левым (Иер. 16:2). Этот запрет связан с ожесточенным желанием пророка отнять у народа Израиля всякую надежду и утешение. Слова Иеремии не имели бы такой силы, если бы его безбрачие не выглядело исключительным и непонятным в иудейской среде, где и священнослужители, и пророки не освобождались от обязанности жениться. По его словам, нельзя жениться, ибо дети умрут от смертельных болезней «и не будут ни оплаканы, ни похоронены» (Иер. 16:4). То есть следует отказаться от надежды, что хотя бы следующее поколение освободится наконец от небесного проклятия. Проклятия особого, ибо оно превосходило то, что было произнесено несколькими веками ранее во время исхода и обращено на восставших иудеев: тогда проклятое поколение обречено было 40 лет бродить по пустыне, а дети проклятых могли бы войти в Землю обетованную. Безбрачие Иеремии вовсе не отрицало универсальность брака, наоборот, оно его подчеркивало, ибо сила пророчества исходила именно из того, что безбрачие ужасно. Через 500 лет, в Апокалипсисе, старое пророчество обретет несколько иной смысл.
Когда преследования надолго отсрочили надежду еврейского народа на торжество справедливости, в некоторых течениях иудаистской мысли ожидание конца веков стало важнее, чем мысль о необходимости воспроизводства поколений. Философские влияния извне (греческие, египетские, палестинские) могли стать благодатной почвой для подобных размышлений, быстро распространившихся во II–I веках до н. э. среди эллинизированных иудеев Александрии и в некоторых сектах на земле Израиля.
Изменения очень заметно чувствуются в апокрифических книгах эпохи. Книга Еноха говорит о том, что не следует жениться тому, кто хочет иметь видения: два видения, которые он описывает, явились ему до женитьбы, и он подчеркивает это (I Ен. 83:2; 85:3). В Апокалипсисе Илии (2:30–31) оплакивается участь плодовитой жены и восхваляется девственница или же бесплодная, рождающие детей на небесах, а не на земле. Апокрифические книги Ветхого Завета в изобилии представляют проклятия и перевернутые благословения подобного рода. Брак больше не является синонимом благодати.
Некоторые из этих поздних книг, написанных по-гречески и исключенных из иудейского канона, были включены в христианский канон Библии. Речь идет о второканонических текстах, которые, несомненно, были составлены в Александрии в эпоху Птолемеев, во II–I веках до н. э. Проблемы, встающие перед жителями густонаселенного и разноплеменного города, каким была Александрия, совсем другие, чем те, что волнуют маленькое государство или народ в рассеянии, а смешение культур ведет к смягчению первоначальной строгости, если не к переоценке ценностей. На смену представлению о том, что лишь процветающая и многодетная семья несет на себе знак божественного покровительства, мало-помалу приходит представление о добродетели, разумеется божественного происхождения, но неотделимой от обычной человеческой жизни с ее проблемами. «Лучше бездетность с добродетелью, ибо память о ней бессмертна: она признается и у Бога и у людей, ибо память о ней бессмертна и воистину известна и Богу и людям», — говорит Книга премудрости Соломона (4:1).
В той же среде сформировался Филон Александрийский (I век). Он был глубоко верующим иудеем, но проникся греческой культурой. Его теологическая концепция весьма оригинальна, она основана на идее возвращения к невинности через добродетель. Его стремление к чистоте, страх перед всякой нечистотой привели к представлению об особом месте девственности в системе ценностей. Несомненно, в соответствии с библейскими представлениями евнух для него «проклятый», но душа евнуха избежала порока, его бесплодность стала «счастливой плодовитостью». Девственность, продленная отказом от брака, достойна похвалы, если она может породить «бессмертное потомство». Бог оплодотворяет девственную душу.
Здесь видны отзвуки платоновской мысли о двойном продолжении рода — в теле и в душе. Филон все же остается в рамках иудейской культуры, он понимает девственность аллегорически, что не исключает брака как такового. «Божественный промысел превращает замужних женщин в девственниц», — говорит он. Однако впервые в иудейской традиции безбрачию отведено значительное место. Брак трудно сочетать с мистической жизнью, от брака «мудрость увядает раньше девственности», и философ восхищается теми набожными женщинами Александрии, что предпочли божественный брак для бессмертного воспроизводства. Пусть безбрачие прерывает плотскую цепь поколений — оно создает другую, цепь душ, начала которой лежат в Мудрости.
