фракией, севером Балканского полуострова. Рассказывали, что из Фракии к Лесбосу прибило волнами голову поэта Орфея, привязанную к лире. Жители острова с должными почестями похоронили Орфея, а на его могилу положили лиру, и ветер, касаясь слегка струн, не давал им умолкнуть. Звуки Орфеевой лиры понеслись по воздуху, весь остров наполнился песнями, которые с тех пор звучат постоянно. Такова была древняя легенда.
В действительности, с незапамятных времен Лесбос славился народными песнями. При всей скудности наших сведений о греческом фольклоре только с Лесбоса дошли до нас две песни. Текст одной из них, очень древней по своему ритму, около 600 г. до н.э. был обновлен. Эту песню пели мукомолы в такт движению жерновов. Другая песня, которую некоторые исследователи приписывают поэтессе Сапфо, — жалоба девушки, покинутой возлюбленным.
Народную лесбосскую песню, исключительно разнообразную по содержанию и напевам, использовали в своем творчестве лесбосские поэты Алкей и Сапфо.
Алкей, расцвет творчества которого относится к началу VI в. до н.э. — идеолог лесбосской аристократии. Еще мальчиком вместе со старшими братьями он принимал участие в столкновении аристократов с демосом и его вождями — тиранами. С тех пор борьба стала для него содержанием всей жизни. Вооруженные столкновения с демосом приносили то победы, то поражения Алкею и его друзьям. Алкей приветствует победы буйным восторгом:
Пить, пить давайте! Каждый напейся пьян!
Хоть и не хочешь — пьянствуй! Издох Мирсил!
Поражения и сопутствующее им изгнание Алкей встречает гневом и отчаянием. В одном из фрагментов рассказывается, как изгнанник, укрывшийся в храме, тяготится своей судьбой. В другом стихотворении поэт молит богов, покровителей Лесбоса, спасти его от участи изгнанника. Возможно, что с переживаниями изгнанника связано также другое стихотворение Алкея, в котором поэт сравнивает участь своих единомышленников с судьбой корабля, застигнутого бурей:
Пойми, кто может, буйную дурь ветров.
Валы катится — этот отсюда, тот
Оттуда, в их мятежной свалке
Носимся мы с кораблем смоленым.
Этот аллегорический образ, впоследствии ставший постоянным поэтическим образом, впервые встречается у Алкея.
Вероятно, вынужденное бездействие заставляло Алкея много путешествовать. В стихах отражены его впечатления от посещения материковой Греции, Фракии, Египта. Брат поэта побывал даже в Вавилоне. Алкей приветствует его возвращение и рассказывает о том, как брат победил великана — телохранителя царя и был за это награжден мечом с рукоятью из слоновой кости. Рассказ Алкея эпичен и скорее напоминает библейскую историю о Давиде и Голиафе, чем аналогичное стихотворение-приветствие Архилоха. Но иногда эпическая манера Алкея оказывается внешней. В одном фрагменте, например, описывается зал, полный оружия и воинских доспехов. Поэт подробно, в спокойной повествовательной манере, с обязательным характеризующим эпитетом перечисляет шлемы с белыми султанами, поножи, кольчуги, панцири, щиты, мечи, пояса и перевязи. И только в конце неожиданно раскрывается идейный смысл всего стихотворения: оружие собрано для восстания, и Алкей подает друзьям знак к началу его:
Готово все!
Ничего не забыто здесь:
Не забудем и мы, друзья, —
За что взялись!
Оружейная палата, в которую Алкей песней созывал своих единомышленников, была для них в мирные часы пиршественным залом, где также звучали песни Алкея, прославлявшие дружбу, любовь и вино:
К чему раздумьем сердце мрачить, друзья?
Предотвратим ли думой грядущее?
Вино из всех лекарств лекарство
Против уныния. Напьемся ж пьяны!
