85 Этих иных дел бояре не сказали, а указали на главное. Что же отвечали послы литовские на такое обвинение? Нам известно только, что при этих переговорах было много речей.
Об нашествии Ахмата под Угру существуют в наших летописях два рассказа: один с официальным характером (этот рассказ мы можем видеть, например, в Никоновской летописи под 6988 и 6989 годами), другой же враждебный к Ивану III. Здесь нужно заметить, что может быть рассказ враждебного летописца к Ивану III дошел до нас не в первоначальной чистоте; в лучшей форме этот рассказ мы можем видеть вставленным в Софийскую летопись, а в других летописях, которые если и имели рассказ, не подвергшийся многим перепискам, то тон и даже подробности его подверглись игре воображения составителей летописей. Также может быть, что составители летописи, когда брали в основу рассказ с официальным характером, все-таки подверглись влиянию талантливого враждебного летописца. Отвергать положительно подробности рассказа враждебного летописца нельзя, потому что сочинитель его, хотя и делает ошибки, но, как видно, был человек, вообще хорошо знакомый с делом.
После отъезда в Крым послом князя Ивана Звенца (16 апреля 1480) пришла весть к великому князю, что безбожный царь Ахмат Большой Орды идет на православное христианство, на Русь, похваляясь христианство разорить, а великого князя пленить, как было при Батые. Царь Ахмат уже слышал, что братья от великого князя отступили, при том он соединился с королем, с которым условился, что ему идти на великого князя полем, а тому от себя. Причина нашествия Ахмата была та, что великий князь ему выхода не платил. С царем была вся Орда – бесчисленное множество татар; он шел тихо вельми, ожидая короля, так как когда он пошел, то отправил к союзнику его послов и с ними своего. С весны великий князь начал отпускать своих воевод на берег, туда же на берег в Тарусу пошел и князь Андрей Меньшой; 8 июня был отпущен на берег в Серпухов, со многими воеводами, сын великого князя, великий князь Иван Иванович. Когда Иван Васильевич получил весть, что царь приближается к Дону, то вышел и сам на берег в Коломну. Это было уже 23 июля, и здесь великий князь стоял до конца сентября. Таким образом, берег был защищен и татарам некуда было высадиться из степей. Узнавши все это, царь решился через литовские владения обойти Оку и, переправившись через Угру, вторгнуться в московские владения. Узнавши все это, великий князь велел своему сыну, Ивану Ивановичу, и брату, Андрею Меньшому, одному из Серпухова, а другому из Тарусы, идти к Калуге и встать на берегу Угры.
К октябрю месяцу татары, ведомы литовскими вожаками мимо Мценска, Любутска и Одоева, перешедши через Оку, подошли к Воротынску и встали на берегу Угры; но здесь броды и перевозы были уже заняты москвичами.
Прежде, когда Ахмат приходил под Алексин, то дело кончилось скоро: его отбили от берега. Теперь нашествие очень долго приготовлялось: Ахмат шел тихо и все поджидал помощи от короля, который не думал ему помогать, «понеже быша ему свои усобицы», и он уже отказал в помощи братьям великого князя, а Иван Васильевич предоставил им свободно бродить по Новгородским областям, зная, что отсюда его враги не получат уже никакой помощи. Стоя с войском слишком два месяца в Коломне, Иван Васильевич получал все вести о движениях Ахмата. Из слов враждебного к Ивану III летописца можно заключить, что в Коломне великий князь и бояре рассуждали об образе обхождения с татарами. Два боярина, Ощера и Мамонов, были таких мнений, что за них враждебный летописец не знает, какой брани прибрать; так об одном заметил, что князь Иван Андреевич Можайский (надо помнить, что Можайский был враг отца Ивана III) его мать за волшебство сжег, а вообще их называет «богатыми, брюхатыми, сребролюбцами, предателями христианства, понаровниками бусурман». Между тем мы должны заметить, что эти бояре и их дети были людьми довольно образованными, по тогдашнему времени; потом они являлись лучшими дипломатами по степным делам и в крымских Статейных списках дошли до нас записки об их посольствах, совершенно оправдывающие их от данного им названия изменников. Обхождения с татарами, которого советовали придерживаться Ощера и Мамонов, после постоянно держались, и покой московских границ от степи, за время Ивана III, свидетельствует в их защиту. Из слов летописца можно понять, что Ощера и Мамонов говорили Ивану Васильевичу, что нужно отправить к Ахмату посла с поминками, побольше тех, которые дал король, и тогда Ахмат наверно повернет восвояси; в подтверждение этого мнения они могли указывать на то, что Ахмат идет «тихо вельми». Но враждебный летописец записал о боярах следующее: они напоминали великому князю бой под Суздалем, и что на нем великий князь Василий попался татарам в плен, и там подвергся побоям; а когда приходил Тохтамыш, то Дмитрий Донской бежал на Кострому, а не бился с царем; бояре говорили, что «от прародителей великого князя есть завет не поднимать рук на царя», и кончали свои убеждения следующими словами: «побеги и не смей стать с царем на бой!». Нужно заметить, что в этом рассказе летописи потомству подана жалоба не на бояр, а на Донского, когда он сам стал управлять Великим княжением, и