– Погода сегодня какая-то непонятная, – спустя несколько секунд добавляет Фил, чем в момент возвращает меня с небес на землю.
А я-то уже возомнила, будто не одна перед встречей чуть все ногти не сгрызла. Забыла, что это не свидание. Просто вечер в приятной компании коллеги, и только.
– Пойдем внутрь, – улыбаюсь я. – Тут становится холодно.
– Оу. Тогда возьми…
Фил стягивает темную рубашку, протягивает ее в мою сторону, но тут же отдергивает руку. С ткани на каменную плитку каплями срывается дождевая влага.
– Черт, – виновато потирает шею Фил, – прости. Пойдем скорее.
Он придерживает передо мной дверь, и мы оказываемся внутри.
Только в библиотеках и музеях можно погрузиться в такую атмосферу – тишина и покой перед лицом искусства. Даже звук шагов здесь кажется тише, голоса всегда приглушены, а эхо гуляет с тобой плечом к плечу. Ароматы чужих духов танцуют в воздухе, шепотки отражаются от стен и высокого потолка. И нет звука громче, чем стук каблуков по деревянному полу.
– Бывала здесь уже?
Фил с интересом осматривает холл, и я понимаю, что, в отличие от меня, он в галерее не появлялся никогда.
– В детстве часто сюда ходила с родителями на выставки картин. Пару раз – на восковые фигуры.
– Значит, знаешь, куда нам идти?
– Сейчас разберемся.
Мы садимся на лавку у закрытого гардероба. Сейчас там никто не работает, даже свет внутри не горит. Но проход открыт, а на крючках висит несколько мокрых зонтиков. Там же Фил оставляет мокрую рубашку.
Раскрываю брошюру, которую купила у женщины у входа, но вслух прочесть ничего не успеваю.
– Подготовилась? – Фил с интересом наклоняется над развернутой брошюрой.
Его колено всего на миг задевает мое, и я замираю, почему-то боясь шелохнуться. Фил не шевелится. Влажная ткань его брюк четко ощущается на моей голой коже.
– Купила, пока тебя ждала, – наконец выдавливаю я.
Чувства до сих пор, словно на острие иглы, сконцентрированы на той точке, где мы касаемся друг друга. Кожа горит так, будто под ней раскаленные угли. Не могу больше терпеть! Отвожу колено совсем чуть-чуть, но этого достаточно, чтобы отвоевать себе ровное дыхание и размеренный пульс.
– Итак, – произношу я, кашлянув, и вслух зачитываю: – «Фотовыставка Смольной Я.»
– Я? Наверное, Яна. Или Ярослава.
– Янина?
– Определенно Ядвига, – серьезно говорит Фил, но уже спустя секунду мы тихонько прыскаем.
– Я даже имени такого не знаю!
Фил делает порицательное «ц-ц-ц» языком и в шутливом неодобрении качает головой. Так и хочется его легонько толкнуть плечом, чтобы не баловался и не задирал меня! Но как-то неловко касаться его. Мы ведь даже не друзья.
– В общем, давай сойдемся на том, что автор – Смольная Яна. Все же это больше всего на правду похоже.
– Ладно, капитан. Рули. Я слушаю.
Фил подпирает голову одной рукой и задумчиво смотрит в развернутую на моих коленях брошюру. Я же глазами пробегаю текст и выношу главное:
– Фотовыставка посвящена детям и детству и раскрывает несколько тем, по которым и объединены залы. «Ребенок и семья». «Счастье детства». И «Глядя в будущее». Сама автор живет в Новосибирске, но ее снимки сделаны в разных городах России.
– Интересная тема.
– Ага. Написано, что со всеми снимками выставки есть фотокнига. Можно купить на выходе.
Пока я дочитываю брошюру, Фил крутит в руках промокший билетик. Иногда я лишь делаю вид, что смотрю на текст, а сама поглядываю на тонкие смуглые руки.
Фил очень симпатичный. Его девушке безумно повезет.
– Пойдем? – Я первая поднимаюсь на ноги и показываю в сторону первого зала: – «Счастье детства» ждет!
Мы неторопливо гуляем от одной фотографии к другой. Они заключены в большие рамки, которые подвешены над полом на уровне глаз. Стараемся обходить группки других посетителей, чтобы не создавать толкучку, но и экспонаты не пропускаем. Подходим к каждому снимку и подолгу рассматриваем.
Часть выставки, посвященная счастью, вызывает во мне странные эмоции. Я улыбаюсь, глядя на то, как дети на фотографиях играют в прятки, купаются в море или танцуют. Умиляюсь кадрам, где ребятишки рисуют, лепят из глины или помогают родителям с уборкой или готовкой. Но в то же время ощущаю горечь и тоску по собственному ускользнувшему детству.
Я закончила школу и вот-вот должна поступить в университет. Я больше никогда не буду видеть мир таким, каким он был для меня в детстве. Тогда все казалось волшебным, полным загадок. Даже простые вещи словно скрывали в себе уйму тайн.
Снег искрился ярче. Новогодняя елка всегда казалась огромной. За каждым поворотом ждали приключения…
А сейчас даже первый снег вызывает лишь тоску по уходящему теплу. Елка едва ли выше меня самой. А приключения остались только в книгах.
– О чем думаешь? – спрашивает Фил, когда мы останавливаемся напротив новой фотографии.
