– Я не боялся и не прятался, но я не хотел с ней никаких отношений. Она совершенно не в моем вкусе, у меня не вызывают никаких чувств такие назойливые женщины. Скорее они меня пугают.
– Такой шедевр – и не в твоем вкусе? Но тем не менее как-то она тут все-таки оказалась! Забралась тайком к тебе в ручную кладь?
– Давай я налью тебе чего-нибудь выпить? – Марк поднял на меня умоляющий взгляд.
– Меня не мучает жажда. Я скорее жажду продолжения этой драмы.
– Перестань, пожалуйста, ерничать, я ни в чем перед тобой не виноват, – вдруг сказал он очень серьезно, так, что я даже опешила. – Когда я вернулся, она продолжала звонить мне и присылала любовные письма почти каждый день и чуть ли не на пяти страницах. Потом она приехала сюда, нашла меня, но я честно сказал, что не готов к отношениям. Тогда она сказала, что будет ждать, пока я не буду готов, сняла жилье, стала учить язык на курсах и даже устроилась на работу к какому-то странному типу.
– У вас с ней что-то было?
Про странного типа, у которого работала Нурция, я и сама все знала. Марк замолчал. То ли не хотел меня ранить, то ли думал, как лучше ответить, учитывая наши странные взаимоотношения.
– Было, – признался он. – Пару раз, но потом все закончилось.
– Любовная лодка разбилась о секс, – торжественно провозгласила я.
– Нет, – спокойно ответил он, не реагируя на мои выпады. – Просто я встретил тебя. И влюбился. Я рассказал ей про тебя и сказал, что отношения с двумя женщинами одновременно – это для меня невозможно. Что я больше не могу ничего предложить ей, потому что выбираю тебя.
– Ну, по тому, как вы нежничали тут только что, и не скажешь, что ее сильно обидел ваш разрыв.
– Она попросила хотя бы остаться друзьями, и я согласился. Мы иногда встречаемся где-нибудь в кафе. Она забавная и веселая, но очень взрывная. Это меня тоже тогда насторожило. Неизвестно, что ей вообще может прийти в голову, если она рассердится или ей просто что-то вдруг не понравится. Спасайся кто может.
Я присела на диван рядом с ним.
– А что ты рассказал ей про меня?
– Ничего особенного. Правду. Что я влюбился, мы встречаемся и у нас все хорошо.
– Она знает, как я выгляжу и вообще, кто я?
– Да, – кивнул он. – Она видела у меня твои фотографии. И у меня есть журнал с твоим интервью.
Мозаика начинала складываться.
– А как давно ты ей про меня рассказал?
– Как только мы с тобой стали встречаться. Сразу же. У меня не получается врать, и я не хотел морочить никому голову. Я встретил тебя и сразу ей об этом сказал.
Мои неприятности начались примерно в это же время. Когда мы только начали встречаться с Марком. И то, что Нурция была в спортивном клубе в тот день, когда мой шкаф залили кровью, – это было самым весомым аргументом. Все сошлось.
– Марк, это она, – сказала я.
– О чем ты?
– Это она меня преследует. Все оказалось проще, чем мы думали. Это просто ревнивая бывшая подружка с разрушительным итальянским норовом. Она приревновала и решила меня извести. Теперь все понятно!
Марк смотрел на меня недоверчиво.
– Ты правда так думаешь? – Он нахмурил брови. – Не знаю. Не могу себе представить. Фотографии, вороны…
– Но она была в тот день в спортклубе! Я же тебе рассказывала!
– Да, точно. Я совсем забыл.
– Ничего себе! Как ты мог забыть? Как ты мог сразу мне не сказать, что у тебя есть чокнутая рыжая поклонница? Марк, я тебя просто ненавижу!
– Но я не мог подумать о таком, Агата! Она не мстительная, она может покричать, даже подраться, но чтобы лить кровь в ящики…
– Ты сам только что сказал, что она непредсказуема и от нее можно ждать чего угодно. И поливать одежду кровью – это, по-моему, очень в стиле итальянской мафии!
– Агата, прости. Я правда не подумал.
– Я чувствую себя в мексиканском сериале. Она могла стащить у тебя ключи от моего дома? Они же у тебя есть? Я недавно давала тебе дубликат. Конечно, она могла! Рыжая дрянь!
– Она не шарит у меня по карманам…
– Все понятно. Теперь все понятно. – Я вскочила с дивана и снова начала ходить по комнате. – Это все вписывается в безумный южный темперамент. Раздирать на клочки картины, наливать кислоты во флаконы, наводить подозрение на других, совать в шоколад лезвия.
– Что еще за лезвия? – не понял Марк.
– Ты же не знаешь! У меня в сумке лежала шоколадка. И в ней оказалось лезвие. А я дала ее детям Марты.
– Господи, какой ужас… – Марк даже побледнел. – Оно было в обертке, это лезвие? Кто-нибудь порезался?
– Нет, дети чудом не пострадали. Но ты можешь себе представить, оно было в самой шоколадке!
– Как оно могло там оказаться? Вы посмотрели, кто производитель?
– Марк, о чем ты? Ты еще узнай, кто производитель флакона из-под духов моей бабушки, в котором оказалась кислота! При чем тут производитель? Понятно же, что это дело рук одного и того же психа. То есть твоей психованной подружки!
– Как она могла засунуть лезвие в шоколад? Это же бред.
– Марк, я понятия не имею, я сама никогда не занималась ничем подобным, так что не в курсе технологии! Но Марта сказала, что если плитку чуть подогреть, чтобы шоколад стал мягким, то туда запросто можно засунуть лезвие.
– Боже! – Марка передернуло. – Так же можно отрезать себе язык!
