4
Я всегда убегала от проблем в работу. И от лишних эмоций тоже. Там я пряталась, притворялась, защищалась, заменяла одно другим, создавала то, что мне требовалось, разбиралась в запутанных историях, находила в картинах союзников, собеседников, а иногда и советчиков, а с некоторыми у меня возникали конфликты, когда мы недооценивали друг друга или разочаровывались в выборе. Я знала, что я прекрасный профессионал, я работала с лучшими музеями, меня ценили, и я позволяла себе выбирать только те заказы, с которыми у меня возникала симпатия с первого взгляда. Мне нравилось, что я могу доверять себе и получать удовольствие от процесса, от каждого, даже механического, действия, от того, как менялось полотно, от ощущений, от запахов.
С портретом, который принес Марк, отношения у меня не заладились с самого начала. Тогда я рассердилась и на сам портрет, и на женщину, изображенную на нем, потому что на самом деле я была обижена на Марка. А теперь был обижен он, я уже два дня безуспешно пыталась дозвониться до него, параллельно пытаясь «помириться» с портретом. В конце концов мне стало казаться, что властная дама перестала смотреть на меня холодно и сурово и даже прониклась сочувствием. Я успела рассказать ей всю нашу историю с Марком, поведать ей о моих кошмарах, и именно она стала свидетелем моего испуга, когда мне позвонила Марта и сообщила о нелепой трагической гибели директора музея изящных искусств. Разумеется, Марта не могла не вспомнить о том, что еще пару недель назад она предупреждала меня, что у Артемиды от сидения в духоте с дикобразами и доспехами началось помутнение рассудка. Мне было жалко и Артемиду, и Лунца, и об этом я тоже рассказала моей визави на портрете. И еще – я не могла не поделиться с ней подозрениями о том, что мне угрожал именно почивший директор музея, потому что сообщения с райскими птицами перестали приходить мне именно с того дня, когда он, как теперь выяснилось, покинул этот мир.
Получив карт-бланш на реставрацию пострадавших рук, я сильно усложнила себе задачу и долго ломала голову, как же с ними поступить. Вдаваться в символизм и изображать цветы или животных мне не хотелось, мысль посадить даме на руку птицу отпала в тот же момент, как только возникла, учитывая мои нынешние крайне напряженные отношения с пернатыми вообще. Я ходила по мастерской кругами, слушала музыку, листала какие-то старые книги в надежде, что смогу поймать вдохновение и найти что-то неожиданное и оригинальное. А потом посмотрела на собственные руки, и разгадка пришла сама собой.
Марк перезвонил мне только следующим утром, он все еще был немного обижен, но быстро оттаял, начал шутить и подтрунивать над моей маниакальной подозрительностью. Я рассказала ему про Лунца, и он кинулся заверять меня, что теперь все мои кошмары закончатся, он был абсолютно в этом уверен. Нурция клятвенно пообещала ему не приближаться ко мне на выстрел, а директор музея уже никак не смог бы мне навредить.
– Вот увидишь, теперь все будет хорошо. Я так горжусь тобой, у тебя хватило сил, ты справилась. Даже не знаю, что бы стало с другим человеком на твоем месте. Ты такая сильная. Главное – ничего не бояться! Обещаю тебе, что никто больше не посмеет тебя пугать.
– Ты прав, – сказала я. – Я знаю, кто мне угрожал, и причины бояться больше нет. И, если честно, я просто устала бояться, я больше не могу жить в панике. Но самое ужасное, что даже сейчас страх меня не отпускает. Хотя я понимаю, что я сама себе его придумываю. Но ведь самый сильный страх и есть – не реальный, а тот, что мы себе воображаем…
– И чем богаче фантазия, тем сильнее страхи, – хмыкнул в трубку Марк. – Ладно, моя фантазерка, мне пора на работу. Я рад, что мы помирились.
– Я тоже, – улыбнулась я и хотела обрадовать Марка тем, что его картина уже готова.
– Можно я заеду к тебе вечером? – опередил он меня.
– Конечно! Только предупреждаю сразу: о кошмарах и потенциальных маньяках мы больше не разговариваем. Эта тема закрыта. Ужасы отменяются, теперь все будет по-другому.
– Все будет хорошо, я тебе обещаю, – сказал он, и я сразу ему поверила.
5
Власть наделяет могуществом. Она почему-то редко делает талантливых людей добрыми волшебниками, чаще они становятся злыми гениями. Зло притягивает сильнее, потому что оно сложнее добра, оно хитрее, умнее и изобретательнее – зло ставит своим последователям более высокую планку.
Я всегда тянулся к вершинам, пытался изменить мир и бесконечно злился на него за причиненные мне обиды. Я знал, насколько талантлив, и покорял одну высоту за другой. У меня в руках происходили чудеса, в которые не верил я сам, но я не давал себе ни минуты на гордыню и похвалы в собственный адрес, я фанатично шел дальше, доводя свой талант до мастерства безупречного уровня, до уверенной блестящей перфекции.
Я мог приготовить что угодно. За секунду я мысленно выстраивал идеальную формулу, выводил единственно верный баланс элементов, сочетал несочетаемое и получал результат, каждый раз удивляя себя. Оставалось только пойти в лабораторию и спокойно, не торопясь, повторить все в пробирке.
