Меня смущало только одно. Мы встречались уже пару недель, но до сих ни разу даже не поцеловались. Но я убеждала себя, что это даже здорово, когда трепет предвкушения длится подольше.
Как-то мы гуляли по набережной, я шла по невысокому парапету, а он придерживал меня за руку. Я чувствовала себя подростком, громко смеялась его шуткам и изображала артистку цирка. Потом мы заспорили, в какое кафе пойдем ужинать, и я предложила:
– Послушай, зачем нам куда-то идти? Давай сегодня поедем ко мне, я быстро что-нибудь приготовлю, и мы поужинаем у меня в оранжерее? Давай?
– В оранжерее? – переспросил он. – У тебя дома?
– Ну да. Откроем окна, уже тепло!
Марк замялся.
– В чем дело? Тебе у меня не нравится? – Я остановилась, чтобы увидеть его глаза.
– Нет-нет, – быстро ответил он. – Просто я думал… Прости, я не хочу тебе это снова напоминать.
– Ты про ворону?
– Если честно, да. Я думал, тебе после этого не хочется быть дома, особенно в оранжерее. Тебе там не страшно? Вдруг ты боишься…
– Спасибо тебе! – Я спрыгнула на землю и поцеловала его. – Спасибо, что ты беспокоишься, но с тобой мне ничего не страшно. И потом, вы все меня убедили, что это могла быть просто случайность. Там уже поменяли стекло на какое-то сверхпрочное. Теперь оно выдержит, даже если вместо вороны на него упадет кирпич.
Он вдруг обнял меня и прижал к себе сильно-сильно. Я испугалась, что задохнусь.
– Ты такая необыкновенная, – сказал он мне в затылок. – Я так боялся за тебя. Любая другая уже пила бы таблетки в психушке после этих фотографий и птиц, а ты такая молодец. Ты очень сильная, ты можешь смеяться над своим страхом. Я так рад, что ты справилась. Я теперь всегда с тобой. Я с тобой…
2
«Скоро поплатишься, райская птица. Я знаю твои повадки. Сколько ни крась перья, сколько ни прячься».
«Кто это???»
«Чело-век».
3
Марта строго-настрого запретила мне ездить к Аптекарю и даже звонить ему, но я не могла перестать думать об этой истории. Неужели и правда это он решил запугать меня и довести до сумасшествия, потому что опасался за свою картину? Но не проще ли было тогда подсыпать мне какой-нибудь отравы, пока я преспокойно пила чай у него дома? Мне казалось, я научилась неплохо разбираться в людях, и сейчас интуиция говорила мне, что ждать опасности от Аптекаря было неправильно, так я могла проморгать кого-то, кто реально хотел мне навредить. Но кто это мог быть?
С другой стороны, как же все-таки у Аптекаря оказался подлинник? Я должна была разобраться в этой загадке. В конце концов, она касалась меня лично, ведь в музее висела копия, и появилась она там после реставрации. Знал ли об этом директор музея? Имел ли он к этому какое-то отношение? И мог ли обвинить меня в подлоге? Я складывала в голове детали этой мозаики, расчищая потемневший лак на «Королевской охоте». Одна из самых простых работ, которую чаще всего заказывали, пластическая хирургия для живописи: применяется, чтобы скрыть возраст. Хотя нет, не совсем хирургия, просто легкий химический пилинг. Нанесем, почистим, омолодим. Удивительно, что такая динамичная картина действовала на меня так умиротворяюще, все на ней летело вихрем, но она дарила покой и комфорт. Как раз вчера я говорила об этом Марку – какое счастье, что мне именно сейчас достался именно этот заказ.
Вспомнив о Марке, я обернулась к портрету, который лежал под компрессом за моей спиной. Почему меня так настораживала странная женщина на его картине? «Да потому, что сейчас тебя настораживает абсолютно все!» – сказала я сама себе и снова взялась за работу. Телефон я предусмотрительно выключила, потому что эсэмэски про птиц приходили с завидным постоянством и за два последних дня даже участились. По совету Марты я их не стирала.
Получалось, что Аптекарь связан с музеем. Но как и через кого? Выведать что-то у господина Лунца не получилось и вряд ли могло получиться. И потом, он как-то странно заволновался, когда увидел кольцо. Я не носила его уже несколько дней, потому что заметила, что и Марк реагирует на него непонятными перепадами настроения. А может, я и это придумала? Как бы я ни успокаивала себя, внутри все равно сидел страх. Так можно было дойти до мании преследования. Мне нужно было срочно отвлечься или решить хотя бы одну загадку. Итак, в музее есть кто-то связанный с Аптекарем. Так или иначе. Потому что картина оказалась у него, а копия заняла ее место. Как это могло произойти и кто был способен на такое? Как и кто? Был только один человек, который знал про сотрудников и гостей музея все или почти все. Задавать прямые вопросы я не могла, но кое-что вполне могло проясниться. Через час я вышла из дома, купила в моей любимой кондитерской коробку пирожных, перевязанную лиловым бантом, и отправилась на разведку.
4
– Вы никогда не были в этом доме.
– Разумеется.
– Вы никогда не видели меня, не знаете моего имени, у вас нет ни телефона, ни адреса.