Здесь оказывается перевернутой традиционная иерархия плодовитости и девственности. Жизнь в браке остается общим правилом, но она предстает неким средним путем между развратом и абсолютной чистотой. Однако для Филона этот путь предпочтительнее опасного поиска абсолютной чистоты, и в этом его склонность к греческой культуре совпадает с иудейским предпочтением брака. Тем не менее здесь можно разглядеть и начала христианской иерархии ценностей, которая будет развита позднее святым Павлом, другим эллинизированным иудеем и соотечественником Филона.[78]
Заметим, что новая система ценностей распространялась не только среди иудеев Александрии. Те же требования чистоты можно найти в некоторых религиозных движениях Святой земли, например в сектах ессеев и яхадов, действовавших вблизи Мертвого моря (сейчас, кажется, установлено, что это были разные секты).[79] По свидетельству Плиния, ессеи жили «без женщин, без половых сношений и без денег» на побережье Мертвого моря. Отрывок, приписываемый Филону, говорит о том, что отказ ессеев от любви не был свободен от женоненавистничества: «Никто из ессеев не женится, ибо женщина полна тщеславия и ревности, доведенной до крайности, она ставит заслоны всем начинаниям мужа и обольщает его множеством уловок».[80] Добродетель ессеев распространяется и за пределы Святой земли и впечатляет многих набожных иудеев, например Иосифа Флавия, родившегося в Иерусалиме (ок. 37–38) и умершего в Риме в начале II века. Он утверждал, что сохранял девственность до 30 лет, и не скрывал своего восхищения перед идеей постоянного воздержания, проповедуемой ессеями. То же восхищение испытывал и Филон Александрийский, знавший их под именем «терапевтов».[81]
Вот все, что нам известно об этой секте; ее связь с рукописями Мертвого моря сейчас ставится под сомнение. Проповедь безбрачия, непривычная в иудейском мире, шокировала тех, кто жил рядом с ессеями. Но в Кумране существовало еще одно, более известное в наше время сообщество — яхадов. По-видимому, они требовали постоянного воздержания от воинов. Дамасский текст запрещает половые сношения в военном лагере, в том числе и для женатых мужчин; «Кто попытается сойтись со своей женой, что несовместно с правилами, пусть уйдет навсегда» (Отрывки, 11). Одержимость «похотливыми желаниями» проходит сквозным мотивом через эти тексты и завершается идеей вечного противостояния Добра и Зла. Половые сношения, даже в браке, излияние семени, даже невольное — это проявления нечистоты, которых надо остерегаться или же проходить обряд очищения.
Однако эта секта не проповедовала безбрачия, в отличие от ессеев, почему их сейчас и различают. В Кумране жили бок о бок женатые и холостяки. Мужчина имел право жениться в 20 лет, при условии что его жена — последовательница секты. Однако лишь в 25 лет он имел право занять место «среди столпов святого сообщества» и начать службу. Во время войны он должен быть чистым, из секты могли исключить даже за ночную поллюцию.
Что можно понять из этих разрозненных фрагментов? Боязнь нечистоты, доведенная до крайности, все же не исключает брака. Половые сношения, даже оформленные законом, несут в себе нечистоту. Необходимость воспроизводства заставляет человека подвергаться риску стать нечистым, но после того как обязательство выполнено, то есть в 25 лет, молодые люди обращаются к целомудрию (постоянному?), дабы уважать воздержание, которого Бог требует от своих воинов. В апокалипсическом контексте эпохи воины таким образом готовятся к последней и окончательной битве между Князем Света и Ангелом Тьмы. Ежедневная практика воздержания распространялась и на священников во время отправления культа. Однако Кумранские тексты рассматривают безбрачие как временное явление, связанное с важностью битвы: в конце времен, как предписывает Книга Бытия, воины-победители обретут жен.
Требование чистоты напоминает новую христианскую систему ценностей, однако она входит совсем в иной контекст, чем средневековые военно-монашеские ордена. Ни у ессеев, ни в Кумранской секте ничего не сказано о взаимосвязи между безбрачием как изъявлением Святого Духа и царствием Божиим, а это будет одним из важнейших положений христианской доктрины.[82] Воины-монахи Средних веков боролись не со Злом как таковым, а с сарацинами. Они не ждали, что после конечной битвы обретут жену. Будем остерегаться поспешных сближений!
Итак, в языческом мире, так же как в иудейском мире первых веков христианской эры, возник новый образ безбрачия. Безбрачие теперь ставится выше брака, если оно связано с духовной чистотой, воплощенной в вечном целомудрии; безбрачие порождает потомство в сфере Духа. Лишь раввинистическая философия по-прежнему считает бесплодность проклятием. И вот появляется холостяк, которому предстоит изменить ход развития человечества, — Иисус из Назарета.
Глава 2ХРИСТИАНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
«Говорят Ему ученики Его: если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться.
Он же сказал им: не все вмещают слово сие, но кому дано.
Ибо есть скопцы, которые из чрева матери родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит» (Матф. 19:10–12).