Очень скоро обо мне заговорили. Шепотом, с оглядкой. Я стал странным фантомом, о котором знал каждый, но никто никогда не называл моего имени и не говорил обо мне в открытую. Я думал, они будут восхищаться моим талантом и восхвалять меня за то, что я излечу их неизлечимые недуги и смогу спасти от неизбежного, но оказалось, им было нужно совсем другое. Я долго не знал, как с этим смириться, но потом принял правила их игры.
Я ушел от них, я стал жить отшельником. Но в своей маленькой лаборатории я чувствовал себя властелином мира на берегу бескрайнего океана. Я властвовал над этим миром, в моих пробирках таилось великое могущество, равное по силе нескольким атомным реакторам.
Мой мир пошатнулся, когда я недосчитался всего одной из них этим утром.
6
Марк пришел почти на час раньше, и сюрпризы на этом не закончились. Я открыла дверь и не смогла разглядеть его за горой темно-красных пионов. Он положил цветы прямо на пол, не говоря ни слова, обхватил ладонями мое лицо и поцеловал меня. Этот поцелуй уже не был настолько странным, как тот, первый. Сейчас мы по-настоящему целовались, но я все равно не чувствовала себя свободно: Марк целовал меня так старательно, как будто сдавал спортивный норматив по поцелуям.
Потом он вдруг остановился и сказал:
– Что такое? У тебя глаза открыты, ты подглядываешь? Что-то не так?
Я покачала головой, все еще зажатой между его теплыми ладонями:
– Нет, все так. Я просто не ожидала.
– Я сам не ожидал, – сказал он и снова коснулся моих губ. – Я вообще ничего этого не ожидал. Откуда ты взялась…
Я засмеялась, встала на цыпочки и потянулась к нему.
– Спасибо за цветы, – сказала я и тихонько поцеловала его возле уха.
– Пожалуйста, – ответил он шепотом и поцеловал меня в висок, потом провел губами по щеке и коснулся шеи.
Я почувствовала, как он провел одной рукой у меня по спине и прижал меня к себе сильнее, я сама стала целовать его и не верила, что я перестала бояться, мне хотелось, чтобы он тоже стал свободнее и оттаял по-настоящему, и он старался, он очень старался.
– Марк, – позвала я, оторвавшись от него, – подожди, надо хотя бы закрыть дверь, и я поставлю цветы в воду.
– Замолчи. Я так скучал по тебе.
И он снова стал целовать меня, как будто торопился, что нам кто-то помешает и все закончится, я с трудом вырвалась из его объятий, быстро закрыла дверь и подняла пионы, но тут же снова их уронила, потому что опять оказалась в руках у Марка. Он целовал мне шею, пытался одной рукой расстегнуть пуговицы, осторожно дотрагивался до ключицы, касался плеча, я не понимала, что происходит, но я не хотела, чтобы это заканчивалось. Когда ждешь чего-то так долго, то хочется ухватиться за этот момент времени и остаться в нем если не навсегда, то хотя бы чуть подольше, чтобы запомнить ощущения, цвета, запахи и каждое слово, каждый звук, я целовала его руки, и они пахли чем-то пряным и немного пионами, я заглядывала в его глаза и жадно запоминала этот синий с прожилками серого и черную глубину зрачка, в которой отражалась я сама, я стягивала с него рубашку, и голубой тонкий хлопок как будто хрустел у меня под пальцами, а на спине ткань была влажной, он прижимался ко мне и царапал мою кожу отросшими светлыми щетинками, он сжимал меня сильно-сильно, но мне не было больно, мне хотелось еще и еще, сильней и сильней, чтобы почувствовать, чтобы запомнить. Я так хотела задержаться здесь и сейчас.
– Марк, – выдохнула я, – подожди, я хочу тебе кое-что показать.
– Да-да. – Он поднял взлохмаченную голову, продолжая стягивать у меня с плеча бретельку. – Я как раз собираюсь кое на что посмотреть.
– Да нет, – засмеялась я. – Пойдем в ателье. – И потащила его за собой наверх по лестнице.
Мне хотелось потянуть время, не потерять ни одного поцелуя, ни одного прикосновения. Я вела его в ателье, чтобы он увидел картину и обрадовался, и стал целовать меня, и мы бы упали на маленький диван, и не ушли бы оттуда до самого утра.
Мы застревали на каждой ступеньке, стаскивали одежду, не могли оторваться друг от друга. На улице шумел ветер, шелестели листья на деревьях за моими окнами, я с самого утра ждала дождь. Наконец я распахнула дверь мастерской и привела Марка к картине.
Мне самой очень нравилось, как я все сделала. Это был тот редкий случай, когда я с такой неохотой взялась за работу, а все получилось так прекрасно, что мне самой хотелось любоваться на нее и гордиться. Я немного обновила лак и подчистила некоторые потемневшие кусочки полотна, картина оказалась не настолько старой, как мне показалось сначала, но, судя по всему, долгое время провисела не в самых лучших условиях. Но больше всего я, конечно, гордилась тем, что сделала с руками моей властной дамы. Идея казалась мне гениальной.
– Смотри, – сказала я Марку, который никак не мог перестать меня целовать. – Ну смотри же!