Композиция подобных стихотворений определила построение последующих античных застольных песен. Они начинались с описания обстановки пира, затем указывалось время года и повод для пира. Часто в застольных песнях Алкея иллюстрацией к высказанной поэтом мысли является миф. Например, приглашая всех на пир, Алкей призывает веселиться, так как всем придется из радостного и солнечного мира спуститься к водам мрачного Ахеронта. А история Сизифа должна убедить в том, что даже такой хитрец, обманщик богов, не сумел избегнуть смерти.
Алкей дожил до старости. В фрагменте одной застольной песни говорится, что на пиру поэт льет благовония на свои седины.
Древние филологи разделили все поэтическое наследие Алкея на 10 книг по их содержанию (песни междоусобной борьбы, застольные песни, гимны и так далее). Они же находили в стихах Алкея «величие, сжатость и сладкозвучие, соединенные с мощью». Уже в древности была отмечена близость некоторых стихотворений Алкея к политическим выступлениям оратора.
Постоянна поэтическая манера Алкея. Он всегда стремится передать своим слушателям одно четкое впечатление, заслонившее множество второстепенных, и воссоздать один яркий зрительный образ. Младшей современницей Алкея и его соотечественницей была поэтесса Сапфо. Ее семья также принадлежала к местной родовой аристократии. В юности Сапфо вместе с родными жила в изгнании. Затем вернулась в Митилену и вышла замуж. Многие ее стихи посвящены дочери Клеиде. Сапфо, по словам античных критиков, была мала ростом и даже среди смуглых южан выделялась своей темной кожей. В древности ее имя было окружено неизменным почетом и благоговейной любовью. В честь Сапфо повсюду воздвигались статуи, на монетах Лесбоса чеканилось ее изображение, ее называли лесбосской Музой. Но вместе с тем она была героиней различных легенд, изображавших ее женщиной сомнительной репутации. Эти легенды возникли после ее смерти и лишены исторической достоверности. Так, в одном распространенном предании рассказывалось о любви Сапфо к красивому юноше Фаону. Фаон отверг любовь стареющей поэтессы, и Сапфо бросилась в море с Левкадской скалы. В стихотворениях Сапфо, из которых полностью сохранилось лишь одно, действительно встречается имя Фаона. Но это мифический персонаж, один из любимцев Афродиты. А легенда о смерти Сапфо сочинена, вероятно, в угоду публике поздними греческими комедиографами, встретившими в стихах Сапфо, посвященных Афродите, имя Фаона До нас дошли фрагменты поэмы III в. до н. э., где перечислялись поэты, начиная с Гомера, и их возлюбленные, причем рядом с Гомером стояло имя Пенелопы, а имя подруги Гесиода было заимствовано из заглавия одной его поэмы. Упомянутая в легенде Левкадская скала не является реальным географическим местом, а представляет символ смерти в античной поэзии. Так возникла эта неправдоподобная история о смерти Сапфо, популярная даже в литературе нового времени (драма Грильпарцера «Сафо»).
Своеобразие поэзии Сапфо и тематику ее песен, посвященных девушкам, нельзя понять без небольшого исторического экскурса.
Классовое рабовладельческое общество пришло на смену первобытному обществу, для которого на известной ступени его развития характерно существование определенных половозрастных объединений — фиасов. Мужской фиас был древней военной организацией племени, правовым и культовым его органом. Одной из главных обязанностей фиаса было воспитание юношей. Последние по достижении необходимого возраста проходили сложную церемонию посвящения (инициация) и становились полноправными членами племени и мужского фиаса. После возникновения государства, принявшего на себя основные функции мужских фиасов, последние утратили свою роль, но следы их сохранились в совместных трапезах, в совместном воспитании мальчиков и так далее. В первобытном обществе наряду с мужскими существовали также женские фиасы, функции которых нам недостаточно известны. С женскими фиасами связано развитие земледелия. Поэтому в исторические времена женщины и девушки в Греции были основными участницами праздников в честь богинь природы (Деметры, Афродиты, Персефоны, Артемиды). Воспитание девушек находилось в руках женских фиасов, сохранивших надолго воспитательные функции.
