ебовали уступить; тут послы объявили: «Инако делать нам не наказано, как уже молвили». На этом переговоры остановились. В воскресенье послы были на обеде у князя Патрикеева, но о деле не говорили; тогда великий князь приговорил, чтобы послать в понедельник дьяка, Федора Курицына, к послам от князя Патрикеева. Курицын, явившись к послам, сказал: «Послал меня князь Иван Юрьевич, что присылали вы (т. е., не вы послы, а вы в числе своей братьи, панов Рады Литовского Великого княжества) к нему прежде (из Литвы) пана Войтка (что был послом об опасной грамоте, в сентябре месяце), что хотите с ним видеться и речи говорить». Послы отвечали: «Прежде присылали, старшие из нас, пан Бискуп и панове братья, до Его милости, и говорили, что хотят мира, а он говорил, чтобы приезжали великие послы; а ныне мы приехали, и дело еще не кончилось; а с господином князем мы рады теперь видеться; а отказ на это дадим через своего». Когда Курицын вышел от послов, то они за ним послали и спросили: «Как видеться с князем Иваном и где говорить с ним?» Курицын: «Где хотят паны: на дворе ли великого князя или у самого князя Ивана». После этого послы отправили писаря к князю Патрикееву, что хотят с ним видеться, и он отвечал, что видеться им на государевом дворе, как по них пришлет князь великий. На другой день, во вторник, великий князь приказал послам быть на дворе. Прежде, при начале переговоров, послы приказывали сказать князю Патрикееву, чтобы вместе с переговорами о докончанье был разговор и о сватовстве, и чтобы им, послам, быть у великой княгини Софьи, и дочери великого князя тут же находиться; теперь князь Патрикеев приказал сказать послам через пристава: «Хотели вы быть у великой княгини, ино вам быть ныне у нее». Послы спросили пристава: «Быть ли дочерям у великой княгини?» Пристав отвечал: «Дочерям не быть». После этого разговора послы были у великого князя и у великой княгини, правили поклон от своего великого князя и поминки явили от себя; точно так же и их спрашивали о здоровье их великого князя и об их здоровье. Когда послы вышли от великой княгини, то пристав объявил им: «Панове, хотели видеться с князем Иваном, и он здесь, в другой горнице». Послы вошли в эту горницу; здесь находились князь Патрикеев с сыном, князь Семен Ряполовский, казначей Дмитрий Владимирович и дьяки Федор Курицын и Андрей Майко. Послы и бояре говорили многие речи о любви и докончанье. С этого дня начались переговоры о городах и волостях, захваченных москвичами от Литвы. Бояре объявили прежде, что все, что теперь находится во владении обоих государств, то и должно быть оставлено за ними; но послы о самом важном московском прибытке от Литвы, о Вязьме, предложили следующее: так как одни князья Вяземские служат Литве, а другие Москве, и их владения трудно разобрать, «и когда государи будут в докончанье и кровном связанье, о Вязьме смолву учинят и обыщут, куды Вязьма из старины была, ино тогда один другому поступиться». Но так как на это не соглашались бояре, то послы о большой части городов и княжеских владений предлагали их оставить «на обыск». Да поговорив много спорных речей, сначала «спустили о Вязьме», потом о других городах, что их в докончанье написать в сторону московского государя. Точно так же и бояре «спустили» о Мосальске и некоторых волостях, да на том и конец учинили; а о Новгороде постановили, что его граница по старым рубежам. После этого послы сказали боярам, что у них есть посольство к великому князю о сватовстве, и бояре положили на них, как они его хотят править. Послы решили править его на другой день после последнего дня переговоров, в воскресенье (2 февраля). В этот день послы были у великого князя, подали верющую грамоту, и старший из них, Петр Янович Белой, говорил от Александра: «Дал Бог, что мы приняли с тобою любовь, братство и докончанье, как отцы наши имели его; но мы хотим с тобою еще лепшего пожитья, была бы на то Божья воля, дал бы ты за нас дочь свою, чтобы мы были с тобою в вечной приязни и кровном связанье ныне и на веки». Иван Васильевич на это отвечал: «Слышал ваши речи, и с Божьей волей хотим то дело делать с вашим государем, и как Бог захочет, так дело и будет». После этого был официальный обед на дворе у великого князя, и обыкновенно следующее за ним угощенье послов у них на подворье. Перед этим, как мы можем видеть, Московское правительство постоянно старалось отделять дело мира от сватовства, и только раз, когда переговоры остановились при разговорах о городах и волостях, взятых у Литвы, бояре предложили послам быть у великой княгини, но там не было дочери великого князя, с этого же времени, когда положительно определили о владении земель, то переговоры о мире и сватовстве соединяются вместе. 5 февраля послы были у великого князя, и бояре с ними говорили о докончанье и велели читать перед ними образцовый список договорной грамоты. В этом списке, в титулах государей, московский великий князь был назван «государем всея Руси». Не видно, чтобы послы что-нибудь сказали об этом; они похвалили список, и велели с него писать начисто. При этом они выставили только требование, чтобы написать в докончанье украйные места, а потом написать, чтобы служебных князей не принимать; бояре дали на это согласие и на том уложили.
