Мари сдала экзамены чуть хуже, чем я, но ее родители не в пример строже. Если честно, я редко хожу к подруге в гости, потому что мама Мари порой напоминает Цербера.
«Марина, ты сделала уроки? А дополнительные занятия? А самообразованию достаточно времени уделила? Нет, не отвечай. И без того знаю, что недостаточно! Потому никаких прогулок и подруг сегодня! Марш за книги!»
Б-р-р. Жуть.
Но даже если отбросить нервотрепку перед поступлением, то до спокойствия все равно мне еще ой как далеко!
Моменты той встречи с Филом до сих пор то и дело вспыхивают в памяти. Но вызывает это во мне отнюдь не трепет влюбленности, а мрачное и тягучее чувство, что похоже на разрастающуюся тень.
И все потому, что после того вечера Фил ни разу не вышел на связь. Не написал, хотя брал мой номер, и на работе мы тоже не пересекались. Я успокаиваю себя тем, что пока что у нас просто не совпадают графики… Но странно, что мы даже в пересмену не пересеклись.
Что-то случилось или Фил просто избегает меня?
– Геля! – из коридора слышится голос мамы. – К тебе… гость.
Ее голос и странная заминка в речи моментально навевают беспокойство. Но в то же время во мне несмелым огоньком загорается не то интерес, не то предвкушение.
Кроме Мари, ко мне никто никогда не заглядывает. Но, судя по всему, на пороге меня ждет явно не Зябликова.
– Привет.
Я останавливаюсь в дверном проеме, едва замечаю Богдана. Он неловко топчется на коврике у входа, не решаясь пройти дальше. Руки сцеплены в замок, носки кроссовок будто слиплись, а взгляд отчаянно цепляется за мой.
– Давно ты к нам не заглядывал, Богдан, – несколько сбивчиво говорит мама. Она тоже в недоумении и ищет во мне поддержку: – Правда, Гель?
– Ага. Это точно.
Пару секунд перебираю в голове варианты бегства, но в какой-то момент представляю на своем месте Александру. Нет, моя героиня не струсила бы. И мне стоит у нее поучиться.
– Проходи, Богдан, – жестом приглашаю его в свою комнату, и бывший друг благодарно кивает.
Пока Богдан расшнуровывает кеды, мы с мамой ведем немой диалог. Она удивленно кивает на парня и смешно выпучивает глаза. Мол, вы наконец снова общаетесь? Я лишь развожу руками: «Как видишь» наверняка читается в этом. На самом деле я просто сама не понимаю, что происходит.
Проходя мимо зала, я замечаю, как папа наклоняется в кресле, чтобы выглянуть в коридор. Это смущает не только меня, но и Богдана, который вдруг запинается, приветствуя моего отца.
И лишь когда дверь в мою комнату закрывается за нашими спинами, то я могу выдохнуть. Частично.
– Ну? Тебя в интернете забанили, что ли?
– В смысле?
– В прямом. Зачем пришел?
Богдан старательно не смотрит мне в глаза. Обводит взглядом мою небольшую комнату, которая почти не изменилась за последние годы. Его взор останавливается на включенном ноутбуке. На экране открыт документ нового романа.
Едва осознаю это, внутри растекается стыд. Подлетаю к столу и одним движением закрываю крышку ноута.
Почему-то сердце начинает стучать быстрее, и голова слегка кружится. Вспоминаю, как зло Богдан говорил о «Магическом дебюте», и еще сложнее становится находиться с ним в одной комнате.
– Опять пришел оскорблять мое творчество, чтобы преподать урок?
Не смотрю на Богдана. Упорно цепляюсь взором за доску над столом, гляжу на распечатанные иллюстрации, которые в чем-то напоминают мне мой «Дебют».
Помни, Ангелина, ты пишешь не ради похвалы. Ты оживляешь миры, но не всем суждено найти в них дом.
Выдыхаю, опустив голову. И в этот момент Богдан набирается смелости сказать:
– Я пришел поговорить, а не ругаться. Гель… Нам многое нужно обсудить.
– Ломоносов шел до Москвы три недели, а ты до соседнего подъезда – два года. – Из горла вырывается презрительный смешок. Но я не специально. Само как-то вышло. – Ладно. Похвально, что дошел. Но почему именно сейчас?
Вспоминаю подкинутую флешку с романом и нашу недопереписку в Сети. Сомнения растут снежным комом, но все быстро встает на свои места.
– После того как вы с Мари зашли, мама чуть ли не каждый день о тебе спрашивает. Сложно игнорировать проблему, когда о ней напоминают так часто.
– М-да, Герасимов… Проблемой меня еще ни разу не называли.
– Геля, – выдыхает он устало.
А ведь когда-то мое имя, срывающееся с его губ, было нектаром для сердца.
– Я был не прав. – Богдан низко опускает голову и, стоя у входа в мою комнату, вдруг из серьезного взрослого парня превращается в провинившегося мальчишку. – Прости.
Опираюсь рукой о стол, потому что голова идет кругом. Мне нужна эта физическая поддержка, потому что собственное тело готово вот-вот дать сбой. Хочется осесть в кресло, закрыть лицо руками и попросить Богдана уйти.
Я так долго ждала его раскаяния, а теперь оно не приносит ничего, кроме ожившей боли. Порой мне казалось, что та давно умерла, но нет. Старая обида спала, свернувшись иссохшим стеблем. Теперь же она, напитанная нашими общими сожалениями, вновь расправляет колючие листья. Они царапают изнутри грудь и горло, отчего кажется, что то саднит от подступающих слез.