В частности, на острове Лесбосе родовая аристократия, некогда главенствующая в фиасах, всячески поддерживала существование мужских содружеств (гетерия) и девических объединений (агела). В агелах девушки получали все необходимые навыки будущей хозяйки, матери и жены. Алкей был певцом одной лесбосской гетерии, объединявшей представителей родовой аристократии его города, а Сапфо возглавляла агелу, наиболее знаменитую среди других агел того времени. Тематика песен Сапфо обычно связана со свадьбой, на которой поются обрядовые песни, широко известные в фольклоре различных народов. Содержание этих песен очень разнообразно. Есть среди них песни-плачи, в которых невеста прощается со своими близкими и оплакивает свое девичество, либо близкие и подруги прощаются и оплакивают ее. В песнях-величаниях прославляются невеста, жених, их родные и близкие. Своеобразие поэтической манеры Сапфо проявляется в том, что поэтесса вносит в обрядовые традиционные песни свои личные чувства, от своего имени изображает все происходящее, сама становится активной участницей его:
Богу равным кажется мне по счастью
Человек, который так близко-близко
Пред тобой сидит, твой звучащий нежно
Слушает голос
И прелестный смех У меня при этом
Перестало сразу бы сердце биться
Лишь тебя увижу — уж я не в силах
Вымолвить слово,
И немеет тотчас язык, под кожей
Быстро легкий жар пробегает, смотрят,
Ничего не видя, глаза, в ушах же
Звон непрерывный,
Потом жарким я обливаюсь, дрожью
Члены все охвачены, зеленее
Становлюсь травы, и вот-вот как будто
С жизнью прощусь я.
В этом отрывке из стихотворения Сапфо, который известен также в вольном переводе римского поэта Катулла, многие исследователи видели страдания отвергнутой любви и ревности. Но скорее всего это отрывок свадебной песни, где оплакивалась невеста и прославлялся «богоподобный» жених. Гимн к Афродите, единственное полностью сохранившееся стихотворение Сапфо, выдержан в строгих правилах традиционного гимна: обращение к богу с указанием всех его эпитетов, ссылка на прежнюю помощь и так далее. Но в гимне Сапфо безликий образ просителя становится живым и конкретным; для большей убедительности он отождествлен с самой поэтессой, которая рассказывает Афродите о своем любовном томлении. Слушатели, собравшиеся на праздник в честь Афродиты, действительно готовы поверить, что к Сапфо спускалась когда-то с высот Олимпа на золотой колеснице великая богиня. Они словно воочию видят Афродиту, ее колесницу, запряженную воробьями, и молящуюся Сапфо. К сожалению, нам неизвестно, на кого был рассчитан гимн и при каких обстоятельствах он исполнялся. Возможно, он предназначен для свадьбы, и поэтесса обращается к богине от имени жениха, или же гимн исполнялся девушками, из которых одна вскоре должна выйти замуж; имя ее избранника известно всем, его не нужно называть.
