Некоторое время спустя Екатерина решила лично осмотреть свою империю. Таким образом, 29 мая 1767 г. (по старому стилю) она, прибыв в Казань по Волге, писала Вольтеру, что оказалась в Азии, «здесь население состоит из двадцати различных народностей, совсем не похожих друг на друга. А между тем необходимо сшить такое платье, которое оказалось бы пригодно всем». Комментарий показывает, насколько она осознавала трудности, стоящие перед правителем огромной и разнородной страны [16].
В октябре 1768 г. в Петербург прибыл английский врач сэр Томас Димсдейл в ответ на приглашение Екатерины приехать и сделать прививку от оспы ее семье. С детства она очень боялась оспы, а в XVIII в. это была смертельная болезнь, уносившая в Европе ежегодно примерно 400 000 жизней, а других оставлявшая слепыми или обезображенными. Одной из пострадавших от натуральной оспы была леди Мэри Уортли-Монтегю, которая сопровождала своего мужа, английского посла, в Константинополь в 1718 г. Здесь она увидела черкесских женщин, которые намеренно заражали своих дочерей, предназначенных для гарема, небольшой дозой гноя из созревшей пустулы, чтобы привить их и сохранить их красоту. Пораженная этим, леди Мэри решила рискнуть и привить своего маленького сына, и эта операция прошла успешно. После ее возвращения в Англию в 1721 г. идею постепенно подхватили светские женщины, в том числе принцесса Каролина Уэльская. В результате в 1724 г. Георг I написал своей дочери Софии Доротее, королеве Пруссии, призвав ее поддержать эту практику, в тот самый год, когда сын королевы, будущий Фридрих II, заболел оспой. Когда Вольтер посетил Англию в 1726 г., он был очень впечатлен мужеством англичан и использовал оспопрививание как метафору английского свободомыслия. Эта тема стала частью его критики Франции в «Философских письмах» (опубликованных в Англии как «Английские письма»), в которых он противопоставляет открытость Британии новым идеям жесткому социальному и религиозному догматизму, царящему на его родине. Католические страны сопротивлялись вакцинации на том основании, что это противоречило воле Бога. В один и тот же год Екатерина ввела оспопрививание в России, а Мария Терезия – в Вене после того, как жуткая эпидемия охватила весь двор, убив ее невестку и дочь, обеих звали Йозефа. Эпидемия чуть не унесла жизнь императрицы из династии Габсбургов и ее дочери Елизаветы, но последняя была настолько сильно обезображена, что выдать ее замуж считалось более невозможным. Точно так же, когда в 1774 г. оспа убила Людовика XV, его преемник Людовик XVI наконец сделал прививку всей своей семье. К тому времени оспопрививание поддержали все европейские дворы, но риск оставался большим. Около 2 % привитых умирали. Среди погибших от прививки были младшие сыновья Георга III[64] [17]. Наконец более безопасная вакцина на основе коровьей оспы была испытана в 1760-х гг. и стала популярной благодаря Эдварду Дженнеру тридцать лет спустя.
Несмотря на опасность и подозрительность многих россиян к этой практике, Екатерина приказала Димсдейлу сделать прививку себе и Павлу. Однако сначала она обеспечила безопасность доктору и его сыну, который помогал ему, в случае если она заболеет или умрет. Это свидетельствует не только о ее заботе о них, но и о ее сомнениях в безопасности и о смелости, необходимой для такого шага. Все прошло по плану, и остальные придворные последовали примеру Екатерины, после чего она открыла центры вакцинации населения в Санкт-Петербурге. Что касается Димсдейла, ему и его сыну был пожалован титул баронов, а перед их отъездом Екатерина преподнесла им несколько дорогих подарков в благодарность за их услуги.
Тем временем в Польше из-за ощутимого присутствия русских в 1766 г. напряженность переросла в восстание с последующим созданием Барской конфедерации – исторической формы объединения для законного протеста. В конце концов, через два года, гражданская война закончилась, а русские войска преследовали оставшихся мятежников через границу, но их вторжение в османские земли привело к тому, что султан объявил войну России. Русские оказались сильнее, а в 1770 г. русский флот одержал громкую победу при Чесме у острова Хиос. Это было самое серьезное поражение турок почти ровно 200 лет спустя после похожей первой победы над ними в сражении при Лепанто в 1571 г. Чтобы добиться этого успеха в Средиземном море, российский флот должен был совершить долгий отвлекающий маневр. Поскольку у России по-прежнему не было южных портов, флоту следовало пройти через Балтийское, Северное море и Атлантику. Сражение ясно показало причину, почему со времен Петра Великого Россия хотела иметь выход к имеющему первостепенное значение Черному морю.
