Итак, в какое-то время вскоре, по-видимому, после 945 г. до н. э. Резон со своими воинами захватил Дамаск и основал царство, именуемое Арамом. Выбор такого названия мог быть обусловлен либо фактом этнической однородности нового государства (только арамеи), либо претензией его царя на господство над всеми арамеями, и в таком случае Резон выступал как прямой идеологический наследник Хадад-Эзера. О дальнейших событиях в этом царстве ничего неизвестно. Поскольку между смертью Давида и выступлением Резона прошло не менее 20 лет, а между разгромом Хадад-Эзера, после чего Резон и организовал свой отряд, и захватом им Дамаска и того больше, то думается, что первому царю Арама при захвате власти едва ли было меньше 40 лет, а скорее больше. Сколько времени он правил в Дамаске, мы не знаем. Но Библия упоминает о вражде между ним и Соломоном во все дни Соломона. Следовательно, ко времени смерти иерусалимского царя в 928 г. до н. э. Резон еще сидел на дамаскском троне. Однако неизвестно, имел ли Резон сына и, если имел, сумел ли оставить ему трон. Но ясно, как уже говорилось, что в какой-то момент до 911 г. до н. э. царем Арама стал некий Хезион, основавший новую династию.
Создание независимого Дамаскского царства вскоре привело к значительному экономическому расцвету Арама. Сам Дамаск превратился в крупный торговый центр, который стал важным узлом торговых связей как с Аравией, так и с Северной Сирией, а его оазис, к тому же, был одним из наиболее плодородных районов Сирии (Homes-Fredcricque, 1987, 89–96; Lemaire, 1987, 53–54; Reinhold, 1989, 86–89). В прозаической части пророчества Йезекиила, которая, по нашему мнению, относится, вероятнее всего, к концу IX в. до н. э. и происходит из тирского источника, Дамаск выделяется как важный партнер Тира, известный своим богатством и торгующий с тирийцами Хелбонским вином и белой шерстью (27, 18). Возможно, впрочем, что речь идет не о цвете шерсти, а о ее происхождении — из Цухру (Lipinski, 1985, 219). Оба вида товара, вероятно, производились в самом царстве Арам. Цухру находилось к северо-западу от Дамаска (Lipinski., 219, п. 27). Хелбон, славившийся своим вином и много позже (Katzenstein, 1973, 158, п. 160), располагался, скорее всего, в Келесирии, и из этого можно сделать вывод, что границы Арама перешли пределы Дамаскского оазиса и включили часть этой важной долины.
Выгодное экономическое положение усилило государство, которое скоро стало значительной военно-политической силой. В правление Резона и Соломона враждебность между Арамом и Израилем была, если верить Библии, постоянной. Видимо, Соломон не мог смириться с потерей столь важного центра, в результате чего Палестина фактически оказалась отрезанной от сирийских владений, что, по-видимому, и привело к их утрате. В то же время, новый правитель Дамаска едва ли мог чувствовать себя спокойным, пока на иерусалимском троне сидел претендент на великодержавие, каким, несомненно, был Соломон. Положение изменилось после смерти Соломона и распада единого еврейского царства на Израиль и Иудею. Сын Хезиона Тавримом заключил военный союз с иудейским царем Авией. А при сыне Табримона Бар-Хададе существовал подобный союз с израильским царем. Неизвестно, кто являлся инициатором заключения этих союзов, но в любом случае стремление палестинских царей вступить в союзные отношения с Арамом свидетельствует о значительной силе этого государства. И когда израильский царь Бааша начал успешно теснить своего иудейского коллегу, стремясь фактически установить блокаду Иудеи, иудейский царь Аса, как говорилось выше, послал в Дамаск богатые дары и просил Бар-Хадада разорвать союз с Израилем и вместе с Иудеей бороться против недавнего союзника. Богатые дары сделали свое дело. Армия Бар-Хадада вторглась в Израиль с севера и захватила всю северную часть Галилеи (I Reg., 15, 17–20). Все это свидетельствует о значительной роли Дамаска как фактора силы в Сиро-Палестинском регионе, а может быть, и во всем Плодородном Полумесяце (Katzenstein, 1973, 123).
Такому положению Арама способствовала ситуация в Сирии и Палестине начала IX в. до н. э. Финикийские города, несмотря на свое экономическое могущество, никогда не претендовали и не могли претендовать на политическую гегемонию в Передней Азии. Раздел еврейского царства на Израиль и Иудею ослабил оба образовавшиеся государства. Этому способствовало и внутреннее положение в них. Иудейский царь Аса был занят преимущественно внутренними проблемами, да и в своих отношениях с Израилем был вынужден обратиться за поддержкой к дамаскскому царю. Израиль же вскоре после войны с Арамом погрузился в гражданские раздоры, из которых вышел только после воцарения Омри. К северу от Арама продолжал существовать Хамат, хотя мы практически ничего не знаем о нем в это время, что неудивительно, поскольку источников, освещающих события того времени, вообще очень мало. Значительная часть арамеев, обитавших в Сирии и Верхней Месопотамии, в это время еще, по-видимому, не образовали государств, а представляли собой племенные объединения Лишь на северо-западе арамейского мира возникает государство Яуди (ассирийцы называли его Са-мааль по имени столицы) (Sader, 1984, 181).