После этого от великого князя вышел князь Патрикеев с боярами говорить о сватовстве. Бояре сказали послам от государя: «Говорили вы от своего государя, чтоб нам дать за него свою дочку, и мы, с Божьей волей, хотим ее за него дать». Послы сказали: «Боже то дай». Если литовцы к отношениям государств присоединяли отношения их государей, то теперь москвичи присоединили следующее: бояре начали говорить о Греческом законе и о Римском, чтоб великой княжне в том от государя неволи не было, была бы она в своем Греческом законе. Послы объявили: «Той неволи не быть, и наши головы в том порука; а как будут послы от государя нашего, то и крепость на том учинят». Бояре донесли об этом великому князю, и он им приказал сказать послам: «Если говорите, что государь ваш неволи не хочет учинить моей дочери о Греческом законе, то мы отдаем за него свою дочь, и завтра будете вы у великой княгини, там увидите княжну, и тогда же обручанью быть». На другой день послы приехали на двор великого князя и пошли к великой княгине. Здесь находилась и великая княжна, Елена Ивановна. Впечатление, производимое Еленой Ивановной на других, говорят, было хорошее; о послах, которые после приехали уже за ней, рассказывают, что когда они взглянули в первый раз на нее, «то уразумели, что это ангел в человеческом теле, и под этим впечатлением, засмотревшись на ее красоту, они некоторое время стояли безмолвно, как вкопанные»122. Теперь второй посол, пан Станислав Гастольд, правил Елене Ивановне от великого князя Александра поклон, и при том представили поминки. Великая княжна велела окольничему спросить о здоровье послов, о здоровье же великого князя не спрашивала. После смотрин, когда послы вышли от великой княгини, то казначей, Димитрий Владимирович, от великого князя и бояр спросил: «Панове! Видели вы великую княжну, ино как делу быть?» Послы отвечали: «Вы, бояре, вчера говорили, что ныне обручанью быть, так-то дело и было бы». Димитрий Владимирович объявил об этом великому князю. Тогда князь великий «сел с великою княгиней, и княжна тут же была да и бояре», пригласили послов и началось обручанье: священники читали молитвы; крестами, цепями и перстнями менялись. Место великого князя Александра при обручанье заступал второй посол, пан Станислав Гастольд, а первый посол был от этого отставлен того дела, что у него была другая жена.
После обручанья послы поехали к себе на подворье, и на другой день были приглашены на двор великого князя. Бояре им объявили, что докончальные грамоты уже переписаны начисто, и поэтому государь к грамоте, которая должна быть у великого князя Александра, велит привесить свою печать и крест на ней поцелует, а послы бы то же сделали за своего государя, что он поцелует крест на докончальной грамоте и свою печать к ней привесит. Послы дали согласие, и после этого происходило крестное целование Ивана Васильевича и послов на докончаньи.
Таким образом был заключен договор о вечном мире и союзе между Московским и Литовским государствами123. 9 марта отправилось в Литву из Москвы посольство, для присутствия при присяге Александра на договоре; присяга была дана. Приобретения по договору для Москвы были весьма значительны: между Псковскими, Новгородскими и Тверскими областями, отчинами московского государя, границы шли по старым рубежам; далее граница шла от Ржева на юго-восток дугою, оставя Вязьму и Рославль в московских владениях, а Брянск – в литовских. Но для нас не столько важны земельные приобретения, утвержденные этим договором за Москвой, как то, что с этим договором и переговорами о нем связана, можно сказать, исходная точка всех дальнейших отношений Московского государства к Польско-Литовскому; здесь собственно начинается их новая история. Стремление к прекращению средневековых отношений государств первые высказали литовцы, именно тем, что они, хотя натолкнутые необходимости, поставили условие, что вперед служебных князей с отчинами не принимать, и тем делали препятствие одному из старых средневековых порядков. Почин этого дела принадлежал литовцам, потому что Польско-Литовское государство, представитель средневековой Европы в новейшие времена, не могшее уничтожить у себя старых, вредных для государства, порядков, хотело устроить дело, по крайней мере, так, чтобы враги не могли пользоваться этими порядками в свою пользу. Но литовцы только и сделали в свою пользу, между тем как Московское государство, со времени борьбы Дмитрия Шемяки с Василием Тёмным, стало настолько твердо на почве новых государственных начал, что отделяло интересы государства от личных интересов государя; литовцы же в этом отношении, под влиянием средних веков и из-за временных выгод, не только желали навязать москвичам подобные приемы, не отделять интересы государства от личных интересов государя, но и сами оставили эти порядки у себя. Мало того, они допустили употребление в договоре титула «государь всея Руси», и при том, сделавши всякие уступки требованиям москвичей, за брачный союз Александра с дочерью Ивана Васильевича, поторопились еще дать обещание о Греческом законе. Это обещание развилось в заключение в главное отношение и в право вмешательства москвичей во внутренние дела Польско-Литовского государства, как покровителей лиц, принадлежащих к Восточной греко-российской церкви. В этом отношении Литовское правительство при Александре, желая устроить свои отношения к Москве, как они были при Витовте, напротив, дало возможность разрушить то, что с таким успехом подвигали вперед Ольгерд и Витовт своим стремлением иметь для литовско-русского великокняжения самостоятельную церковную иерархию, не зависящую от митрополитов, живших в Москве. Это новое право Московского правительства явилось от того, что оно поспешило воспользоваться обещанием литовцев о Греческом законе и развить его в действительное обязательство; последнему способствовало то, что литовцы, давши собственно право следить за чистотой православия одной Елены Ивановны, своими поступками и неосмотрительностью, вроде того, что они постоянно оправдывались, что в Литве православных не нудят к Римскому закону, так сказать, показал