вообще на весь «кровопийственный род», а главное, на человека, который, повинуясь мысли и думе этих бояр, оставил войско у Оки на берегу, городок Каширу сам велел сжечь и побежал в Москву. Но оказывается, что дело было проще: Иван Васильевич приказал войску идти на Угру к сыну, у которого был воевода князь Данило Холмский; сам же, не считая нужным сопровождать войско от Коломны до Калуги, 30 сентября поехал в Москву. Сюда явился великий князь для того, чтобы посоветоваться с митрополитом, своей матерью, князем Михаилом Андреевичем Верейским и со всеми боярами, и, кроме того, сделать многие распоряжения, об которых и враждебный летописец тоже упоминает: Дмитровцев перевел в осаду в Переяславль, и что потом в это время прислали к великому князю бунтующие его братья с предложением помощи и будто бы говорили так: «Мы придем к тебе на помощь, если ты к нам исправишься и силы над нами не будешь чинить», и великий князь «отдался во всю волю своих братьев». А с официальным характером рассказ говорит, что братья великого князя прислали о мире, и он их «пожаловал по печалованью матери»86, и пр. Далее вреждебный летописец говорит, что когда великий князь въезжал из Коломны в Москву, то горожане, перебиравшиеся в осаду из посадов в город, начали упрекать бегущего государя, что он во время мира дурно управляет государством, а теперь выдает подданных татарам, потому что не платит царю выхода (выход, как известно, был в числе податей, и потому народ будто бы упрекал великого князя в таком тоне, что он этот выход не отдает царю, а оставляет себе). Когда же Иван Васильевич въехал в город, то владыка Ростовский начал называть его в глаза бегуном. Все это повело к тому, что Иван Васильевич, зная ропот граждан, опасался жить в городе, в своем дворе, и поместился в Красном Сельце и оттуда послал к сыну грамоты, чтоб ехал он в Москву; тот же не поехал от берега: мужество показал, брань принял от отца и не выдал христианство; тогда Иван Васильевич послал к князю Холмскому приказ схватить сына и привести в Москву, но и князь Данило того не сотворил.
Здесь мы должны заметить, что известная партия должна была с сочувствием говорить о знаменитом князе Холмском и о великом князе Иване Ивановиче. Так, по дошедшим до нас известиям, князь Данило первый из князей принужден был дать о службе клятвенную запись, по которой, за неисполнение обязательств, государь волен его казнить87, и в то же время известно нам, что за хлопоты о сыне Ивана Ивановича Ряполовский потерял голову, а Патрикеевы были пострижены в монахи. Кроме этого, оказывается, что враждебный летописец не совсем верно передает не только известный тон событий, но и самые события; так, он рассказывает, что великий князь жил в Красном Сельце две недели, и его едва умолили возвратиться к войску. Но по самому посланию владыки Вассияна на Угру видно, что в Москве было молебствие о даровании победы над неверными, и что великий князь обещал духовенству крепко стоять за христианство и льстивых людей не слушать, а об особенных умолениях ничего не сказано; потом срок пребывания в Красном Сельце, две недели, неверен; по рассказу с официальным характером оказывается, что Иван Васильевич пробыл в Москве с 30 сентября по 3 октября; что в этом рассказе не ошибка, то это можно видеть далее, что 9 октября, когда то же не вышло двух недель с 30 сентября, совершилось чудо: у гроба митрополита Петра загорелась сама свеча, и ее отправили с послом к великому князю на Угру. Так или иначе, на Угре происходило следующее: когда Ахмат подошел к Угре, то увидал, что все войско великого князя тут стоит. Татары остановились на противоположной стороне и стали думать, как перейти реку; они подошли к берегу и начали стрелять, но русские отвечали также стрельбой из луков и пищалей; многих убили и не дали татарам переправиться на свой берег. Река разделяла врагов; в это время приехал к войску Иван Васильевич и остановился в Кременце; в это же время пришли на Угру князья Андрей Большой и Борис. К рассказу об этих событиях враждебный летописец прибавляет следующие подробности: Иван Васильевич, не обращая внимания на то, что толковал ему в Москве владыка Вассиян, послал к царю Товаркова с челобитьем и дарами, прося жалованья, чтоб отступил прочь, а улуса своего не воевал. Царь отвечал: «Жалую его добре, чтобы сам приехал бить челом, как отцы его к нашим отцам ездили». Но князь великий опасался ехать, подозревая цареву измену и злого его помысла боялся. Это известие можно заподозрить: Ивану Васильевичу нечего было бояться, он просто не поехал, и дальнейшие слова того же летописца объясняют, что если были заведены эти переговоры с царем, то Иван Васильевич знал, с кем имел дело. Царь, слыша, что великий князь не хочет ехать, послал к нему сказать: «Сам не хочешь ехать, то пришли сына или брата»; князь же великий сего не сотворил; тогда царь опять прислал сказать: «Сына и брата не шлешь, то пришли Никифора Басенкова». Никифор прежде был в Орде, замечает летописец, и много алафу татарам давал от себя, и за то был любим царем и его князьями. Но князь великий и Басенкова не послал. Когда в Москве узнали об этих переговорах, то владыка Вассиян написал длинное послание к Ивану Васил