– Копии? – Она попала в точку, и я немедленно уцепилась за ее слова. – Послушай, так он наверняка знает, кто сейчас лучшие копировальщики.
– Ну да, – пожала плечами Марта. – Знает, но не факт, что выдаст, профессия-то, скажем прямо, на грани. Они все время под колпаком. А тебе зачем? Ты сама кого хочешь скопируешь при желании.
– Это не мне, – соврала я. – Один знакомый интересовался.
– А, наш новый друг архитектор, – опять оживилась Марта, и я не стала ее разубеждать. Мне тоже хотелось говорить только о нем. Он и правда мне очень понравился.
5
Мы договорились, что он заедет в семь. Начиная с четырех я стала выглядывать из окна на улицу с интервалом примерно минут пятнадцать. Разумеется, я придумала себе его появление в мельчайших деталях и была уверена, что он приедет на черной блестящей машине и в подарок я получу длинноногие розы непременно алого цвета. Он вышел из лимонного «мини-купера», который припарковал под деревом перед моими окнами, и долго доставал что-то с заднего сиденья. Вопреки моим ожиданиям, вместо цветов он привез с собой довольно большой прямоугольный сверток, перетянутый бечевкой. Похоже, внутри была картина, я подумала, что дарить картину реставратору – это как-то уж слишком, и отправилась открывать ему дверь в большом замешательстве. Марк сразу звонко поцеловал меня в щеку, как будто мы дружили сто лет, прошел в коридор и прислонил сверток к стене.
– Это потом, – сказал он, перехватив мой удивленный взгляд. – Все потом объясню. Ну, показывай, как у тебя тут что. Или давай я сам угадаю, где что и что к чему. – И он, потирая руки, направился прямиком в гостиную.
Удивляясь самой себе, я пошла за ним по собственному дому. Будь на месте Марка кто-то другой, я бы немедленно поставила его на место, не допустив подобной дерзости, но с ним все это было естественно: комфортно, легко и весело. Он вел себя свободно, но не был наглым, не переходил границ, он шутил, и мне было смешно, он подтрунивал надо мной, но мне не было обидно. В гостиной Марк с головой залез в камин, потому что ему стало интересно, что за необычная у него конструкция, в ателье внимательно рассмотрел все картины и сказал, что это самый красивый склад шедевров, какой ему доводилось видеть. В коридоре изучил фотографии на стенах и заявил, что я похожа на свою бабушку, а я не могла не похвастаться моим самым любимым снимком, где она стояла в шляпке под пальмами и игриво улыбалась фотографу.
– Это мама твоего отца?
– Нет, это мама моей мамы. Она придумала назвать меня Агатой.
– Твоя мама воспитывала тебя одна? То есть… как вообще у тебя дела с родителями?
– С родителями у меня все хорошо, – рассмеялась я. – У меня их полный комплект, с этим у меня полное везение, так что моей маме не пришлось мучиться со мной в одиночестве, да она бы и не справилась. Они когда-то работали вместе на…
– Ты часто с ними видишься? – перебил он, не отрывая взгляда от фотографий. – Они живут где-то рядом?
– Они живут в большом старом доме на другом конце города. Видимся мы не то чтобы очень часто, но слышу я их регулярно. Причем иногда даже без телефона. Видимо, некоторые воспитательные моменты записались у меня на подкорке, и когда мне, например, ужасно хочется наделать глупостей, мой мозг быстро находит в архиве подходящую запись выступления моей мамы по этому поводу и врубает мне ее на полную громкость.
Марк даже не улыбнулся моей шутке, а очень серьезно кивнул, как будто со знанием дела.
– А как твои родители? – вежливо поинтересовалась я. – Чем они занимаются? Они, наверное, сильно тебя любят. Ты такой… Мне кажется, ты рос в большой любви.
– Мою маму зовут Агата, – все так же серьезно сказал он и вдруг спросил чуть ли не радостно: – А где у тебя дверь на чердак?
– Чердак? – удивилась я.
– Ну да! У тебя же есть чердак, чтобы там прятаться?
– Чердак есть. Но я не прячусь. От кого мне прятаться?
– Не скажи. – Марк скорчил загадочную физиономию, взял меня за руку и потащил за собой в сторону кухни. – Чердак – крайне функциональное помещение, а прятаться там можно от кого угодно или от чего угодно. Чердаки помогают от разочарований, обид и дурных людей. Да и просто от самого себя там можно прекрасно спрятаться. Я в детстве очень любил забираться на чердак. Однажды, лет в восемь, мы забрались туда с моим другом, долго играли, бесились, а потом так устали, что заснули на коробках со всяким тряпьем, а мама не знала, где мы. И когда мама того мальчика пришла к нам забрать его… В общем, мне конкретно досталось, когда нас обнаружили. И мама моего друга запретила ему со мной дружить. Прямо там, при мне.
– Послушай, – сказала я, – ты, похоже, так настрадался, что я приготовлю тебе что-нибудь выпить. Тем более что ты привел меня ко мне на кухню.
– Кухня прекрасная, – осмотрелся он. – Большая. И много света… А там что?