– Нет, я все сотру и выброшу. Но… что, если мне вдруг опять понадобится ваша помощь?
– Это было бы крайне нежелательно.
– Да-да, я понял.
– А вот мне понадобятся ваши телефоны и адрес.
– Зачем?
– Если вдруг возникнут проблемы с оплатой. Я в любом случае всегда смогу вас найти, но мне бы не хотелось тратить лишнее время. Я очень его ценю.
– Ну что вы! Я порядочный человек, и вы можете не сомневаться…
– О вашей порядочности я знаю, как никто другой.
– Да, простите.
– Так вот, я надеюсь, проблем с оплатой не возникнет. Вы должны гарантировать мне безопасность, когда будете передавать вознаграждение.
– Конечно. Все будет так, как мы договорились. Вознаграждение доставят сюда тогда, когда вы скажете.
– Теперь о средстве.
– Оно уже готово?
– Я четко соблюдаю все договоренности.
– Простите.
– Средство готово. Оно не имеет ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Действует очень быстро. Вы сможете наблюдать или успеете уйти. Выбор за вами.
– Что вы, какой выбор? Зачем же мне наблюдать…
– Если вы хотите снова напомнить мне о вашей порядочности, то я просто продолжу, чтобы не отвлекаться зазря. Стесняться меня вам незачем. В конце концов, именно я приготовил это для вас.
– Я хотел спросить про последствия… То есть про действие. То есть как это будет…
– Как я уже сказал, средство не имеет ни вкуса, ни запаха. Оно подействует мгновенно и не оставит абсолютно никаких следов. Причины смерти будут естественными: сердечная недостаточность, обширный инфаркт, кровоизлияние в мозг… Что-то из этого. Порвется там, где тонко. Так оно работает. Как вы понимаете, все эти страшные неприятности могут случиться с каждым из нас в любом возрасте. Никаких подозрений не возникнет.
– Это прекрасно. То есть, конечно, ужасно…
– И вот еще что. Не мог смотреть, как вы мучаетесь. Это уже для вас, держите. Средство от потливости. Одышка тоже уменьшится. Чтобы она ушла совсем, надо постараться. Сбросьте вес, мой вам совет. А от потливости оно вас избавит.
– Как неожиданно. Даже не знаю, как мне благодарить вас.
– Знаете. Второе средство входит в стоимость. Небольшой бонус.
– Но…
– Что-то не так?
– Они в одинаковых пузырьках… Они одинаковые.
– А это еще один бонус. Можете заодно сыграть в русскую рулетку. Положите в карман и вытащите на выбор. А там уж – кому что.
– Не перестаю восхищаться вами. И вашим чувством юмора, ха-ха. Изящная шутка, ничего не скажешь. Ну надо же, как вам это пришло в голову?
– Почему же шутка? Я предлагаю такой выбор многим. Так потом будет легче справляться с совестью. Сыграете на равных или почти на равных. А когда все закончится, сможете считать, что это был выбор Провидения. Если, конечно, сможете.
– Нет, вы знаете, я уж лучше подпишу пузыречки. Я не любитель таких игр.
– Я понимаю. Вы привыкли быть хозяином положения.
Глава двенадцатая
Надо стараться. Надо стараться быть прилежным и не расстраивать. Стараться и добиваться. И быть благодарным. Потому что о тебе заботились. Потому что тебя направили и подсказали, как правильно, и предупредили о том, что запрещено. Как не надо, чтобы не расстраивать. Надо прислушиваться, надо учиться.
Тебя очень любят. Не смей забывать об этом. Судья видит все, он следит за твоим поведением. Только Судья знает, насколько ты виноват. Своеволие причиняет боль.
Когда ты поступаешь по-своему, ты доставляешь страдания своим близким. Разве можно так поступать? Разве ты забыл, кто ты? Ты же Чело-век!
Глава тринадцатая
Шклярский категорически отказался ехать куда-то еще, и господин Лунц чувствовал себя заложником, пришпиленным к стулу холодным взглядом. В кафе было людно и шумно, играла музыка, но ничего этого Лунц не слышал – от испуга у него звенело в ушах, и даже собственный голос доносился до него как будто через ватное одеяло.
– Какой депозитарий? О чем ты? – осторожно попытался он.
– Делать из меня идиота я не советую. – Шклярский выдохнул, и господин Лунц снова оказался в табачном облаке. – Я не для того приехал сюда, рискуя, между прочим, собственной шкурой, чтобы ты играл тут со мной в игрушки. Когда ты нашел тайник?
– Разве ты не в Америке?
– Я в Америке. Конечно, в Америке. Где же мне еще быть? Там, знаешь, очень хорошо, там все есть. Там спокойствие, возможности, хорошие связи. И да, еще там американский народ, который чрезвычайно тебе благодарен. Они все очень радуются. Что ж ты так, а, Лунц?
– Все пошло не так… Все должно было быть по-другому…
– И как же по-другому, позволь узнать? Как ты хотел обтяпать эту историю? Повесить картинки у себя в спаленке и любоваться на них со своей блондиночкой? Это правильно. У молодежи надо воспитывать хороший художественный вкус. Тут ты, конечно, молодец, сказать нечего.