. Предложение посредничества Ивана Васильевича Александр, как мы видели, дурно принял; но эти враждебные отношения Стефана к Казимировичам кончились миром, и потом снова возобновились после смерти Яна Альбрехта155. Об этом же времени истории Молдавии мы больше узнаем данных из сношения Москвы с Крымом, к которым и обратимся; сношения же с Молдавией, по общему ходу дел, в сущности своей, не могут во многом отличаться от сношений с Крымом, и поэтому крымские дела могут показать, в чем состояли и сношения с Молдавией.
С ноября 1493 года в Крыме был московским послом Константин Малечкин. Во все время переговоров с Литвой о мире и браке, из Москвы в Крым ни об чем не посылали; наконец 3 мая 1495 года из Москвы были отпущены туда люди Менгли-Гирея, вместе с татарами великого князя. Они ехали не степью, а через литовские владения. Татары везли в Крым грамоты, в которых говорилось царю: «У нас ныне таково дело сталось: прислал к нам Александр своих послов, прося нас, чтобы нам с ним помириться и дочь свою за него выдать; мы с ним помирились, дочь за него дали, и то бы тебе, брату нашему, было ведомо; а я на чем тебе слово молвил, на том и стою – другу друг, а недругу недруг, – и ты бы также на своем слове стоял». В Наказе Малечкину было сказано: «Спросит царь, чего деля великий князь помирился с литовским? отвечать: я того не ведаю, а мне государь писал в грамоте, что на чем он слово молвил, на том и стоит». Из Москвы были посланы в Крым поминки, которые должен был раздать Малечкин. При этом ему приказывалось, когда его будет отпускать царь с своими послами, то ехать на литовские владения. Послы крымские действительно приехали в Москву, и Менгли-Гирей писал к Ивану Васильевичу, что он миру и родству с Александром подивился; потом царь, пересчитавши свои подвиги (взятие Киева, борьбу с Ахматовыми детьми и т. д.), говорил, что «мое дело, вероятно, лживо было пред тобой»156; в заключение прибавлял: «мы помиримся с Александром на весне, в новом городке».
До получения этого ответа Менгли-Гирея, мы видели, что Александр уже требовал помощи, как на Стефана, так и на татар. Вероятно, одновременно с ответом от Менгли-Гирея получен был ответ от Стефана157, и Иван Васильевич, отправляя в Литву Михаила Яропкина Кляпика (19 мая 1496), приказывал ему говорить, что Менгли-Гирей и Стефан хотят с Александром мира. Ответ Александра мы видели; он говорил, что Стефан и Менгли-Гирей многой шкоды его владениям сделали, но от приязни с ними он не отрекается. Действительно, из Литвы, в то время когда готовились воевать со Стефаном, отправили в Крым (18 августа 1496) посла, Каспара Гармантовича, с поминками; речи этого посла, как после извещал в Москву Менгли-Гирей, были следующие: «Мы сели на коня против Стефана; но у нас с тобой недружбы не было бы». Менгли-Гирей на это отвечал: «У нас со Стефаном правда и рота есть, и его нам оставить нельзя: если хочешь мириться с нами, то мирись и с ним, и нам всем правду и роту учини!» Но так как одновременно с Каспаром Гармантовичем с такими же поминками отправился из Литвы посол Халецкий к Ахматовым детям158, то это не укрылось от Менгли-Гирея: он схватил литовского посла и по обычаю не отпускал, а в то же время послал своих татар грабить литовские владения. Много он послать не мог, потому что посольство Халецкого в Орду беспокоило его: что если Ахматовы дети выйдут против него? В Москве не знали об этом, и в сентябре того же 1496 года отправили послом в Крым князя Ивана Звенца. Он должен был говорить о мире с Александром следующее: «Мы не сослались тогда с тобой, потому что тогда зима была и нам нельзя было отправить послов. Ты к нам приказываешь, что с литовским хочешь мира и помиришься, но то вельми добро; если же литовской возьмет с тобой мир, и, будучи с нами в миру, учинится кому-нибудь недругом, то мы тогда с тобой сошлемся и учиним по думе, как нам с литовским пригоже дело делать». В Наказе князю Звенцу было сказано: «Скажет царь: “Литовский со мной не мирится, так великий князь будет ли со мной на него?” отвечать: “Я тебе говорил в посольстве, что об этом нужно вам переслаться, а мой государь с тобой на всякого недруга за один”».