Склонив голову, смотрю на этот необычный кадр. Мальчик лет пяти сидит на стоматологическом кресле перед доктором, широко и довольно раззявив рот, в котором явно недостает зубов. В руках молодого светловолосого врача – наконечник бормашины. На лице – медицинская маска.
От фото будто исходит стерильный запах больницы…
– О том, что этот снимок по ошибке оказался в «Счастье детства», – признаюсь я, с изумлением глядя на улыбчивого мальчугана.
– Боишься стоматологов?
– Конечно! Лечить зубы – это пытка. Не знаю ни одного человека, который бы спокойно относился к этим стомосадистам.
– Я боюсь только платных стоматологов. Считается?
Глупо смеясь, мы обмениваемся короткими взглядами. Фил выглядит довольным, и мне это приятно. Хорошо, что нам обоим нравится вечер.
Часть выставки «Глядя в будущее» рассказывает о детских мечтах и первых шагах им навстречу. На снимках вижу юных певиц, танцоров, пекарей, спортсменов и художников. С умилением вспоминаю себя в те же годы… О том же самом, похоже, думает и Фил.
– О чем ты мечтала в детстве?
Поднимаю на него глаза, но не ловлю ответный взгляд. Фил неотрывно смотрит на фотографию мальчишки, с головы до пят перепачканного в красках. Ладошки разного цвета, на щеках – кляксы, а на одежду будто радуга выплеснулась.
– Мечтала, чтобы мармелад никогда не кончался. Откусываешь кусочек, а он хоп!
Фил все-таки переводит на меня взгляд. Улыбается, мол: «Серьезно?» И я не выдерживаю, первая отворачиваюсь, чувствуя, как жар согревает лицо.
– Я была ребенком! Будто ты не мечтал о какой-нибудь глупости…
– Мечтал, конечно. – Фил неторопливо переходит к следующей рамке. – Я хотел стать известным художником. Изливать душу на холст, все такое… И чтобы в галереях висели мои картины, а люди восхищались их красотой и глубиной. Глупость.
Останавливаюсь и через плечо бросаю взгляд на предыдущую фотографию. Ну, конечно… Маленький художник. В этом снимке Фил увидел себя.
– Это не глупость.
Фил молчит и смотрит на подвешенную в рамке фотографию. Смотрит, но будто сквозь нее. Взгляд пустой и ничего не выражает.
Понимаю, что достучаться до него сейчас будет не так-то просто. Это возможно, только если будем говорить на одном языке.
– Фил… Быть человеком искусства – прекрасная мечта. У меня есть такая же.
Он не поворачивает голову, но по линии плеч, что становится плавной, по разгладившейся морщинке меж густыми бровями понимаю – он меня слушает.
– Я не рассказала лишь потому, что она родилась не совсем в детстве. Я была уже в средней школе, когда поняла, что хочу писать книги.
Еще никогда я не обсуждала свою мечту с кем-то, кто не входит в круг моих близких. Но сама ведь хотела научиться быть более открытой! Когда «Магический дебют» выйдет на бумаге, учиться будет поздно. Нужно уже сейчас говорить о своем творчестве с гордостью, а не со страхом вперемешку со стыдом.
– Неожиданно. – Фил оттаивает, а его улыбка подобна первым проталинам, выглядывающим из-под снега. – Тогда это фото тебе точно понравится.
Фил кивает на рамку, напротив которой мы стоим. Увлеченная разговором, я даже не замечала, что на ней изображено. Девочка с книгой в руках сидит в окружении стопок других пухлых томиков. Малышка поглощена чтением, а книги, что окружают ее как стены, лишь укрепляют ощущение – она в другом мире. Тот соткан из букв, что на бумаге сплетаются в миллиарды сюжетов.
– Я с детства люблю читать. – Я с теплом смотрю на снимок и вспоминаю свои первые книги сказок. В них было столько ярких иллюстраций!
– Мне кажется, каждый увлеченный читатель рано или поздно начинает мечтать о том, чтобы написать что-то свое.
– А ты любишь читать?
Фил поджимает губы и роняет взгляд:
– Прозвучит странно, но я не знаю. В детстве мне читала мама, а потом… Потом все как-то закрутилось, стало некогда. В школе так вообще с этой классикой все желание читать отбили.
– О, понимаю! Но в классике тоже есть хорошие истории.
– Не верю, – упрямится Фил.
Мы вместе переходим к следующему снимку, но старая тема не отпускает.
– Все, что я читал в школе, – скука смертная. Тлен, депрессия и самоубийства.
– Угадайте, о классике какой страны речь, – шутливо добавляю я, и Фил, чувствуя поддержку, подхватывает:
– Вот-вот! Кто вообще додумался включать такие произведения в школьную, – это слово он особо выделяет недовольной интонацией и экспрессивными жестами, – программу! Будто нас с детства готовят, что от жизни ничего хорошего ждать не стоит.
Эти слова проходятся по сердцу грубой наждачкой. В груди саднит от чужой боли, что нечаянно просочилась наружу. Стараясь остаться незамеченной, поднимаю взгляд на Фила, но тут же отворачиваюсь. Он сам не рад, что ляпнул лишнего: под скулами гуляют желваки, линия подбородка напряжена.
– Не вся классика такая. – Я делаю вид, что не заметила в его словах проклюнувшуюся боль, и как ни в чем не бывало возвращаюсь к литературе: – Я вот очень люблю «Гордость и предубеждение».
– Не читал, – сухо роняет Фил, но я цепляюсь за любимую исто