– Может, ты не там ищешь? Какая сила тебе нужна?
Он задумчиво молчит. Мы выходим из-под света крайнего фонаря улицы и ныряем в полумрак. Теперь я почти не вижу лица Фила и даже догадаться, о чем он думает, не смогу.
– Перчатки Таноса будет достаточно, – хрипло хохотнув, выдает он. А я еще пару секунд пытаюсь понять, шутит ли Фил.
– Высокая планка, – ухмыляюсь я в ответ, потому что больше не знаю, что сказать. Начну задавать вопросы и могу случайно перегнуть палку, коснуться чего-то личного.
Мы пока не готовы к таким разговорам.
Но стоит мне об этом подумать, как Фил вдруг удивляет внезапным откровением:
– Ладно. С перчаткой – это все бред. На самом деле ей я бы предпочел семью как у Элизабет.
– Беннет? Ты про «Гордость и предубеждение»?
Фил кивает, а у меня едва не отвисает челюсть. Неожиданно. Впервые слышу подобное мнение.
– Мне никогда не казалось, что семья Беннет идеальна. Странный выбор.
– А я и не мечтаю о том, чтобы все было безупречно. – Голос Фила – густой и обволакивающий, как дым. Уже сейчас, слушая эти слова, понимаю, что потом буду часто их вспоминать. – Просто ты спросила о силе, которой у меня нет, и я…
«Вспомнил фильм о семье и любви», – мысленно договариваю то, что Фил решает оставить при себе.
Мы оба погружаемся в задумчивое молчание. Идем в тишине пустующей улицы и думаем об одном и том же, но каждый по-своему.
Фил вырос в неполной семье? Или у него ее не было вовсе? Вспоминаю его эмоции из-за одной из фотографий в галерее. Та показывала мрак и ужас разбитой и сломанной из-за алкоголя семьи.
Пазл складывается против воли. Кажется, я знаю о Филе больше, чем он хотел бы мне рассказать.
– Я надеюсь, ты не жалеешь, что… встретился сегодня со мной.
Я должна была сказать «поделился правдой», но не осмелилась. Не хочу вновь бередить раны, которые Фил оголил передо мной. Случайно или намеренно, но я ценю его шаг. Правда, ответить мне пока нечем.
– Нет. Я сделал то, что и хотел, – говорит Фил, и нам обоим ясно, что речь вовсе не о встрече. – Давай я провожу тебя домой. Уже темно.
Мы добираемся до трамвайной остановки как раз вовремя. Трамваи еще ходят, и я успею доехать домой не на такси. Когда спрашиваю Фила, по пути ли ему, он лишь отвечает:
– Даже если нет, всегда можно взять электросамокат.
И ведь не поспоришь.
В старенький рыжий трамвай, кроме нас, заходит молодая пара. Они уходят в начало салона, а мы с Филом занимаем места в самом хвосте. В окна почти пустого трамвая заглядывает ночь. Тишина сменяется мерным стуком колес, который похож на колыбельную. Да и сам трамвай раскачивается из стороны в сторону, как огромная люлька.
Я так устала за день, что начинаю зевать. Еще и после бодрящей августовской прохлады тепло трамвая убаюкивает. Надеюсь, не усну прямо здесь. Ехать минут тридцать, а потом еще около пяти пешком.
– Хочешь?
Поворачиваюсь на голос Фила и вижу, что он протягивает мне один из проводных наушников. Такие старенькие… Я уже и забыла, что подобные существуют.
– Раз у нас сегодня вечер, посвященный искусству, – чуть смущенно добавляет Фил, когда видит, что я медлю.
Но я просто немного удивлена. Музыка всегда мне казалась чем-то личным, и я редко делюсь своей. В соцсетях у меня аудио вовсе закрыты.
Фил ждет, и я все же принимаю наушник. Вставляю его в правое ухо, а Фил другой – себе в левое. Между нами натягивается белая нить, по которой в один миг начинает течь мелодия.
Она звучит как ностальгия по временам, когда нас обоих еще и быть не могло. Синтезаторы и электро. Если бы музыка могла обретать форму, эта бы стала неоновыми вывесками, старыми игровыми автоматами и клубничной газировкой в ярко-красной банке.
– Это ретровейв. – Фил складывает руки на спинку кресла перед нами и опускает на них голову так, чтобы видеть меня. – Нравится?
Ничего подобного я раньше не слушала, но сейчас… Старый пустой трамвай, свет вывесок, что проносятся за окном цветными огоньками, ритмичная музыка, создающая ощущение, что ты паришь вне времени. И Фил, который смотрит на меня глубокими глазами, в густой темноте которых растворились зрачки.
Ох, мне определенно нравится.
Вместо ответа я улыбаюсь, закрываю глаза и начинаю качать головой в такт мелодии. В этот момент трамвай поворачивает, провод между мной и Филом натягивается. Наушник выскакивает из моего уха. Неон в моем воображении гаснет вместе с электро. Тишина кажется такой непривычной и тусклой, что невольно тянусь за наушником. Тот повис между мной и Филом.
Я замираю, когда моих пальцев касается чужое тепло. Всего на секунду, но в эти мгновения кажется, что я проваливаюсь под лед, под которым прятался горячий источник. Жар закрадывается под кожу и лижет нервы, заставляя отдернуть руку в тот же момент, когда это делает Фил.
– Прости, – говорим мы одновременно.
Из груди вырывается слабый смешок. Фил тоже улыбается, смотря в пол. Темные кудри касаются его чуть порозовевших щек, и меня штормит от противоречивых чувств.