– Почему ты так поступил со мной? – спрашиваю слабым шепотом, стеклянным взглядом смотря в пол. – Ты ведь знал, что нравишься мне.
– Ты мне тоже нравилась, Гель. Просто… Я был такой дурак.
Я горько улыбаюсь, уже догадываясь, что услышу дальше. И да. Богдан оказывается верен себе. Мои предположения бьют в яблочко.
– В тот вечер пацаны собрались погулять всей компанией. Я не мог отказаться.
– Но ты мог не приводить их на пирс, где я ждала тебя, чтобы признаться в чувствах. – Обида скрипит на зубах и жжет глаза. – Мог хотя бы не смеяться надо мной вместе с ними!
Мои слова – метко брошенный дротик. Богдан делает шаг назад, хотя отступать ему и так почти некуда.
– Гель, они бы засмеяли меня за то, что мне девчонка первая призналась.
– Почему ты тогда не остановил меня? Почему не намекнул, что твои дружки рядом и слушают каждое слово?!
Не могу стоять на месте и выступаю вперед. Больше не прячу взгляд. Наоборот, неотрывно слежу за Богданом, наблюдая за тем, как быстро на его лице сменяются эмоции. Стыд. Сожаление. Отчаяние.
Хорошо, что он сам понимает, какую мерзость совершил.
– Потому что я хотел услышать… Хотел знать, что мои чувства взаимны. Боялся, что если перебью тебя, то потом нам обоим не хватит смелости вновь начать этот разговор.
Смеюсь, чуть запрокинув голову. Это все так глупо!.. Так и хочется встряхнуть его за плечи и прямо в ухо прокричать: «Богдан, где твой мозг?!»
– Узнал, но не сохранил. Ты растоптал мои чувства. Хотя правильнее будет сказать – помог открыть глаза.
Мы молчим, и в этой тишине я слышу, как трещинами идут наши сердца.
Я всегда думала о Богдане как об обидчике, которому плевать. Не допускала мысли, что и он в этой ситуации в какой-то степени жертва. Но мне все равно его ни капельки не жаль. Богдан сам кузнец своего несчастья.
– Извини, – сдавленно роняет он.
– Хорошо, что ты сожалеешь. Значит, понимаешь, что натворил.
– Всегда понимал.
– Тогда почему молчал?
– Думал, ты не захочешь слушать. А потом вы с Мари…
– Ясно.
Обрубаю его на полуслове и устало сажусь в кресло. Со скучающим видом гляжу в окно, всем видом намекая, что разговор окончен.
Мы поставили точку, я рада. Но на этом все.
– Гель. Я и правда хочу искупить вину. Я скучаю по тому, как все было раньше. Мы ведь были хорошими друзьями. Даже немного больше…
– Мы никогда не были хорошими друзьями, – хмыкаю я, вспоминая о разговоре с Мари и книге «Косяки Герасимова. Том первый». – Мы с Мариной были просто удобными. Запасками на случай, если крутые ребята тебя вдруг сольют.
– Я сам их слил. Ты не знала? Мы с той компанией больше не общаемся. В прошлом году я поступил в универ на филологию, теперь у меня другой круг общения.
– Ага. И ты по-другому доказываешь свою крутость.
Он смотрит на меня с недоумением, а я победно улыбаюсь.
– Не пытайся убедить меня, будто твой блог – не новый способ выпендриться и попасть в крутую книжную тусовку.
Богдан удивленно моргает и несколько секунд пораженно молчит. Да я и сама от себя не ожидала, что буду хлестко бить в ответ. Что ж. Ни о чем не жалею.
– Мне правда нравится читать книги и рассказывать о них. – Богдан старается расправить плечи, чтобы выглядеть не так жалко, но получается из рук вон плохо.
Он в смятении. И это еще одно доказательство моей правоты.
– Ты ничуть не изменился.
– Не могу сказать того же о тебе.
И вновь тишина над нами разрастается, точно туман над Бермудским треугольником. Обида и боль затягивают в свой круговорот, и мы оба вот-вот захлебнемся.
Но Богдан вдруг смиренно кивает, и слабая улыбка неожиданно касается его губ.
– Но тебе нужна моя помощь. Иначе бы вы с Мари не пришли ко мне.
– Мари – фантазерка и авантюристка. К тому же в тот вечер мы обе выпили… Так что не обольщайся.
Богдан грустно усмехается и потирает светловолосый затылок. Тяжело вздохнув, он кладет ладонь на дверную ручку. На душе становится одновременно спокойно и тревожно. Я радуюсь, что тяжелая беседа вот-вот завершится, но ощущаю, что обсудили мы далеко не все, что должны были. Недосказанность гнетет.
Но мы молчали два года. Нам не хватит и часа, чтобы разобраться со всеми недомолвками.
– Кстати, ты посмотрела страницы художников, которых я тебе скидывал? – уже выходя в коридор, спрашивает Богдан.
– Угу. – Я с делано-скучающим видом кручусь на стуле туда-сюда, вытянув перед собой ноги.
Я и правда просмотрела все портфолио и выбрала для себя парочку артеров. Осталось только накопить на заказы.
– Хорошо, – тепло произносит Богдан. Я удивленно вскидываю голову и теряю дар речи от его улыбки. Богдан же, пользуясь моей заминкой, напоследок добавляет: – Обрати внимание на последнюю художницу. Думаю, она классно нарисует, как Александра парит на драконе.