– Там была старая кладовка и кусок соседской террасы, – крикнула я ему уже в спину. – Теперь – зимний сад. Импровизация на тему! Мне хотелось зимнего сада, но пространство не позволяло, так что пришлось сломать стенку, наделать лишних окон – и вот…
– Здорово! – отозвался он из-за высоких застекленных дверей. – Просто кусок лета! Тогда, конечно, и чердак не нужен. Любишь тут сидеть?
– Люблю. Не так сильно, как в ателье, но тоже очень люблю.
– В ателье ты ведь только работаешь?
– Не совсем. – Я достала с полки лучшие стаканы. – Я счастливый человек: люблю то, чем занимаюсь, и мне, представь, еще и платят за это деньги. Ну разве не красота? Так что ателье – это самое любимое место в доме, я там живу. А конкретно – поселяюсь в той картине, с которой работаю в данный момент. Да-да, не смейся, они для меня такие живые… Каждая картина… это как новая реальность, мне в них спокойно, так хорошо там внутри, пока я работаю. Я даже разговариваю с ними. Я в них прячусь!
– Даже если это батальные сцены или натюрморт с убитыми утками?
– Даже тогда. – Я засмеялась и протянула ему стакан. – А вот утку я, кстати, отменно готовлю!
– Надеюсь, когда-нибудь удастся попробовать. – Он подмигнул и сделал глоток.
Потом прищурился, сложил на груди руки и спросил:
– А кому ты готовишь?
– Себе. Друзьям. Гостям. На самом деле это бывает не так часто. А что?
– Ничего. Просто так.
Он вдруг сделал шаг ко мне, наклонился, почти коснувшись моей щеки, и мне показалось, что он собирается меня обнять. Если совсем честно, я была уверена, что он меня поцелует, но Марк всего-навсего поставил стакан на столешницу у меня за спиной и выпрямился. Он решил со мной играть?.. Я чувствовала себя девятиклассницей.
– Пригласишь меня на обед? – спросил он, а в глазах у него прямо-таки прыгали лукавые искры. – Или на ужин?
– С условием, что ты…
Но вместо того, чтобы продолжать партию игры во флирт, он вдруг вышел из кухни и куда-то направился.
– Марк?
– Мне нужно кое-что тебе показать. Иди сюда.
Я вышла из кухни. Он снимал бечевку со своего свертка.
– Что это? Сюрприз? Маленький прелестный Ренуар в подарок в честь нашего знакомства?
– Ренуара я куплю тебе, когда разбогатею, – абсолютно серьезно ответил он. – А сейчас мне нужна твоя консультация, тут вот что…
Внутри свертка действительно оказалась картина. Он снял с нее бумагу и повернул к свету. Старый лак отозвался бликами, полотно вздрогнуло в его руках, и я сразу увидела, в чем дело. Картина была ранена, кто-то ударил ее ножом. Чем-то острым. Я взяла ее у Марка и понесла в ателье, он шел за мной.
– Я тебе объясню, – начал он. – Это картина моих друзей. Они отдали мне ее на хранение, не могли оставить дома, уезжали в командировку. Надолго. Это их фамильное достояние, если так можно сказать. А у меня недавно был ремонт, я же архитектор, я все время что-то перестраиваю. Я снял ее со стены и нес в другую комнату, но оступился на лестнице, и так получилось, что она порвалась. Зацепился за край перил и…
Я поставила картину на мольберт и осматривала ее.
– Она не порвана, – сказала я. – Ты можешь ничего мне не рассказывать, я сама тебе все расскажу. Если бы она была порвана, это выглядело бы совершенно иначе, уж поверь мне, а тут порез, это и слепому видно, даже красочный слой осыпался, довольно много потерь…
Это был неплохой портрет: суровая, властная женщина восседала на стуле с высокой спинкой, чинно сложив руки на коленях поверх складок пышного платья. Скорее всего, девятнадцатый век. И именно на руки пришелся порез.
– Не удалось собрать остатки грунта там, где ее порезали? – спросила я.
– Ее не резали, – спокойно сказал Марк. – Я настаиваю.
– Марк, да мне-то какая разница? Я профессионал и знаю, что это порез, но я же не собираюсь заявлять в полицию. Тут нет никакого умышленного убийства, от силы этой дамочке переломали пару пальцев. Дело в принципе поправимое.
Он никак не отозвался на мою шутку и несколько минут молчал.
– Это важно, – сказал он после паузы. – На меня могут рассердиться. Мне это не нужно. Мне нужно, чтобы ты мне помогла. И… Она порвалась, потому что я оступился.
– Хорошо, – кивнула я. – Так вот, на том месте, где ты с ней оступился и она удивительным образом налетела на что-то тонкое и острое, ты не собрал остатки грунта?
– Это случилось в помещении… А, то есть ты же не про землю, конечно, а про краску?
– Ну да. Почти. На грунт наносят сам красочный слой. Так ты не собрал то, что с нее осыпалось? Потому что в принципе это можно вернуть обратно.
– Нет, я ничего не собирал. Ты сможешь что-то с ней сделать? Взять ее на реставрацию?
Я не знала, как реагировать, это было совсем не то, на что я рассчитывала. Получалось, что он заинтересовался не мной, а моей профессией? Ему надо было всего-навсего привести в порядок картину? Наверное, я должна была отказаться. Дать ему телефон кого-нибудь из коллег-конкурентов и закончить для себя эту историю. Но я почему-то сказала, что да, смогу.