их послов к Ахмату, то говорить на это: «Государя моего отчина на одном поле с ним, и кочует он (Ахмат) подле отчины моего государя, так немочно тому быть, чтобы между их послам не ходить».
Об успехе посольства Беклемишева81 можно узнать из Наказа послу, отправившемуся в Крым из Москвы после возвращения Беклемишева. В то время, как Беклемишев был в Крыму, в это время, в первой половине июля месяца, было в Москве посольство из Золотой Орды, откуда пришел Никита Басенок с послом Ахмата, Кара-Кучумом; с ними пришло множество татар, составлявших свиту посла, как говорят, до шести сот человек, которых кормили, да так же множество ордынских купцов. Об каких собственно делах пересылался великий князь с Ахматом, не известно. В ноябре возвратился Беклемишев от Менгли-Гирея с его послом, Довлетек Мурзою, который объявил, что Менгли-Гирей принял великого князя в братство и любовь, на детей и внучат, быть другу другом, а недругу недругом. Довлетек Мурза пробыл в Москве до марта месяца следующего 1475 года, когда великий князь его отпустил к царю, вместе с своим послом, Алексеем Старковым, из наказа которому мы узнаем о подробном содержании ответа Менгли-Гирея на посольство Беклемишева, и ответ великого князя Довлетек Мурзе. Если царь предложит вопрос: «Я приказывал своему брату, чтобы он был со мной за один на царя Ахмата, и для этого пустил бы на него своих царевичей, а брат мой мне на то правды не дал». Старков должен был на это отвечать: «Брат твой бил тебе челом, и ты пожаловал быть везде за один, без выговора, на всякого недруга; мой же государь выговаривал имя своего недруга, короля; а ты вольный человек, не хочешь на него помогать и говоришь, что король еще с твоим отцом был в братстве, да так же и с тобою теперь, и ты этого братства не хочешь нарушать; но тебе также ведомо, вольному человеку, что отцы и деды моего государя посылали своих послов к ордынским царям, и поэтому мой государь и теперь их посылает к Ахмату; так ты бы пожаловал моего государя, не помогал на него королю». Если же Менгли-Гирей скажет: «Я не помогаю ему на короля, потому что король мне брат, и так же королю не помогаю на великого князя, потому что и он мне брат»; в таком случае Старков должен просить Менгли-Гирея, чтобы он об этом великому князю отказал с своими послами. Наконец Старкову было наказано, что если Менгли-Гирей твердо будет требовать, чтобы Иван Васильевич непременно посылал царевичей на Ахмата, и в противном случае будет грозить разорвать шерть (присяга на верность договорным отношениям с Русским государством. – Примеч. ред.), то Старкову говорить, что великий князь будет посылать царевичей на Ахмата, только бы и Менгли-Гирей был с ним за один на недруга великого князя, на короля, и дал бы об этом ярлык82.
Эти сношения с Крымом если принесли пользу, то только в будущем времени, а после посольства Старкова они прекратились, потому что в том же 1475 году Крым был завоеван турками. Менгли-Гирея при этом попал в плен, потом был восстановлен турками на Крымском престоле, но Ахмат в следующем году, летом, послал своего сына на Крым и взял всю Орду Крымскую, а Менгли-Гирей согнал83, и в то же время в Москву пришел от него посол, зовя великого князя в Орду к царю. Ахматов посол пробыл в Москве почти два месяца (приехал 11 июля и уехал 6 сентября) и поехал в Орду с Московским послом, Бестужевым. Великий же князь не исполнил требования царя, не явился сам в Орду, а занялся новгородскими делами. Содержания дальнейших сношений с Ахматом мы не знаем, но они продолжались. В то время, как Иван Васильевич управлялся с Новгородом, то его дела там разнообразно отражались в отношениях к степнякам, и так же обратно; так, когда Иван Васильевич в 1478 году привел Новгород окончательно в свою волю, и еще он находился в Новгороде, то к казанскому царю пришла ложная весть, что великого князя новгородцы побили, он бежал раненый и только сам четверт. Вследствие этой вести казанский царь послал свою рать на Вятку, но когда пришли справедливые известия о новгородских делах, то царь велел воротиться рати. Приехав в Москву из Новгорода, Иван Васильевич в ту же весну отправил свою рать на Казань, но казанский царь прислал с челобитьем к великому князю, который его и пожаловал, взял с ним мир на всей своей воле. Но еще в то время, когда отправлялся Иван Васильевич в Новгород, он послал к крымскому хану, Зенебеку, посаженнику Ахматову, с предложением быть ему с великим князем в таких же отношениях, как был последний с Менгли-Гиреем. Но заводить сношения с Зенебеком было бесполезно, потому что в 1479 году уселся в Крыме опять Менгли-Гирей, а Зенебек бежал к московскому государю. Менгли-Гирей, усевшись в Крыму, отправил грамоты в Москву. В каком положении были крымские дела и об чем теперь заботился Менгли-Гирей, мы узнаем из ответа на эти грамоты Ивана Васильевича. Он отправил в ответ на грамоты посла своего, Белого; ему было наказано: если он на дороге узнает, что хан в Крыму опять переменился, то должен вернуться в Москву. Содержание речей было следующее: «Прислал ты ко мне своего человека с известием, что сел на месте своего отца, и писал ты, что я твоего недруга, царя Зенебека, к себе принял, то я его для тебя принял, держу его у себя, и тем своей земле истому делаю, и все то для тебя; а что писал ты, что если с тобой случится невремя (несчастие), то мне принять тебя и твою истому поднять, я на это всегда готов». Представляя поминки, Белой должен был говорить царю, чтобы он не сердился на легкие поминки, потому что тяжелые истомно полем везти, а через Литву нет пути. На вопрос царя, почему через Литву нет пути, Белой должен был отвечать, что там стерегут всякого, едущего к царю от великого князя и от царя к великому князю. Из этого Наказа можно видеть, какую цену давали в Москве значению Менгли-Гирея. В тот же 1479 год, когда Белой был в Крыму и Иван Васильевич отправился смирять покоренный Новгород, приехали к нему служить два бывших крымских царя, братья Менгли-Гирея, Нур-Даулет, с сыном и братом Айдаром. Они были перед этим в Литве, теперь же приехали в Москву, где их приняли. И об этом, как о Зенебеке, было извещено в Крым. В каком положения находились отношения к степнякам в то время, когда Иван Васильевич употребил ужас для смирения Новгорода, служит для объяснения наказ князю Ивану Звенцу, отправившемуся в Крым, по возвращении Белого оттуда, а великого князя из Новгорода, 16 апреля 1480 года. Из наказа князю Звенцу мы узнаем, во-первых, ответ Менгли-Гирея на посольство Белого. Звенец должен был говорить царю: «Ты приказывал, чтобы я на твоего недруга, на царя Ахмата, был с тобой за один, и если он пойдет на тебя, и мне на него отпустить своих царевичей, а пойдет он на меня, то тебе сести на конь и на него пойти, или отпустить на него своего брата, и я с тобою на Ахмата-царя один человек. Да так же ты был бы на нашего общего недруга, на короля, со мной за один, и пожаловал бы, на том крепкое слово молвил и дал новый ярлык». Об этом последнем князь Звенец должен был говорить «накрепко». В доказательство того, что король недруг Менгли-Гирею, князь Звенец должен был говорить: «Король взял к себе твою братию, и держит ее у себя на твое лихо». Но как вполне неопределенны были отношения Москвы к Ахмату, служит следующая часть Наказа: «Если царь будет говорить, чтобы великий князь не посылал послов в Орду, то отвечать, что и прежде было уже говорено, т. е. нельзя не пересылаться, так как отчина государя с Ахматовой Ордой на одном поле; но если царь будет стоять на своем, то князю Звенцу за свой ответ крепко не держаться (не иматися). Потом если будет в Крым весть, что царь Ахмат на сей стороне Волги и кочует под Русь, тогда говорить Менгли-Гирею, чтобы он, по своему слову, пошел бы сам на Ахмата или послал брата. Да об этом деле тогда говорить всем вельможам, и если царь не захочет идти на Ахмата, то пусть бы шел на Литовскую землю или брата своего туда отпустил. А будет Ахмат за Волгой, то об этом не говорить.
Таково было состояние степных дел к весне 1480 года, по достоверным источникам. В Золотой Орде, как видно, боролись два влияния, Московское и Литовское. Но для полноты объяснения отношений к Крыму здесь следует сказать, что так как прежде Менгли-Гирей просил в случае несчастия убежища в московских владениях, то теперь князь Звенец привез Менгли-Гирею опасную грамоту о том, что в несчастии царь может добровольно приехать в Москву и добровольно отъехать. Князь Звенец должен был объявить при этом, что на ней великий князь крест целовал: у христиан больше этой клятвы нет, и что великому князю нельзя давать такой клятвы, какой требовал царь, а именно, что если великий князь не исполнит обещания, то быть ему убиту84.
Таким образом, все зависело от того, что случится в отношениях великого князя к Ахмату, и возлагалась вся надежда на талант князя Звенца; что он сделал, увидим ниже, теперь же обратимся к Золотой Орде.
В 1517 году, 9 ноября, на слова литовских послов московским боярам, что они говорят о неисправленьях королей польских и великих князей литовских только за углом (потому что послам бояре неисправлений еще не говорили, а говорили императорскому послу, Гербернштейну), а если бы сказали, то они на то и ответ дали, – тогда бояре стали пересчитывать неисправленья королей и начали так: «Не только Жигимонд, но и его предки, никогда не правили по докончанью: еще король Казимир был в докончанье с великим князем Василием Васильевичем, и было постановлено, что если над кем из них Божья воля станется, то быть в докончанье с детьми, и воля Божья сталась над великим князем Василием Васильевичем, и великий князь Иван Васильевич послал к королю Казимиру послов, чтобы учинился он с ним в любви, как был с отцом его, и король Казимир, не хотя докончанье правити, начал под государем подыскиваться, и учал безерменство наводить и к ордынскому царю Ахмату посылать, и навел его на землю государя, и приходил Ахмат под Угру, и в вожех у него были королевы люди, Сова Карпов и иные люди, и государя нашего Бог миловал, – и иных много дел было государю нашему от Казимира…»