и москвичам, что они признают действительно, во всей целости, за ними право защитников православия.
С мгновения утверждения этого договора Александром цель действия всякого истинно Русского правительства определилась на всю будущую историю так, что оно должно действовать, если не желает рисковать собственным своим существованием, во-первых, только в интересах государственных, во-вторых, что московский государь есть в то же время государь всея Руси, и в-третьих, что государь всея Руси имеет право и обязан защищать православных. Но так как самый договор 1494 года, 5 февраля, не давал еще права толковать с литовцами о людях Греческого закона, то все за тот же брак, тотчас после первого договора, Московское правительство вытребовало от Литовского обязательство и на это.
Здесь может возникнуть вопрос: неужели Литовское правительство, ни минуты не подумавши, решилось так дорого купить жену для своего государя? Мы видели и увидим ниже, что, напротив, литовцы над этим очень много думали, но в конечном итоге пришли к убеждению, что можно поступать так, как они поступали, и выказали этим убеждением презрение ко всему, носящему русское имя, презрение, какое может чувствовать только поляк, и в особенности ополячившийся: они делали за брак уступки в надежде, не только сделать их впоследствии недействительными, но даже были убеждены, как увидим ниже, что все захваченные земли будут безвозмездно им возвращены, и даже будет сделано что-то более того. Но в этом убеждении ополячившиеся люди ошиблись, для того чтобы почувствовать к русским людям еще больше презрение, и после этого поступать с ними еще более неосмотрительно, чтобы, в заключение, еще больше ошибиться.
Как только Иван Васильевич поцеловал крест на договоре, то велел послам выступить в другую горницу, и выслал к ним князя Патрикеева с боярами. Бояре говорили послам о том, чтобы великий князь Александр дал утвержденную грамоту о держании Еленой Ивановной Греческого закона, и при этом велели прочесть пред послами образец такой грамоты; она была следующего содержания: «Мы, Александр (титул), дали есмы этот лист брату моему и тестю, Иоанну, государю всея Руси (титул), на то, что за меня дал свою дочерь, Елену, и нам его дочери не нудить к Римскому закону, держать ей свой Греческий закон». Выслушав грамоту, послы сказали: «Такую грамоту наш государь даст за своей печатью». Список с этой грамоты они взяли себе. В Воскресенье на Масляное заговенье был послам официальный обед у великого князя; здесь их дарили, «сватовства деля», от великого князя, великой княгини и невесты. После пира послов угощали (поили) на их подворье; а на другой день великий князь послал к ним против их поминок, «да что и свыше надавал». 11 февраля послам был дан отпуск, а 12 они поехали в Литву.
9 марта отправилось из Москвы в Литву посольство, с громадным поездом; оно ехало, как для присутствия, при целовании креста Александром на договоре о мире, так и по случаю сватовства. Послы должны были говорить от Ивана Васильевича Александру124: «Мы, с Божией волей, даем свою дочь за тебя, и обручали ее с тобой твоими послами. Мы здесь твоим послам велели говорить о Греческом законе, и послы сказали, что держать нашей дочери Греческой закон, и от тебя ей в том неволи не будет; да послы взяли и список, какую тебе дать грамоту о Греческом законе за своей печатью, и ты бы дал ее нам». Московским послам было наказано говорить накрепко, чтобы великий князь Александр дал такую грамоту слово в слово по списку, а если великий князь крепко не захочет давать грамоты, то об ней не стоять, а утвердить его речьми, чтобы крепкое слово молвил, что неволи в Вере Елене Ивановне не будет. А начнут боярам говорить о сроке, когда по княжну приезжать, то назначать срок не ранее Петрова (29 июня), или Ильина (20 июля), дни, а если захотят позднее, то на их воле».