Основателем царства Яуди около 900 г. до н. э. стал некий Габбар. Возможно, что он, как и Резон (и Давид в Израиле), был главой какого-то отряда, захватившего Самааль, который до этого, может быть, находился под контролем или властью Кархемыша, и сделал его столицей нового государства. Вероятно, название государства, как и Дамаскского царства, воспроизводило этноним, который, в свою очередь, подобно названиям еврейских племен, мог восходить к имени реального или, скорее всего, мифического предка. Из надписи царя Киламувы (КАI 24=Sader IV Bal) видно, что население Яуди состояло из двух групп — мушкабим и бааририм, причем первая находилась в угнетенном положении. Большинство исследователей полагает, что это были две этнические группировки — анатолийская (может быть, родственная мушка-фригийцам) и арамейская (Sader, 1984, 165, а 19). Рознь между ними позже рассматривалась как нечто ужасное для царства; по-видимому, только наличие определенного этнического равновесия обеспечивало Яуди относительную стабильность и, пожалуй, даже само существование. Это явно говорит о значительном удельном весе анатолийцев в населении Яуди, — обстоятельство, которое господствующие арамеи не могли игнорировать. Но именно такое поведение было характерно для первых царей Яуди. Анатолийцы были, по-видимому, сведены к положению "илотов". Даже если Киламува в своей надписи преувеличивает страдания мушкабим, ясно, что занимали они довольно низкое положение. Можно себе представить, что после захвата Габбаром власти и основания им собственного царства его соплеменники заняли в этом царстве господствующее положение. Некоторую параллель этому представляет то привилегированное положение, которое заняли иудеи-соплеменники Давида и Соломона в еврейском государстве. Только положение мушкабим было еще хуже, чем северных племен в царстве Давида и его сына. Если Киламува не преувеличивает, то анатолийцы даже не имели права обладать имуществом.
Киламува составил свою надпись, вероятно, около 830 (Kestemont, 1985, 136) или 825 г. до н. э. (Lebrun, 1987, 24; Parker, 1996, 213). За время после основания царства на троне Яуди сменилось четыре царя, а автор надписи был пятым. Сам Киламува называет своим отцом Хайа, или Хайану, его же упоминает ассирийский царь Салманасар III в 857 г. до н. э. (Sader, IV, Аа2), причем именуется он "сыном Габбари", т. е. потомком Габбара. Можно сделать вывод, что в Яуди не было династических изменений между правлениями Габбара и Киламувы. Габбару наследовал Бамах, а тому — Хайа.
Яуди находился в очень выгодном месте, ибо через него шли торговые пути, соединяющие финикийское побережье с Восточной Анатолией, в которой финикийцы, особенно тирийцы, были весьма заинтересованы. Среди контрагентов Тира упоминаются Тубал, Мешех, Тогарма (Ez., 27, 13–14), и путь к ним в значительной степени шел через территорию Яуди. Надо подчеркнуть, что уже упоминавшаяся надпись Киламувы была сделана на финикийском языке. И это не случайность. В соседнем царстве Адане также надписи делались на финикийском языке, в том числе официальная надпись царя Азитавадды. Где-то в этом районе изготовлялись финикийские печати, владельцы которых носили как финикийские, так и анатолийские имена (Lemaire, 1977, 29–40). Здесь же, на стыке Анатолии и Северной Сирии, проявилось, таким образом, сильное влияние финикийцев, так что их язык становится в известной степени официальным (Kestemont, 1985, 136–137); не исключено, что и сами финикийцы селились в этом районе (Lebrun, 1987, 25). Впрочем, богатства самого Яуди были, вероятно, не очень значительными. Так, когда ассирийский царь Салманасар III навязал Яуди дань, он получил среди прочего 10 талантов серебра, 90 талантов меди, 30 талантов железа (Sader, IV, Аа2). Для сравнения дань, позже полученная ассирийцами от Дамаска, включала 20 талантов золота, 2300 талантов серебра и 5000 талантов железа (ANET, р. 281–282). Заметим, что золота вообще от Яуди получено не было. Видимо, Яуди был ценен скорее как транзитная территория, чем собственно торговый партнер.
Этническая рознь вдобавок к социальной резко ослабляла государство. Киламува утверждает, что его царство ("дом его отца") окружали могущественные враги. Хотя царь говорит прежде всею о начальном периоде своего правления, ясно, что это относится и к предыдущему времени тоже. Надпись, о которой идет речь, состоит из двух частей: в одной говорится о внешней политике, в другой — о внутренней, и построены они по единому принципу противопоставления предшествующего состояния государства деяниям самого Киламувы (Sader, 1984, 165, n. 18). Киламува похваляется тем, что он сделал то, что не сделали его предшественники, в том числе освободил государство от власти соседей. Ясно, что его предшественники вели войны (явно неудачные, судя по контексту) с соседними царями. Сам Киламува упоминает только царя данунийцев (Аданы), но это, по-видимому, объясняется политическими обстоятельствами именно его царствования. В надписи речь не идет о поражении от данунийцев, так что, видимо, войны с ними и не было, но все же от их доминирования царь Яуди сумел освободиться только с помощью ассирийцев (Parker, 1996, 215).