Но опала коснулась и Софьи: когда оба ее брата достигли совершеннолетия, ее положение регента оказалось в опасности. Иван рано женился, еще в период регентства, первая из его пяти дочерей родилась в 1689 г. В то же время мать Петра устроила помолвку своего шестнадцатилетнего сына с благочестивой, воспитанной в старинных обычаях молодой девушкой из знатной семьи Евдокией Лопухиной. Спустя несколько месяцев после его свадьбы сторонники Петра испугались, что Софья собирается обезопасить себя, устроив очередной стрелецкий переворот. Посреди ночи они спешно разбудили царя, сказали, что ему грозит опасность, и спешно увезли его в Троице-Сергиеву лавру, примерно в 70 км от Москвы. Петр бежал из столицы прямо в ночном белье. Потрясения детства и новые переживания, возможно, способствовали развитию у него эпилепсии, от которой он страдал всю оставшуюся жизнь. Что касается переворота Софьи, которым так напугали Петра, он не состоялся, а ее дни у власти были сочтены. Софью свергли и заточили в монастырь, хотя и не постригли в монахини.
Петр все еще был не готов взять на себя важную роль правителя страны, он оставил ее своей матери Наталье. Через год после свадьбы Евдокия Лопухина родила первенца, сына Алексея, единственного из троих детей пережившего младенчество. Однако вскоре стало ясно, что она и ее муж совершенно разные, и их брак оказался неудачным. Все больше игнорируя Евдокию, Петр стал много времени проводить в Немецкой слободе. В этом районе Москвы, недавно перенесенным его отцом за черту города, жили не только немцы, но и иностранцы других национальностей и народностей[35]. Во времена Ивана IV многие протестанты из немецких земель поселились в Москве. Отец Петра I Алексей, потрясенный казнью Карла I в Англии, предложил убежище эмигрантам-дворянам, независимо от того, были ли они англиканами или католиками. Софья, в свою очередь, предоставила убежище гугенотам, бежавшим от преследований из Франции после отмены Людовиком XIV Нантского эдикта о веротерпимости. Помимо эмигрантов, Россия открыла двери и для иностранных торговцев и различных специалистов, всех поставщиков необходимых зарубежных товаров и услуг, которых в стране не хватало. Таким образом, к тому времени, когда Петр побывал в Немецкой слободе, она представляла собой смешанное сообщество примерно из трех тысяч жителей, чей образ жизни сильно отличался от образа жизни остальной Москвы. Здесь у людей были кирпичные дома с новейшей по тем временам обстановкой, кухонные печи и декоративные украшения; они носили западную одежду, любили музыку, спектакли и другие развлечения, у них были светские встречи, где свободно общались мужчины и женщины. Петр часто бывал в слободе, заинтересованный новизной услышанного и увиденного, здесь он впервые начал перенимать европейскую одежду и изучать новые языки: голландский, немного немецкий и латынь. Он завел знакомства с иностранцами, особенно подружившись со старым шотландским католиком и сторонником якобитов генералом Патриком Гордоном и швейцарцем Францем Лефортом, умным и культурным человеком, который впоследствии стал одним из ближайших сподвижников Петра. Оба, и Петр, и он, страшно пили даже по меркам России, которая со времен самых первых путешественников прославилась высоким уровнем пьянства. Возможно, в доме Лефорта Петр встретил Анну Монс, симпатичную дочь голландского или немецкого виноторговца, которая, вероятно, была любовницей Лефорта. Взяв ее себе, Петр подарил ей дом в Немецкой слободе. Анна оставалась очень близка Петру на протяжении двенадцати лет, пока не попала в опалу из-за подозрений в неверности. Затем, после освобождения из-под временного ареста, она вышла замуж за прусского посла, но через три года после свадьбы умерла.
Со своими новоявленными друзьями, как иностранцами, так и соотечественниками, Петр организовал своеобразный клуб. Его называли по-разному – Всепьянейший синод, Всешутейший, всепьянейший и сумасброднейший собор, но его цели были ясны. Члены собора, как правило видавшие виды пьяницы, вели себя совершенно хамски, разъезжали по городу, цеплялись к жителям, оскорбляли их, бесчинствовали и высмеивали авторитеты[36]. Со временем появились Всешутейший король Речи Посполитой, Всешутейший патриарх и даже Всешутейший царь (князь-кесарь), роль которого взял на себя друг детства Петра, Федор Ромодановский. Хотя такое поведение не было редкостью в других правящих семьях того времени – достаточно вспомнить молодого Карла XII и его шального кузена герцога Гольштейн-Готторпского, в поведении Петра поражает тот факт, что этому развлечению он предавался не только в молодости, а на протяжении всей жизни. В зрелом возрасте он наслаждался розыгрышами, шутовством и проказами весьма сомнительного характера, такими как инсценированные свадьбы молодых со стариками, инвалидов и тех, чья внешность считалась смешной: заики, карлики и так далее. Эта сфера особенно ярко выделяет противоречивый характер Петра. Он был человеком колоссальных противоречий, способным на искреннюю доброту и щедрость и в то же время на невыразимую жестокость. Иногда он проявлял готовность прощать ошибки своих друзей, а порой – жестокую мстительность в отношении тех, кто его разозлил. Когда он был в Англии в 1698 г., то поражал людей утонченным пониманием красоты и образованностью, но затем потряс хозяев домов, где останавливался, пьяными дебошами, доведенными до крайности в Сайес-Корт в доме, который ему предоставил мемуарист Джон Ивлин из Дептфорда. Петр оставил дом в таком разрушенном состоянии, с разбитыми окнами, испорченными коврами и картинами, сожженной мебелью, что английскому правительству был предъявлен счет за ремонт в весьма крупном для того времени размере 350 фунтов стерлингов[37]. После отъезда русского посольства Ивлин лаконично назвал русских гостей «просто отвратительными».