– Вот и я тебе говорю именно это! Ты можешь разобраться с этой своей итальянкой? Или мне заявлять на нее в полицию?
– Конечно, я с ней поговорю! – Марк схватил меня за руку и усадил рядом с собой. – Похоже, это действительно она. Действительно, очень похоже. И по времени совпадает. Прости меня ради бога! Я просто не смогу себя простить, если и в самом деле окажется, что это из-за меня тебе пришлось пройти через весь этот ужас. Прости меня, я все улажу! Она больше ничего не посмеет тебе сделать! Я обещаю!
Он прижал меня к себе и стал целовать мои волосы. Это было удивительное чувство. Как будто меня выпустили из какой-то жуткой тюрьмы. Я не могла поверить, что все кошмары остались в прошлом и мне больше не надо бояться. Я снова была свободной!
Глава тридцать третья
Дни стали как будто резиновыми, а ночи – такими темными. Она не могла дождаться звонка будильника и вставала намного раньше, сидела на кухне, пила ромашковый чай и листала журналы, не видя картинок и заголовков. Просто так, чтобы чем-то себя занять. Она смотрела на иллюстрации чьей-то жизни и думала, как там он. Как он спит, во что он оденется, когда встанет, что ему приготовят на завтрак и кто будет гладить его рубашки. Уже много лет она мысленно проживала с ним каждое утро.
Она перевернула страницу. Мир шоу-бизнеса был верен себе – кто-то с кем-то опять разводился и делил детей и имущество. Если бы она и мужчина ее грез были вместе, то они никогда бы не развелись, потому что она никогда бы этого не допустила. Она бы заботилась о нем, нежила, берегла, готовила самое вкусное, хвалила бы его за его успехи и поддерживала во всем. Она бы смогла сделать его очень счастливым. Но годы проходили мимо, и ничего не менялось. Она проживала с ним мысленно каждое утро, а он проживал свою жизнь без нее. И даже не выглядел несчастным.
Артемида вздохнула и вспомнила слова Иосифа Шклярского, который обещал ей помочь. Он сказал ей, чтобы она хватала своего любимого. И что она всю жизнь сохнет. Так и сказал. И он ведь был прав. В качестве способа добиться своего счастья она когда-то выбрала терпение и ожидание. Но этот способ оказался абсолютно провальным. И в это утро, в тот момент, когда над городом поднялся рассвет, Артемида поняла, что ждать она больше не может, она должна была действовать, более того, она чувствовала в себе силы и готова была сражаться за свою любовь, и ей вдруг стало абсолютно все равно, что скажут о ней ее родственники, подруги и сотрудники. Только любовь имела значение в этой жизни, а не чьи-то слова за спиной.
Но как действовать? Прийти и признаться во всем она не могла, у нее не хватило бы решимости, а кроме того, объект ее страсти был постоянно занят, и для долгого обстоятельного разговора у него вряд ли нашлось бы время. Позвонить и рассказать все по телефону тоже было бы как-то странно. Тем более когда вы весь день сидите буквально через стенку друг от друга. И тогда Артемида решила написать письмо. Способ был проверен классикой и не должен был ее подвести. Но и из этой затеи у нее тоже ничего не вышло. Оказалось, что описывать чувства на бумаге еще сложнее, чем говорить о них вслух. Все слова вдруг становились какими-то неполноценными и корявыми, а смысл то и дело норовил уйти куда-то не туда. В конце концов Артемида решила ограничиться запиской. Сказать все коротко и ясно.
Но написать банальное «Я люблю вас» она тоже не могла. Это было бы как-то совсем по-детски. Артемида перепортила полпачки писчей бумаги и в результате остановилась на простой фразе, которая, как ей казалось, отражала ее отчаяние и всю полноту чувств. Она взяла карточку с логотипом музея и написала на ней большими печатными буквами: «Ты еще можешь все исправить». Она сомневалась, не будет ли лучше сказать «все спасти», но потом решила, что это будет чересчур пафосно, и оставила слово «исправить». Она не стала подписываться, потому что подумала, что, увидев карточку собственного музея, господин Лунц сразу догадается, кто написал ему эту записку. Артемида вложила карточку в белый конверт, потом еще несколько раз доставала ее и снова вкладывала обратно. После того как записка была готова, Артемида вдруг почувствовала себя намного лучше. У нее опять появилась надежда, она снова поверила, что все непременно наладится. Она настолько взбодрилась, что даже сделала утреннюю гимнастику и успела положить на лицо питательную маску. Сегодня она должна была выглядеть безупречно.
Наконец-то в жизни директора музея изящных искусств все снова встало на свои места. Дни стали яркими, а ночи наконец-то заполнил долгожданный спокойный сон. Господин Лунц обрел внутренний покой и свое прежнее внешнее обаяние, он щедро одаривал окружающих своим шармом, искрил талантами дипломатии, проявлял удивительную заинтересованность во всех делах музея и фонтанировал безудержной энергией. Странно, но, сделавшись убийцей, он вдруг стал очень приятным и уверенным человеком. К своему собственному удивлению, он вдруг стал проявлять недюжинную волю и железный характер и даже нашел в себе силы порвать с нежной нимфой. Не то чтобы его чувства к ней исчезли или хотя бы стали меньше, просто их заглушали слова Шклярского, которые до сих пор назойливым колоколом отзывались у него в голове. О том, что за деньги она готова с любым. И на что угодно. Лунц ужасно злился на Шклярского – до сих пор, – потому что понимал: тот был прав. Болезненным волевым решением он сказал себе строгое «нет» и уже несколько недель не отвечал на звонки нимфы, более того, он отдал Артемиде распоряжение не впускать ее к нему и не соединять с ней. Господину Лунцу было от этого ужасно скверно, но он не переставал хвалить себя за выдержку и стойкость.