Раннегреческая лирика всегда сочинялась и исполнялась по определенному поводу. Не существует еще книжной поэзии, в стихах не выражаются отвлеченные чувства и представления. В творчестве Сапфо преобладает любовная тематика, так как целью воспитания девушек является брак. Связанные общими занятиями и интересами, объединенные вокруг своей руководительницы, девушки агелы дружны между собой. Отъезд подруги, вышедшей, замуж, воспринимается ими не только как радостнее событие, но и как печаль неизбежной разлуки. Поэтому свадебные песни (эпиталамии) сменяются у Сапфо песнями-утешениями и напутствиями, сочиненными в тех же традициях народной любовной поэзии. В одном стихотворении Сапфо утешает Атфиду, тоскующую в разлуке с Сапфо и подругами, в другом — девушка сама прощается с друзьями. Многие стихотворения посвящены подруге уехавшей девушки. Например, Сапфо рассказывает о вышедшей замуж Анактории и сравнивает ее с Еленой, которая из любви к Парису покинула прекрасного мужа, ребенка и родителей. История Елены, включенная Сапфо в песню-утешение, должна помочь подруге Анактории в ее горе. Причем с Менелаем поэтесса сравнивает покинутую Анакторией подругу, а с вероломным Парисом — мужа, к которому уехала девушка, добавляя, что мужчины не умеют любить. Странные сравнения и заключение этого стихотворения можно объяснить тем, что с пробуждением самосознания личности возникает стремление к любви, как к чувству, выходящему за пределы отношений между полами. Но для выражения новых чувств, даже если они касались взаимоотношений людей одного пола, пользовались привычными образами и лексикой.
Стихотворения Сапфо дидактичны, как вся раннегреческая лирика. Свои мысли поэтесса иллюстрирует личными переживаниями, но миф по-прежнему играет в ее стихах большую роль, С помощью мифа Сапфо сопоставляет события реальной действительности с аналогичными событиями из жизни богов и героев, и таким образом мифическое прошлое приобретает новый смысл и значение. Так, песня о свадьбе Гектора и Андромахи представляет собой песню участников свадебной процессии, в которой виновники торжества отождествлены со знаменитой гомеровской четой, а исполняющий песню хор — с троянцами, прославлявшими в песне брак Гектора и Андромахи. Миф перенесен в повседневную жизнь, то есть сделан тот шаг, который имел огромное значение для развития литературы.
Поэзия Сапфо отличается богатством размеров. Среди них чаще других встречается так называемая сапфическая строфа:
Пестрым троном славная Афродита,
Зевса дочь, искусная в хитрых ковах,
Я молю тебя: не круши мне горем
Сердца, благая!
Древние филологи собрали поэтическое наследие Сапфо и разделили его на 9 книг по ритмико-мелодическим типам стихотворений. Это число, вероятно, было также связано с девятью Музами, к которым греки причислили свою прославленную поэтессу:
Девять считается Муз. Но их больше: ведь Музою стала
И лесбиянка Сапфо. С нею их десять теперь.
Последним классиком мелической поэзии считался Анакреонт, живший во второй половине VI в. до н.э. Он был уроженцем Ионии, но в ранней юности покинул родной город, занятый персами. Сначала он поселился во Фракии, где впервые стал сочинять песни, прославившие его по всей Греции. Тираны (правители) крупных греческих полисов (городов-государств), соперничая друг с другом, собирали вокруг себя известных поэтов. Анакреонт, который предпочел жизнь странствующего певца участи персидского подданного, принимал подобные приглашения и подолгу жил при дворах тиранов на Самосе, в Афинах и в Фессалии. На вазовых изображениях и в эпиграммах Анакреонта представляли стариком с лирой в руках, сидящим среди пирующих. Большинство стихотворений Анакреонта любовные, но так как они предназначены для исполнения на пирах ради увеселения тирана и его гостей, то их отличительной особенностью являются шутливая непосредственность и легкий юмор. Стихотворения Анакреонта очень невелики; переживания, описанные в них, несложны, и поэт находит для них четкие оригинальные образы.
Всесильный Эрот, бог любви, уподобляется кузнецу: он то ударяет свою жертву огромным молотом, то опускает ее в холодную воду. С мягким юмором жалуется поэт на свою старость, которая не является преградой для Эрота, но не привлекает благосклонного внимания юных красавиц:
Бросил шар свой пурпуровый
Златовласый Эрот в меня
И зовет позабавиться
С девой пестрообутой.
Но, смеяся презрительно,
Над седой головой моей,
Лесбиянка прекрасная
На другого глазеет.