Петр вырос за пределами Москвы, где вместе с другими мальчиками, жившими и работавшими в усадьбе его отца, развлекался созданием потешной армии из настоящих людей. Иногда игрушечные сражения становились более реалистичными и приводили к человеческим жертвам. Чтобы помочь Петру в этом занятии, Софья снабдила его пушками, которые стреляли по-настоящему, но в эпоху, когда правители должны были лично вести войска в бой, такая опасная игра считалась необходимой, хотя и неприятной частью обучения молодого человека. Потешные войска не были чем-то необычным – в течение многих лет молодые правители и их наследники занимались аналогичной деятельностью: так оттачивал свои военные навыки король Швеции Карл XII. Потешная армия Петра рано приобщила его к тонкостям ведения войны и со временем выросла до нескольких тысяч человек, став основой его знаменитых гвардейских полков, один из которых, Преображенский, получил название от того самого села, где и проходили игры.
Именно в это время Петр сделал важное открытие. Однажды он наткнулся на маленький гниющий парусный бот, отличавшийся от всех остальных, что он видел раньше. Он мог идти против ветра, в отличие от тех судов, которые традиционно использовались в России и предназначались только для путешествия по рекам страны. Происхождение этого судна окутано легендами; по одной из них, это был подарок английской королевы Елизаветы Ивану IV. Правда оказалась прозаичнее. Скорее всего, бот в России построил голландец, либо привез его уже готовым с собой. В любом случае Петр был очарован и сразу начал им пользоваться, а затем дошел до Плещеева озера, что в 140 км к северо-востоку от Москвы. Здесь безрассудно смелый царь с помощью других голландцев, в том числе выходцев из голландского города Саардама (Зандама), создал потешный флот, состоящий примерно из двенадцати кораблей, включая один или два, способные перевозить тридцать пушек. Так же как его потешная армия развивала его военные интересы и навыки, маленький потешный флот научил его первым основам судостроения и познакомил с военно-морской тактикой, которую он практиковал в потешных боях на озере. Страсть Петра к мореплаванию теперь пробудилась в полной мере, и он посещал верфь на Плещеевом озере в течение нескольких лет, когда его не отвлекали другие обязанности. Петр всегда дорожил этим первым найденным ботиком, который способствовал созданию русского флота и получил название его дедушки. На протяжении всего правления Петра он занимал почетное место на всех важных церемониях и сегодня остается главным экспонатом Музея Военно-морского флота в Санкт-Петербурге.
Благодаря пробудившемуся интересу к мореходству в 1693–1694 гг. Петр решил отправиться дальше на север и дойти до Архангельска на Белом море. Хотя его отец, царь Алексей, приложил некоторые усилия для открытия судоходства на Каспии, в то время Архангельск оставался единственным портом в России. Хотя на протяжении зимних месяцев он был скован льдом, летом он становился оживленным ульем с потоком иностранных кораблей, в основном прибывавших из торговых стран, таких как Англия и Нидерланды. Они приходили в основном в поисках товаров, столь необходимых для военно-морского дела: древесины, смолы, дегтя и пеньки, но они увозили с собой на родину еще пушнину и икру – предметы роскоши – в обмен на новые европейские товары, входившие в моду в России. Для Петра это был новый мир захватывающих открытий. В Архангельске он лично принимал участие в строительстве своего первого корабля «Святой Павел» и, несмотря на прежние мольбы своей матери, впервые вышел в море. Опасения Натальи Кирилловны почти оправдались, когда во время шторма корабль потерпел крушение, но даже это не поколебало любви Петра к кораблям. Наталья Кирилловна умерла зимой в промежутке между приездами Петра, поэтому не узнала о катастрофе.
После смерти матери Петр начал проявлять более серьезный интерес к управлению страной. После Архангельска Петр понял, что России нужен порт с незамерзающей гаванью. Каспий оставался уязвимым для татар, казаков и персов, но Петр осознавал потенциал Азова на юге. Если бы он смог захватить крепость у Османской империи, он мог