«Он просто бесхребетный раздолбай», – читаю в уничижительном взгляде Мари, направленном на Фила, и загнанно качаю головой.
Она не знает. Просто не знает…
– А на кого ты учился, Фил? – продолжает светскую беседу Андрей. Он совсем не замечает молний, которые взглядом мечет его спутница.
Зато я сижу как на иголках. Чувствую себя так, будто это меня окунают в грязь лицом, а потом еще и размазывают ее по всему телу.
Не хочу, чтобы Мари думала о Филе плохо. Он этого не заслуживает! Он просто хочет помочь брату, даже ценой своего благополучия. Разве это не достойно уважения?
«Жертвенность не всегда заслуживает похвалы. Порой она лишь признак глупости», – вспоминаю слова, которые когда-то сама и написала, вложив в уста Александры. Ох, как же я надеюсь, что к Филу цитата не имеет никакого отношения…
– На ветеринара. Оставался последний курс.
– Обидно, если столько лет окажутся потрачены впустую, – вздыхает Мари и делает глоток из стакана.
Так и хочется еще раз пнуть ее по коленке, но ограничиваюсь осуждающим взглядом. Понятно, к чему эти колкости. Нацелены шпильки в Фила, но все они ранят и меня.
Краем глаза смотрю на Фила. Боюсь увидеть плотно сжатые губы или потухший взгляд, но ему будто плевать. Подперев подбородок одной рукой, он смотрит в центр крытой палубы, где развернулся танцпол. Взгляд задумчивый, но не огорченный.
Видимо, слова Мари задели только меня.
Больше острые темы никто не поднимает. Мы отмечаем наше с Мари поступление, а Андрей предлагает собраться так еще раз, когда Зябликова получит права. Фил берет выше – еще нужно отметить нашу первую сессию. А дальше разговор заходит про экзамены в университете, и парни по очереди делятся своими историями.
И все бы хорошо, если бы не неприязнь Мари к Филу, которую не помогает развеять даже алкоголь.
Когда слово берет Андрей, Мари заливается звонким хохотом, с ее зарумянившегося лица не сходит улыбка. Когда же говорить начинает Фил, Мари резко киснет. Скучающе смотрит на город, что провожает нас огнями с берега, и постукивает ноготком по полупустому стакану.
Но в скором времени я просто смиряюсь с чувствами подруги, которым наконец нахожу имя. Ревность. Мари привыкла, что за мое внимание ей не нужно ни с кем соперничать. А тут появился Фил, и я часто пропадаю с ним. И даже когда он не со мной, мысли постоянно порхают рядом с парнем.
Нужно просто принять ситуацию, не обращать внимания на психи Мари, забыть про «сотню блогеров для продвижения» и расслабиться. И когда я это делаю, вечер расцветает вместе со мной.
Стаканы пустеют. Сидеть за столиком уже не хочется. Мари вытягивает всех нас на танцпол, и музыка рушит все зажимы, стирает обиды и недомолвки в порошок. Обнявшись и позабыв о парнях, мы с Мари подпрыгиваем в такт популярной песне, которую орем в два горла.
Когда трек подходит к концу, в глазах кружатся искры цветомузыки, палуба плывет отдельно от теплохода. Я едва стою на ногах, и то лишь благодаря Мари. Она крепко придерживает меня за талию и убирает со лба выбившуюся из прически светлую прядь.
– Моя королева танцпола, – смеется она мне в висок. Сладкий запах сидра, переплетенный с ароматом духов Мари, щекочет нос.
– Максимум принцесса. Мне с тобой не тягаться.
– Ради тебя я готова расколоть свою корону на две половинки. Идеально ровные.
– Только если такие же ровные, как твои стрелки.
– О-о-у, – умильно тянет Мари и обнимает меня еще крепче.
Бодрая мелодия сменяется медленной музыкой. К нам, отделившись от танцующей под прозрачным куполом толпы, подходит Андрей.
– Уступишь мне даму? – Он галантно кланяется и подает руку Зяблику.
Она шутливо произносит:
– У нас вальс. Не мешай.
Но я-то слышу, как звенит предвкушением ее голос. Чувствую, как подрагивают руки, лежащие на моей талии. Все понимаю, а потому без замедлений уступаю.
Отхожу в сторону и лишь тогда осознаю – Фила рядом нигде нет.
Он не появляется даже спустя некоторое время, когда медленный танец заканчивается. Зал снова оживает, но я так и стою в стороне и делаю вид, что наблюдаю за меняющимся городским пейзажем по ту сторону реки.
Не хочу мешать Андрею и Мари. Даже издалека сквозь музыку слышу, как они болтают и хохочут, а когда оборачиваюсь, вижу, как парочка обнимается.
Сейчас точно буду там третьей лишней.
Подпирать стену становится скучно, и по отдаленной от центра лестнице спускаюсь на открытую палубу. Меня тут же до костей пробирает холодный пронизывающий ветер. Здесь пахнет сыростью и илом. Кожи порой касаются ледяные брызги, что разлетаются от теплохода, рассекающего волны.
То ли из-за холода, то ли из-за недостаточного освещения и сильно приглушенной музыки, тут почти никого нет. У кормы фоткаются две девушки, но вскоре уходят, грея дыханием ладони.
Я же возвращаться в тепло не спешу. Под горло застегиваю куртку и подхожу к ограждению. Смотрю, как темная вода, пенясь, расходится в стороны от судна. Струится черными атласными лентами, на изгибах которых бликами играет свет. Он льется из окон верхней палубы. Сюда дотягиваются лишь его крупицы.