Фил милый, но при этом таит в себе столько мрака, на который пока не решается пролить свет… Мне приходится напоминать себе, что откровенность и искренность куда важнее красивой внешности. Без них между людьми не может быть ничего серьезнее флирта.
Отворачиваюсь к окну и подпираю горящую щеку рукой. В стекле отражается мое лицо, полное смятения.
Почему я вообще об этом думаю? Может, Фил общается со мной, потому что мы коллеги? В коллективе должна быть хорошая атмосфера, а ее нужно как-то создавать. Общаться, узнавать друг о друге чуть больше, чем имя на бейдже рабочего фартука.
Всю романтику между нами выдумала сама. Придала взглядам особый смысл и поверила в него. Совсем забыла, что улыбаться Фил умеет как никто другой. За то и получает свои чаевые.
Что же. Хорошо, что я понимаю это сейчас, когда розовые мечты еще не успели пустить корни в глупое сердце.
Примерно к концу восьмого трека мы доезжаем до нужной остановки. Фил отключает телефон и прячет наушники в карман. Связь между нами обрывается вместе с музыкой, и мы выходим навстречу августовскому позднему вечеру.
С проспекта мы сворачиваем во дворы, чтобы срезать путь до моего дома. Тут нет фонарей, и темнота прячет все вокруг под черной вуалью. Свет льется лишь из чужих окон, что желтыми квадратными глазами следят за нами.
– Любишь гулять ночью? – спрашиваю я, когда очередной шорох заставляет меня вздрогнуть.
Фил кажется спокойным. Идет, спрятав ладони в карманы, смотрит ровно перед собой. Я же спотыкаюсь всякий раз, стоит поднять глаза.
– Для ночных прогулок нужна хорошая компания. А когда ты один…
– То тебя принимают за маньяка, да?
– Думаешь, я на него похож?
Кожей чувствую его взгляд. Хочу тоже посмотреть на Фила, но вновь спотыкаюсь. Не падаю лишь потому, что он ловит меня за плечо.
– Не похож, – пыхчу я, восстановив равновесие. – У тебя слишком добрая улыбка.
Зря сказала.
Ночь скрывает румянец, вспыхнувший на щеках. Я крепче прижимаю книги к груди, чувствуя, как гулко сердце стучит о ребра. Тук-тук. Тук-тук.
– Ты и правда так считаешь? – Одним вопросом Фил превращает мои нервы в пыль.
Он ведь все прекрасно слышал! Зачем просит повторить?
Но Фил не дожидается моего ответа и говорит:
– Зря ты думаешь, что добрая улыбка – гарантия того, что человек хороший. Самые жуткие убийцы притворялись клоунами, чтобы подобраться к детишкам, или отзывчивыми соседями.
– Ты меня напугать хочешь?
– Вовсе нет. Просто говорю, что мыслишь неправильно.
– По-моему, ты прямо сейчас сеешь во мне зерно новой фобии! Я же теперь не смогу верить улыбчивым людям!
– Даже мне?
Я останавливаюсь, потому что мы дошли до моего подъезда. Над дверью горит тусклая желтая лампа, и в ее свете все кажется ожившим картонным сном. У лампы вьется стайка мошек, и мои мысли так же беспорядочно носятся в голове.
Понятия не имею, что ответить. Врать не хочу. Потому просто пожимаю плечами.
«Не знаю».
Фил вздыхает, но я не чувствую в этом ни огорчения, ни разочарования. Только смирение.
– Это из-за той ситуации у метро?
– И из-за твоей «болезни», – смело напоминаю я, вскинув подбородок.
Не собиралась поднимать эту тему, но раз Фил сам начал…
Он понимающе кивает и опускает голову. Этот жест выглядит так, будто кто-то невидимой рукой сжал его шею и переломил позвонки. Сердце в моей груди болезненно сжимается. Хочется подойти к Филу и утешающе коснуться его плеча.
Но максимум, который могу себе позволить, – это остаться. Молчать и терпеливо ждать ответ.
– Я не хотел говорить, потому что это скоро кончится. Незачем грузить тебя.
– Понимаю. У каждого свои проблемы и секреты. А мы… Мы просто коллеги.
– Но я хотел бы быть твоим другом. – В глазах Фила миллионами звезд искрится сама ночь. Глубокая и темная, как тайны, которые он хранит.
И это отрезвляет.
– Друзья не лгут.
Слова солью скрипят на зубах. Горло перехватывает, и я больше не могу выдавить ни звука.
Фил молчит. Я пустым взглядом сверлю землю между нами.
Хватит.
Разворачиваюсь, чтобы забежать в подъезд, но Фил вдруг ловит меня за руку. Книги падают на землю, я шумно ахаю, но замираю, когда чужие руки крепко, но бережно сжимают мои плечи.
– Я не болел, ты права, – быстро говорит Фил. Будто боится, что я вырвусь и уйду. – Я работал.
Открываю рот, но и звука выдавить не успеваю. Фил отвечает на вопрос быстрее, чем тот слетает с губ:
– Не в кофейне. Я заканчиваю дело брата. Он уехал и бросил все на половине пути. Работа встала, его коллеги недовольны. Чтобы избежать скандала, я взялся помочь брату, но не рассчитал силы. Теперь на меня наседают так, будто косяк брата, как и его долг, – на самом деле мои.
– А тот парень на машине у метро?..
– Один из тех, с кем работал брат. С кем теперь работаю я.