В одном стихотворении, вероятно сочиненном во время пребывания во Фракии, Анакреонт восхищается дикой прелестью молодой необъезженной кобылицы. Этот образ перекликается у него с образом строптивой красавицы, которая с презрением отвергает всех поклонников. Это стихотворение известно в вольном переводе Пушкина, сохранившем всю прелесть и свежесть оригинала («Кобылица молодая ..»).
Греки знали также хоровые песни, элегии и ямбы Анакреонта, но для нас он навсегда остается, по справедливому замечанию Энгельса, классическим поэтом древности, воспевавшим любовь[21].Анакреонт имел многочисленных подражателей, сочинявших вплоть до византийского периода так называемые анакреонтические стихотворения, которые были включены в один сборник с подлинными стихами Анакреонта и лишь в середине XIX в. отделены от них. Эти анакреонтические стихи как по содержанию, так и по форме уступают стихотворениям Анакреонта. В них нет ясной простоты и высокой художественности поэзии последнего, но все же среди них немало талантливых и остроумных стихотворений («Ужаленный Эрот», «Старик и зеркало», «Цикада» и др.). Анакреонтическая поэзия XVIII-XIX вв. вдохновлялась именно этой подражательной поэзией.
Среди представителей раннегреческой лирики Сапфо была не единственной поэтессой. Греки говорили, что в одаренности «мусическими искусствами» женщина не уступает мужчине. Но большинство греческих поэтесс имело узкий круг слушателей, чаще всего слушательниц, поэтому их творчество редко становилось достоянием веков. Наиболее известна Коринна из Беотии, которая, по преданию, победила в поэтическом состязании своего знаменитого земляка Пиндара. Недавно был найден папирусный отрывок ее стихотворения о споре двух гор — Киферона и Геликона. Когда Музы присудили победу Киферону, разгневанный Геликон стал швырять камни в своего счастливого соперника.
Хоровая поэзия
Фольклорная хоровая поэзия с древнейших времен была распространена повсеместно в Греции. Хоровая песня сопровождала всякий праздник. Под звуки кифары исполнялись торжественные гимны в честь богов В честь бога Диониса пели дифирамб, а в честь Аполлона — пэан. Под звуки флейты двигались торжественные процессии, исполняя просодии, то есть маршевые песни. Веселые шутливые песни, гипорхемы, сопровождали пляски. На многих праздниках выступали девические хоры, и исполняемые ими песни назывались парфениями, то есть песнями девушек. Похоронные песни, трены, исполняли на похоронах. Заслуги живых в торжественной обстановке превозносились в энкомиях, песнях в честь особо отличившихся граждан. Победителей на общегреческих состязаниях славили в эпиникиях, то есть песнях победы.
Торжественная хоровая лирика была очень разнообразна по своей метрической форме. Автор текста должен был также сочинить музыкальное сопровождение, составить комплекс танцевальных движений для хора, причем ритм танца всегда соответствовал ритму песни. Автор же был учителем и руководителем хора. Родиной хоровой поэзии греки считали остров Лесбос, откуда переработанная и усовершенствованная хоровая песня была перенесена поэтом Терпандром в Спарту, а затем распространилась по всей Элладе. Однако хоровая песня существовала не только на Лесбосе. Вероятно, там она впервые была обработана в соответствии с какими-то установленными требованиями, был усовершенствован ее музыкальный аккомпанемент[22], а затем эти нововведения стали общим достоянием.
Древнейшим известным нам автором хоровых песен был поэт Алкман (вторая половина VII в. до н э.), прославившийся своими парфениями. Большой папирусный отрывок парфения Алкмана найден в середине прошлого века в одной египетской гробнице. Он представляет собой часть гимна в честь Артемиды, исполнявшегося в Спарте. Девушки принесли в храм богине праздничное одеяние (пеплос) и, разделясь на два полухория, начали славить богиню, соревнуясь между собой. Праздник Артемиды был ежегодным, и каждый год сочинялся новый парфений, предназначенный для данного состава хора и однократного исполнения. В парфений Алкмана четко выделены три основные части, впоследствии обязательные для каждой хоровой песни: миф, общие дидактические рассуждения, применимые к данному мифу, личная тема. В третьей части полухория соревнуются уже в прославлении не богини, а своих предводительниц (Агидо и Агесихоры). Здесь поэт обнаруживает много выдумки и юмора. Темы и характер прославления близки к Сапфо, но язык парфения напоминает гомеровский.