Холодный воздух хлещет по щекам, помогая протрезветь. Сегодня я даже горжусь собой: выпила, но не сотворила ни единой глупости. Прогресс!
Слышу, как кто-то спускается по лестнице. Еще до того, как обернуться, знаю, кого увижу. Нет, срабатывает не закон жанра, а моя память. Я выучила, как звучат шаги Фила.
– Я тебя потерял.
– Да? Я думала, что все с точностью до наоборот. Ты так резко исчез куда-то…
– И ты решила, что я сбежал?
– Ага. Прыгнул за борт.
Он хмыкает и встает рядом. Мы оба опираемся локтями об ограждение и смотрим на расходящиеся волны. Я держу спину прямо, а Фил чуть сутулится, чтобы хоть немного сравнять наш рост.
– Чтобы я прыгнул в воду в такую погоду, нужно постараться меня достать. А я очень терпеливый.
– Это намек на то, что мы тебя все-таки немного бесим? – подлавливаю я и смотрю на него краем глаза.
Завидую ветру, который перебирает темные кудри. Его призрачные пальцы убирают пряди с высокого смуглого лба и приглаживают их в идеальный зачес.
Чувствую себя зрителем в музее, застывшим в шаге от оградительной ленты. Мне так хочется коснуться Фила…
– Это был намек на то, что я умею ждать, Ангел.
Бум! Сердце тараном врезается в ребра. Мир вокруг бледнеет, точно декорации рухнули. Смотрю на Фила, но и слова не могу вымолвить.
Мне не показалось? Он назвал меня Ангелом?
– Второй раз, – слабо шевелятся губы, с которых слетает тихий шелест слов. – Ты называешь меня так второй раз.
Фил прикрывает глаза на пару секунд, а затем обращает взор на меня. Он прожигает путь к сердцу сквозь кожу и кости, пробирается внутрь и не хочет отпускать. Даже когда мгновение растворится в прошлом, я не забуду этот взгляд, так тесно сплетенный с моим.
– Почему?
– Маркер перестал писать? – шутливо пожимает плечами Фил.
Цитирует мое предположение, высказанное почти два месяца назад в «Чао-какао» на тот же вопрос.
Приподнимаю одну бровь, как бы спрашивая: «Серьезно?» Фил с улыбкой качает головой и признается:
– Мне просто нравится такое сокращение твоего имени. Оно подходит тебе. Такое же чистое и светлое.
Очевидный комплимент будоражит кровь, но я не позволяю себе потерять от него рассудок. Снова устремляю взор на реку и делюсь:
– Но я бы не хотела, чтобы меня так называли друзья. Ангел – недосягаемый идеал. Неприкосновенный.
В горле становится сухо, а на сердце тяжело. Ведь Ангелом меня называла только бабушка… Это имя горчит воспоминаниями о ней.
– Когда я Ангел – чувствую себя одинокой.
– Прости. Я не знал.
– Все нормально. Ты ведь хотел как лучше.
Мы недолго молчим, слушая музыку с верхней палубы. Она доносится будто из-за плотной стены, что разделяет миры веселья и уединенной тишины.
– У тебя бывало так, что старая любимая песня переставала нравиться, потому что она начинала напоминать о том, что причиняет боль?
Киваю. Таких композиций у меня целая папка, к которой после смерти бабушки до сих пор не хочу прикасаться.
Фил не ждет устного ответа. Он читает мои чувства иначе.
– Старая музыка может играть по-новому, если наполнить ее свежими чувствами и воспоминаниями, – говорит он. – С именем так же.
– Тебе настолько нравится это сокращение?
– Может быть.
– Тогда я дарю его тебе.
– Теперь меня зовут Ангел? – мягко смеется Фил. – Мне это имя не подходит.
– Тогда используй мой подарок иначе.
Я чувствую, что он смотрит на меня, но сама голову не поворачиваю. Гляжу на убегающий вдаль город, рассеченный пополам черной речной лентой, и думаю об именах-масках, которых у меня накопилось достаточно. Но самую хрупкую я отдала Филу.
Понял ли он, что значили мои слова?
И как же странно, что я доверила ему «Ангела», но так и не познакомила с «Линой». У той сейчас будет непростой период…
– Фил?
– Ангел?
Тепло, которое плещется в его голосе, мягким пледом обнимает меня с головы до пят. Так хочется укутаться в него покрепче и не поднимать тему, которая обязательно разрушит хрупкое счастье, застывшее в моменте.
– На твоей второй работе много платят?
Мой вопрос сбивает спокойную улыбку с лица Фила, будто удар наотмашь. Кажется, словно в один миг он стареет на несколько лет.
– Я спрашиваю для себя, – оправдываюсь я торопливо. – Мне очень нужны деньги…
– Ты можешь не увольняться из кофейни, – жестко перебивает Фил. – Зачем тебе другая работа?
– В «Чао» мне столько денег не поднять.
– А сколько тебе нужно? На что ты копишь?
Тишина рвет тепло между нами на клочки. Я смотрю в глаза Фила и вижу черное беззвездное небо, бескрайнее и далекое.
Если я совру, между нами ничто уже не будет так, как прежде.
– Творчество стоит очень дорого, – размыто отвечаю я, но этого достаточно, чтобы сгладить острые углы.