В то время как Менгли-Гирей занялся, кроме литовского дела, еще и тем, что опасался появления Ахматовых детей, в Москве, как и прежде, не считали более нужным посылать в Крым послов, хотя там главный московский посол, князь Звенец, скончался. Летом 1497 года прислал Менгли-Гирей грамоту, что к нему, через Астрахань, дошли слухи о том, что что-то случилось с Магмет-Аминем. Иван Васильевич, через несколько месяцев после этого (в ноябре), послал было грамоту к Менгли-Гирею о том, как Магмет-Аминь потерял престол, и как он туда посадил Абдыллетифа; но татары, посланные с этими письмами, воротились из степи, потому что случилась гололедица: «полило траву льдом». Когда в феврале 1498 года приехал от турецкого султана Плещеев и привез грамоты и от Менгли-Гирея, который извещал о своих делах с Литвой и о том, что Александр наводит на него Ахматовых детей, Иван Васильевич нашел необходимым переписаться с Менгли-Гиреем. Он отправил Бориса Челищева послом в Крым (29 апреля). В посольстве Челищева говорилось: «Ты пишешь, что великий князь Александр ведет наших недругов на тебя, и мне бы стоять, на чем я слово молвил; то я на своем слове стою, и пойдет на тебя Орда, то мы пошлем на нее касимовского царя, братанича твоего, да также и свою русскую рать и, кроме того, пошлем в Казань, чтобы и Абдыллетиф послал туда свою рать». Мы видели, что по поводу проезда Плещеева через Литву начались у Ивана Васильевича с Александром объяснения, и эти объяснения в посольстве Челищева отразились так: ему дан был Наказ: «Если скажет царь: “Князь великий Александр со мной намерен и хочет идти на меня”; на это Борису отвечать: “Ты, господине, пошли об этом к моему государю, а он, как прежде тебе молвил, так и теперь на том стоит: хочет с тобой Александр помириться, ино то добро, а не хочет, то мой государь с тобой на всякого недруга за один и на Литовского”».
В ответ на это посольство, приехали из Крыма послы (19 августа того же 1498 г.), и с ними приехали люди, бывшие в Крыму с князем Звенцом. Так как с прежними послами из Москвы наказывали постоянно говорить о различных грабежах крымцев, то теперь Менгли-Гирей, отвечая о тех грабежах, большей частью кончал свои объяснения так, что лихих людей много, и с ними ничего не сделаешь. О том же, что делается между Крымом и Литвой, об этом, во-первых, писал Борис Челищев: «Менгли-Гирей приказал говорить к Стефану: «Лядской Король и великий князь Александр присылали ко мне своих людей, и молвят так: «Помирись с нами, а мы пойдем на Волошского», а я им молвил: «Я с вами не мирюсь»; да люди Альбрехтовы и Александровы у меня пойманы, и я из них послал одного человека к ним сказать: «Хотите помириться с Стефаном, и я вас помирю, буду вам третий, а не помиритесь с ним, ино я на вас иду со Стефаном»; Александр того человека поймал и посадил на кол, а Александровы люди и Альбрехтовы сидят у меня в поминанье, да я у них и деньги поймал». О делах с Ахматовыми детьми Челищев писал: «Сказывают, что Орда вельми охудела и опала; да сказывали: приходили черкасы на большую Орду и побили татар добре много, и царю под черкасы жить немочно, и он хочет пойти на сю сторону Дона; а брат твой, Менгли-Гирей, нынеча выступил со всеми людьми из Перекопа и идет его искать». Сам же Менгли-Гирей писал к Ивану Васильевичу об этих делах следующее: «Нам ныне литовскому великому князю недругом надо быть. Ты приказывал с князем Звенцом, что если хотим помириться с Александром, то известить тебя об этом: так у нас с Александром были многие мирные речи, он прислал посла, Каспара, и мы с ним срок учинили, когда послам об мире приехать, и тот срок теперь минул; после этого мы слышали, что Александр к Ших-Ахмату послов отпустил, а сам хочет на Стефана идти, и то все Александров обман; поэтому ты, брат, на шерти стоял бы против Александра и мне весть дал». Эти письма кончались: «Братство свое учини, 70 000 денег пришли» и т. д.
Так знали в Москве, по сношениям с Крымом, о состояния дел в степях, к августу 1498 года. В это время, как мы видели, литовским послам отвечали в Москве, что Александр не правит по докончанью, и поэтому об его делах непригоже посылать ни к Менгли-Гирею, ни к Стефану. Однако же по этому случаю отправлено было в Крым посольство с князем Семеном Ромодановским. Литовский посол Станислава Петрашковича говорил в Москве о делах Литвы с Крымом следующее: «Мы послали к Менгли-Гирею своего посла, Каспара Гармантовича, чтобы быть ему с нами в миру и приязни; он нам сказал, что хочет слать своих послов; а за тем его люди пришли на наши украйны под город Чернигов и шкоды починили, многих людей в плен повели, а посла нашего Менгли-Гирей по сие время у себя держит. А воевода Волошский через свою землю турецкие войска пропустил, и они нам шкоды чинят». Вследствие этих слов, князю Семену Ромодановскому было наказано: «Как даст Бог, приедешь к царю, и будет там человек великого князя, Александра, то спросить того человека, хочет ли он быть с тобой у царя, и захочет быть, то не отговариваться, а править перед ним посольство; да наперед себя послать к царю человека, которого будет пригоже, сказать: «Речи, господине, от государя моего к тебе: одна явная, предо всеми людьми говорить, а другую речь говорить к тебе наедине». Речь явная состояла в предложении мира с Александром и чтобы быть всем троим за один; да о том, что с тем же послано и к Стефану. В тайной речи говорилось: «Помиришься с Александром или нет, обо всем дай ведать, а мы с тобой стоим за один на Ахматовых детей и на литовского; да ответ на твое последнее посольство пришлем, когда возвратится от тебя Ромодановский». Ромодановскому была дана, кроме этого, следующая память: «Учнет Менгли-Гирей ссылаться с Александром большими людьми или малыми, а тебе велит у себя быть, доколе между ними мир состоится, и тебе; того ждать, от царя не ехать, доколе царь не отпустит».