Темноволосая женщина, хвала местным богам, оказалась во дворе, а с ней (тут я была готова поклониться до пола и личной госпоже Удаче) рядом играл и сын.
Меня узнали сразу. Поднялись со ступеней, зашагали к ограде, доброжелательно улыбнулись:
– День добрый, почтенная. Воды? – мать Тайры улыбнулась, морщинки вокруг губ углубились. – Как торгуется орехами? Хорошо ли идут?
– Идут потихоньку, – проскрипела я, вспоминая роль торговки, – идут, спасибо. Но я не за этим. Хотела поблагодарить.
– За что?
– За воду, что вы дали мне в прошлый раз.
– Да не стоит, зачем? Воды много, а Рамин наказывает поить путников, какая благодарность?
– Пусть маленькая, но все же. Бог рад доброте, бог рад и ответной благодарности.
Я вспотела еще сильнее. Нащупала в кармане маленькое блестящее зеркальце – одно так и осталось у Тайры непроданным – сжала его в ладони, помолилась Создателю, чтобы все прошло гладко, чтобы получилось, – и протянула его женщине, чьего имени до сих пор не знала. Почему не спросила? Забыла, дурочка, стыдно.
– Вот, – я протянула зеркальце через забор. – Возьмите. Из дальних земель, осталось непроданным, значит, вас ждало, так я решила. И не обижайте меня отказом. Мне не в убыток, это подарок от сердца.
Ее ладони дрожали, но глаза смотрели с радостью. Взгляд долго изучал незнакомый предмет – крышечку, переливающиеся на солнце кристаллики, гладкую поверхность; пальцы осторожно касались металла.
– А я пойду. Пойду. Еще много продавать. Не хворайте.
– Спасибо вам огромное! И заходите, если что. Я всегда…
«Всегда напою, накормлю», – я знаю, что она хотела сказать, как знала и то, что в этот момент она не находит слов. Это нормально, это правильно.
– Не за что. И вам не хворать.
Я успела развернуться и прошагать метров десять, когда за спиной послышалось:
– Тир, смотри, какая игрушка! Нравится? Блестящая, красивая, и в ней можно увидеть наши лица. Посмотри, сынок…
В этот момент я повернулась.
На меня не смотрели – смотрели в зеркальце. И фотоаппарат запечатлел этот самый момент: улыбающуюся маму, пухлощекого на ее руках малыша, чей палец был задумчиво прижат к щеке. Чуть насупленные детские брови, вытянутую вперед руку с зеркальцем и развевающиеся вокруг обеих фигур, растрепанные жарким ветром длинные и кудрявые, как у Тайры, волосы.
Хит сезона. Бесценный снимок. Пусть один, но кому-то он будет очень-очень дорог.
Длинноносая камера отправилась в корзину.
– Домой, Ив? Или тебе еще чего-то здесь надо?
– Амой, – рассудительно подтвердила фурия.
И мы, поскрипывая корзиной, неторопливо зашагали по заметенной песком дороге.
– Говорю тебе, Халум, я купил два! А они не работают! То есть да, водичка та чем-то пахнет, а жена моя от нее нос воротит, говорит, достань ту, что была в прошлый раз. А я где ее достань? Где? Вот я купил сразу, как только услышал на рынке крик «чудо-вода» – понесся, как оголтелый, взял два пузырька, деньги, что собирался на табак потратить, выгреб. А оно, видишь, как обернулось? Надули. И пузырьки не те, и запах не тот, а цена еще выше. Туррум им в ребро. Надули, да.
– Те пузырьки были гладкими и синими, а те, что ты купил, прозрачными и стеклянными. Конечно, не те. Сразу мог бы понять. И крышки из глины…
– Мог бы. Да кто ж ее разберет – какая настоящая, а какая нет? У тебя жены нет, тебе не понять.
– Чего это не понять? Я, вот, не успел, а так бы на Ирейе испробовал. Давно на нее смотрю, а подойти все… ну никак.
– Отошьет она тебя.
– Вот и говорю. А с водой бы подошел.
– Нет больше той воды.
Сидящий в тени у стены бородатый мужчина потер бок, принюхался к подмышкам – не сильно ли смердят? – расстроено, и с надеждой посмотрел на ведущую с рынка дорогу. Над его тюрбаном вот уже минуту кружила противная муха, маши – не маши, а не улетает. Его спутник с рябой кожей и рыжеватыми бровями размеренно чистил мундштук – тер его скрученными из шерсти палочками и время от времени продувал.
– Слышь, Халум, а поговаривают, что тех торговок опосля видели в пустыне. Да не рядом с Рууром, а далеко, уже в безымянных песках.
– Кто говорит?
– Да караванщики. Говорят, мол, да, те самые. В бордовой и синей одежде, с нашивками, без корзины, правда…
– И что, привезли они их?
Рябой собеседник прокурено рассмеялся, обнажил неровные желтые зубы, подумал о том, что сделал бы с незнакомыми женщинами сам, будь он на месте караванщиков. Повеселился бы, да. А чем плохо?
– То-то и оно, что не привезли.
– Чего так?
– Куйраб – их местный головорез – рассказывал другу моему: исчезли они, сутры призрачные. Просто взяли и растворились!
– Да какая вера может быть этому Куйрабу? За глит кому хочешь чего хочешь расскажет.
– Но-но! Хатым их то же самое говорил, а хатыму вера есть! Исчезли, подтвердил он, как миражи. Растворились, и все тут. К ним даже подойти не успели. А на плече у одной, говорят, сидел странный зверь – круглый и пучеглазый, но без лап.
– В пустыне-то, оно чего хочешь, увидишь, – рябой набил трубку по новой и закурил; вдоль белой стены потянулся дымок. – Пескам верить нельзя, сам знаешь.
Бородатый почесал пузо и лениво, привычно пытаясь отогнать улетевшую уже муху, махнул рукой.
– Да, пустыня – она такая. Пескам верить нельзя.
И он посмотрел на раскаленную присыпанную песком и пустую в эту самую минуту дорогу.
Конец.