В другом отрывке Алкман рисует картину ночного покоя:
Горные вершины и утесы спят; спят холмы, ущелья,
Гады, что питает черная земля.
Спят в горах все звери, спит весь род пчелиный,
И в багряном море, и самой глубине чудища подводные;
Спит и хищное племя птиц длиннокрылых...
Стихотворение это давно вызывало недоумения у исследователей, так как известно, что лишь в эллинистическую эпоху человек впервые открыл, понял и избрал природу фоном для своих чувств. Но перед нами фрагмент, поэтому невозможно судить о том, противопоставлял ли Алкман мирный сон природы горю и смятению человека, как поступил Гете в вольном переводе этого отрывка, а вслед за ним Лермонтов («Горные вершины спят во мгле ночной»).
Древняя хоровая лирика долго оставалась лишь культовой и обрядовой поэзией. Поэтому ее связь с литературным и идейным движением эпохи отчетливо проявилась несколько позднее (сравнительно с другими видами раннегреческой лирики).
Наиболее полно использовал хоровую песню для прославления и увековечения человеческих заслуг Симонид (Семонид) Кеосский (556-468 гг. до н.э.), для которого люди, а не боги являются основным объектом поэзии. Симонид — странствующий певец, уроженец Ионии, но его симпатии отданы Афинам и вождю афинской демократии Фемистоклу. Его хоровые песни нам почти неизвестны, их фрагменты малочисленны и кратки. В одном из них оплакивает свою участь Даная, которую жестокий отец заключил с младенцем в ковчег и бросил в море. Древний миф о Данае и ее сыне Персее интересует поэта как повод для изображения человеческих страданий. Греки высоко ценили эпиникии и трены Симонида. Тренам, к числу которых, вероятно, относился и «Плач Данаи», Симонид, по преданию, придал новую форму и впервые начал прославлять в них подвиги воинов, павших в боях за родину. Он считал, что доблестью может обладать каждый и подвиги героев должны служить примером для подражания. Симониду приписывали знаменитое изречение, что живопись является немой поэзией, а поэзия — говорящей живописью Его же считали автором многочисленных эпиграмм, связанных с событиями греко-персидской войны. Среди подобных эпиграмм наиболее известна эпитафия в честь спартанских воинов, павших в бою при Фермопилах в 480 г.:
Путник, пойди возвести нашим гражданам в Лакедемоне,
Что, их заветы блюдя, здесь мы костьми полегли.
Величайшим представителем торжественной хоровой лирики у греков считался Пиндар. Он родился в конце VI в. до н.э. в Беотии возле Фив. С детства учился у прославленных афинских музыкантов, организаторов хоров на праздниках Диониса в Афинах. После получения образования Пиндар путешествовал по всем городам Эллады и всеобщее признание приобрел после своих выступлений в Сицилии. Он умер в преклонном возрасте в конце 40-х годов V в.
Из богатейшего поэтического наследия Пиндара сохранились 4 книги эпиникиев и много фрагментов. Эпиникии распределены в соответствии с основными местами общегреческих состязаний. Самыми знаменитыми были состязания в честь Зевса Олимпийского, проводимые раз в четыре года в городе Олимпии. Они назывались олимпийскими играми[23]. Победители на олимпийских играх получали в награду венки, пальмовые ветви, денежные награды, в честь них ставились статуи и слагались победные песни — эпиникии. В Дельфах у подножия Парнаса в честь Аполлона каждые четыре года устраивались пифийские игры. Первоначально на них состязались поэты и музыканты, а с конца VI в. к мусическим состязаниям были присоединены гимнастические и конные В Немейской долине, в Арголиде, раз в два года проводились немейскив игры — мусические, гимнастические и конные. Около Коринфа, возле храма Посейдона Истмийского, каждые два года происходили истмийские игры. В отличие от остальных, они справлялись с меньшим торжеством и не носили общегреческого характера. Однако истмийские победители также прославлялись у себя на родине в эпиникиях.