По дороге в Литву везде бояр встречали с почетом и угощали; еще больший почет был им оказан в Вильне. Когда бояре проговорили речи о сватовстве, то им, без всяких разговоров, подали грамоту о Греческом законе. Но прочитав грамоту, бояре отказались ее принять, по тому случаю, что в ней была приставлена строчка против московского списка: «а коли похочет своей волей приступить к нашему Римскому закону, ино ей в том воля». О крепком слове, которым можно было ограничиться, они уже не упоминали. На отпуске этих послов великий князь Александр, отступив немного от своего места, давал руку боярам и говорил: «Мы брату и тестю нашему дякуем за то, что он хочет с нами жить в кровном связанье и вечной приязни». После же его слов бывший послом о мире и сватовстве пан Петр Янович, воевода Троцкий, говорил: «Наш государь, по желанию вашего, давал вам лист о Греческом законе, и вы его не хотели взять, и поэтому наш государь пошлет до вашего своих послов об этом деле и о других» 125. С этим отказом бояре (30 апреля) поехали в Москву. Их провожали по-прежнему, но после этого посольства пересылка о сватовстве на время прекратилась и обещанное посольство не являлось с лишком три месяца. Из Москвы не заговаривали об этом деле, и пересылки между правительствами шли о делах служебных князей 126. Наконец, 13 августа приехал из Литвы посол Лютавор Хребтович. В речах к великому князю он благодарил, по-прежнему, от имени своего государя, за то, что Иван Васильевич дает за него свою дочь, и потом прибавил, что великий князь, Александр, давал боярам грамоту по тому, как той грамоте следовало быть, но они ее не взяли. Лютавор представил и список грамоты127. Об этом же говорил Лютавор и боярам, которые в последний раз были послами в Литве. Когда дело дошло до переговоров с боярами, то последние прямо объявили: «Паны послы, Петр и Станислав, обещались, что великий князь Александр даст требуемую грамоту слово в слово против списка; так отчего же он теперь ее не дает?» Лютавор отвечал: «Что мне наказал мой государь, то я и говорил великому князю, а больше мне ничего не наказано». На этот ответ бояре сказали: «Великий князь согласился дать свою дочь за вашего государя, если он даст грамоту о Греческом законе, какую видели сами паны послы; но когда великий князь Александр такой грамоты не дает, то и нашему государю нельзя за него дать своей дочери; и то дело не мы рушим, а рушит его великий князь Александр». После этих переговоров Лютавор был приглашен на обед к великому князю Василию Ивановичу и после обеда сказал своему приставу, что ему нужно видеться с боярином Дмитрием Володимировичем и дьяками; поэтому он был приглашен прибыть для разговоров на следующий день. Теперь Лютавор говорил: «Пане Дмитрие! Вчера ты нам говорил от своего государя: так что же ваш государь не хочет брать таковой грамоты, какую мы давали, и того деля не хочет дать своей дочери за нашего государя? А наш государь прислал с нами и другие речи; да ему казалось, что прежней грамоты бояре не взяли ради спора; а то, что строка о Римском законе вставлена в той грамоте, так он чаял, что ваш государь ту строку полюбит. Вы же не думайте, что я говорил, что наш государь не даст такой грамоты, какой вы требуете; такого дела я не могу на себя взять, потому что мне того не наказано. По моему же разуму кажется, что если ваш государь накажет о той грамоте со мной, то наш государь пришлет ее, и строчку о Римском законе велит выкинуть, потому что неужели из-за строчки между государями свойству не быть? Да и наш государь во всем полагается на вашего». После такой речи Лютавору дан был образцовый список грамоты о Греческом законе, и бояре сказали: «Прежде бояре с панами говорили о сроке, когда приезжать за княжной, да тогда дело о грамоте не свелось, так и о сроке конца не уложили; а теперь бы князь великий Александр прислал ту грамоту не мешкая и с кем ту грамоту пришлет, то с тем бы и о сроке наказал, чтобы нам было ведомо».
И так дело встало, как желали в Москве. Лютавор поехал в Литву 30 августа. Но там опять над этим делом продумали до ноября месяца. В эти промежутки между посольствами о сватовстве, как надо полагать, происходили пересылки между Вильной и Римом о браке католического государя с дочерью раскольника, и из Рима дано было дозволение решиться на такое дело по нужде. В ноябре (16) приехал из Литвы в Москву писарь Адам: он привез требуемую грамоту о Греческом законе и объявил, что паны за княжной приедут на Рождество Христово128. Сам Иван Васильевич отвечал на это посольство, «что если паны, за которыми делами не успеют в Москве быть на тот срок, то, по крайней мере, были бы на Рождестве, так, чтобы нашей дочери быть у великого князя Александра за неделю до нашего великого заговенья мясного».
На Крещенье 1495 года приехало в Москву посольство за княжной Еленой Ивановной; в числе послов был много хлопотавший о сватовстве пан Ян Забережский, но с послами не было их жен. После речей послов о цели их приезда и правления поклонов семейству великого князя они явили от себя поминки великому князю, его детям и внуку; когда послы правили от Александра поклон и представили поминки от себя княжне Елене Ивановне, то княжна через боярина дяковала панам. В этот день приема послов для них был дан торжественный обед. Литовское описание этого посольства 129 рассказывает, что во время пира сам царь и великий князь московский, вспомнив подарки, пил романею за здоровье великого князя Александра и, выпивши, молвил: «Чем бы те подарки можно отдарить?» Послы встали и низко ударили челом, как царю, и сказали: «Те подарки потребуют великой приязни Вашей царской милости к нашему великому князю, королевичу польскому, Александру». Иван Васильевич на это отвечал: «А какой? Не откажу». Послы в другой раз поклонились и сказали: «Наш великий князь не имеет отца, так просит, чтоб Твоя царская милость принял его и был ему вторым отцом, давши за него дочь свою, Елену». – «До утра, – сказал Иван Васильевич, – а теперь, прошу, будьте веселы в палатах наших», и, сказав это, вышел вон, приказав боярам угощать панов. После угощенья на дворе бояре отправились угощать панов на их подворье.