Наградив героя Чесменской баталии Алексея Орлова титулом графа Чесменского, Екатерина продолжила чествовать победу, воздвигнув в парке Екатерининского дворца в Царском Селе ростральную колонну по античному образцу, когда, отмечая великую морскую победу, такие колонны украшали носами захваченных кораблей [18]. В Санкт-Петербурге на противоположном берегу от Зимнего дворца в 1810 г. были поставлены две большие красные Ростральные колонны такого же типа с горелками наверху, служившими маяками. Пока Алексея чествовали за его успехи, его брат Григорий Орлов сумел в 1771 г. навести порядок в Москве. В городе после вспышки чумы начались беспорядки, во время которых люди напали на архиепископа и забили его до смерти. Екатерина была потрясена этими событиями и написала Вольтеру, что на самом деле XVIII в. нечем хвастаться [19]. Теперь она начинала терять оптимизм и уверенность своей юности, полностью осознав трудности просвещения своей страны.
В 1760-х гг. Екатерина подарила Григорию Орлову загородное поместье Гатчину, где Ринальди построил для него изумительный дворец, а в Санкт-Петербурге императрица преподнесла ему в подарок Мраморный дворец на набережной Невы, также работы Ринальди, который, однако, не успели завершить до смерти графа. Несмотря на свой успех в Москве, Орлов впал в немилость, и из-за его неверности Екатерина решила закончить их долгий роман. Он пытался вернуть утраченную любовь, подарив Екатерине великолепный бриллиант «Орлов», позже инкрустированный в императорский скипетр, находящийся сегодня в экспозиции Оружейной палаты в Кремле. Подарок, впрочем, не изменил решения императрицы. После того как он смирился с тем, что потерял ее, Орлов женился на другой женщине, но вскоре умер в 1783 г., страдая деменцией, возможно вызванной сифилисом. Екатерина, все еще любившая его, была очень опечалена этим известием.
За границей росло беспокойство относительно того, что императрица победоносно ведет войну с турками. Особенно переживали Габсбурги, которые опасались экспансии на их границы. Фридрих II пришел к мысли, которая могла бы удовлетворить венский двор и его собственные замыслы. Его младший брат принц Генрих, друг детства Екатерины, теперь приехал в Петербург и изложил план, который повлек за собой раздел Польши между тремя державами. В то время как Екатерина отказалась от притязаний на земли к югу от Австрии, ей компенсировали их другими территориями[65]. Фридрих получил территорию Польши, которая отделяла Восточную Пруссию от Бранденбурга. Несмотря на осуждение других стран Европы, план был осуществлен в 1772 г. с молчаливого согласия бессильного польского короля Станислава II.
Это были не единственные территориальные приобретения Екатерины. Уже в 1764 г. она получила польские пограничные земли казацкой Гетманщины, и через десять лет после победы над османами Крымское ханство, находившееся под протекторатом Османской империи, перешло под покровительство России. Более того, на территории между двумя этими областями Екатерина упразднила Запорожскую Сечь, а позже конфисковала земли запорожских казаков. Это был ее ответ на самый опасный бунт за время ее правления.
В 1773 г. Пугачев, донской казак, назвавшийся спасшимся мужем Екатерины Петром III Федоровичем, собрал множество последователей на Урале. Хотя он не был похож на Петра III, примерно за полтора года самозванец набрал достаточно сторонников, чтобы угрожать Москве, разграбить Казань и нападать на города и села по всей южной части страны. В конце концов его схватили и казнили, хотя, к разочарованию толпы, Екатерина милосердно приказала обезглавить Пугачева перед четвертованием. Эта публичная казнь резко контрастировала с жестоким, продолжительным наказанием, назначенным восемнадцатью годами ранее в Париже Дамьену[66], который совершил неудавшееся покушение на Людовика XV.
Хотя восстание Пугачева стало самым опасным испытанием за время правления Екатерины, в общей сложности ей угрожало более двадцати бунтов и притязаний на престол от двадцати шести самозванцев, включая княжну Тараканову, которая якобы была дочерью императрицы Елизаветы.
Удалив Григория Орлова, Екатерина ненадолго приблизила молодого офицера Александра Васильчикова, но он был недоволен своим положением при дворе и вскоре наскучил Екатерине. В 1774 г. у нее начался роман с Григорием Потемкиным, ставшим наиболее значимым человеком в ее жизни. Она впервые встретила его еще во время переворота, когда секунд-ротмистр Хитрово и вахмистр Потемкин сумели привести к присяге полк Конной гвардии. Младше Екатерины более чем на десять лет, Потемкин был забавным, умным и гораздо более интеллектуалом, чем Орлов и ее муж Петр III. Наконец Екатерина нашла того, с кем была настолько близка, что, возможно, даже тайно обвенчалась с ним. Некоторое время спустя они преподнесли друг другу внушительные подарки. Она подарила ему севрский сервиз из 700 предметов и Аничков дворец на Невском проспекте, который раньше принадлежал фавориту императрицы Елизаветы Алексею Разумовскому. Потемкин, в свою очередь, подарил Екатерине сказочные золотые часы «Павлин», сделанные английским мастером Джеймсом Коксом, которые сейчас выставлены в Эрмитаже. Со сложным механизмом, все еще действующие, часы остаются главным экспонатом Павильонного зала Малого Эрмитажа.