Эпиникии Пиндара, часто называемые одами, весьма своеобразны. На первый взгляд они состоят из отдельных, не связанных между собой частей. Начинается эпиникий обычно с указания на причину его исполнения, далее отмечается, что из многих претендентов лишь один удостоен первой награды; за этим следует характеристика победителя, рассказ о его роде, сопровождаемый каким-нибудь мифом, связанным с родиной победителя или с его легендарными предками либо аналогичным данному событию. Заключают эпиникии рассуждения общего характера, часто представляющие собой размышления самого поэта. В подобной структуре эпиникия прославление отдельной победы сочетается со всем комплексом идей и представлений пиндаровского мира. Единство эпиникиев Пиндара — не во внутреннем строении, а в глубокой взаимосвязи отдельных частей, отразивших мировоззрение поэта.
По своим взглядам Пиндар, в отличие от Симонида, — защитник идеалов родовой аристократии, представители которой признавали себя единственными носителями высших нравственных и физических достоинств и считали их своей наследственной привилегией.
По мнению Пиндара, у каждого человека есть своя врожденная сущность, которая является даром богов, управляющих миром. Проявлением героической сущности представляется Пиндару победа на состязаниях. Поэзия же должна оповестить всех о проявленной доблести и сделать ее наследием вечности. Поэтому Пиндар объявляет поэтов «истинными пророками Муз» в носителями «вечной мудрости». В начале одного эпиникия Пиндар раскрывает величественную картину беспредельной власти поэзии:
О златая лира! Общий удел Аполлона и Муз
В темных, словно фиалки, кудрях
Ты основа песни и радости ты почин!
Знакам, данным тобой, послушны певцы,
Только лишь ты запевам, ведущим хор,
Дашь начало звонкою дрожью своей.
Язык молний, блеск боевой угашаешь ты,
Вечного пламени вспышку; и дремлет
Зевса орел на его жезле,
Низко к земле опустив
Быстрые крылья, —
Птиц владыка Ты ему на главу его с клювом кривым
Тучу темную сна излила,
Взор замкнула сладким ключом — и в глубоком сне
Тихо влажную спину вздымает он.
Песне твоей покорен И сам Арес,
Мощный воин, песней сердце свое
Тешит, вдруг покинув щетинистых копий строй.
Чарами души богов покоряет
Песни стрела из искусных рук
Сына Латоны и Муз
С пышною грудью.
В приведенном отрывке, содержащем первую строфу и антистрофу оды, четко обнаруживаются особенности пиндаровского стиля, который отличается величавой торжественностью, обилием и оригинальностью поэтических тропов. Римский поэт Гораций сравнивал поэзию Пиндара с рекой, вышедшей из берегов и увлекающей в бурлящем потоке все, что ей попадается на пути.
Пиндар оказал большое влияние на многих поэтов в России поклонниками «пиндарического» стиля были Сумароков, Державин и Ломоносов. Но подлинная слава Пиндара не в его «бушующем стиле» и не в прославлении идеалов аристократической доблести, а в утверждении могущества человека и в прославлении его физической и нравственной силы и красоты.
Герои, которых воспевал Пиндар, отживали свой век. На смену старым идеалам доблести, основанным прежде всего на представлении о приоритете физических качеств человека, пришли новые идеалы. Они нашли отражение в новой художественной форме — драме. Как и все предыдущие жанры, драма возникла из недр народной поэзии и получила широкое распространение в Афинах в V в. до н.э.