кими послами; подтверждение союзниками ливонцев московских требований относительно ведения переговоров с ливонцами. – Задержка московских послов в Литве и подтверждение Александром Казимировичем договорной грамоты. – Признание со стороны Польши за московским государем титула «государя всея Руси». – Надежды врагов Poccии при известии о смерти Ивана Васильевича и разочарование их в этом, потому что Василий Иванович следует политике своего отца. – Желание со стороны Василия Ивановича вступить на литовский престол после смерти Александра Казимировича и враждебные его сношения с Сигизмундом Казимировичем. – Отношения Московского и Литовского правительств к Крыму, Казани и Ливонии в начале государствования Василия Ивановича в Москве и Сигизмунда Казимировича в Литве
Александр решился наконец вступить в переговоры о мире с Москвой и главному своему союзнику, магистру ливонскому, объяснял причину таких своих действий тем, что союзник его, царь заволжский, пришел было к нему на помощь, но Менгли-Гирей, царь Перекопский, согнал его с Поля; а он, Александр, поэтому должен был объяснять Перекопскому, что Ших-Ахмата приводил не на него, а на Московского; кроме этого, еще то, что Александру приходится защищаться не только от Московского и Перекопского, но литовским и польским границам еще грозят своим нападением турки; наконец, хотя, по условию, литовские войска, в нынешнем 1502 году, должны были помочь ливонским войскам, но они под начальством пана Черника простояли в Полоцке и не шли, потому что денег не было. Вследствие этих и других причин, Александр объявлял, что хочет мириться с московским великим князем, и приглашал к этому же магистра. На это магистр ответил упреками, что литовцы не помогли вовремя; теперь же он не может дать положительного ответа о всем деле, потому что нет при нем всех советников, но вообще благодарит за то, что без него король не хочет один мириться202. Все эти пересылки кончились, однако, тем, что согласие на заключение мира с Москвой и со стороны магистра было дано. В половине декабря Рада Литовского Великого княжества прислала к московским боярам грамоту, в которой объяснялось, что паны Рады просили прислать опасный лист на великих послов литовских и польских, а в Москве дали только на послов литовского великого князя, Александра. При этом паны Рады просили, чтобы также дан был опасный лист на послов ливонского магистра, и извещали бояр, что едет в Москву Сигизмунд Сантай, посол от папы и короля угорского. Этот посол приехал в Москву 29 декабря; 1 января был у великого князя и правил от папы благословение и поздравление, а от короля Владислава поздравление. В грамоте от папы, Александра VI, объяснялось «любимому сыну», что христианским государям нужно соединиться для борьбы с неверными турками и что папа, Александр, «посреди своих иных спасительных попечений», устроение этого союза поручил кардиналу Регнусу. Посол также подал грамоты и от этого кардинала Регнуса, с изложением тех же дел. Таким образом, явился еще посредник, в борьбе Москвы с Литвой, папа, и это посредничество в Москве приняли. На другой день посол должен был явиться к великому князю с речами от короля Владислава, но, вследствие обычного московского угощения, посол «той ночи пьян расшибся, да, за немочью, с королевыми речами не был», а был за него толмач, который и подал списки с этих речей. Так как речи от угорского короля имели тот же смысл, что и два года назад, то и ответ соответствовал прежнему. При этом в ответ на речи пана была изложена главная причина войны: принуждение православных к католичеству, а что против неверных москвичи всегда стояли и хотят стоять. Впрочем, теперь все дело Сигизмунда Сантая заключалось в том, чтобы из Москвы даны были опасные грамоты на послов польских и литовских. Эти грамоты были даны и вместе с ними дана была опасная грамота от «царя всея Руси» для немцев, которые «били челом» Александру, королю польскому и великому князю литовскому, что хотят прислать своих послов к царю всея Руси «бить челом». Литовский посланец поехал из Москвы 18 января, а угорский и папин посол остался в Москве дожидаться александровых и ливонских послов.
4 марта эти послы (Петр Мышковский от Польши, Станислав Глебович от Литвы и Ивашка Гильдорн от немцев) прибыли в Москву и 7-го были у великого князя. Александровы послы в речах говорили, чтобы постановить мир на прежнем докончанье и всех пленных выпустить на обе стороны203. Во время этого первого представления послов были поданы письма Елены Ивановны, через ее канцлера, Сапегу, к отцу, матери и братьям, Василию и Юрию. На эти письма мы обратим несравненно более внимания, чем на самые речи послов, так как эти письма есть вопль о несостоятельности Польско-Австрийской брачной системы, программа того, что надеялись получить ягайловцы посредством брака, и в то же время эти письма были, так сказать, соломинка, за которую хватались погибающие. Весь ум, который создал знаменитую брачною политику, так сказать, вылился в этих письмах, и все, что прежде было разбросано в посольствах, повторилось теперь здесь всецело. «Отец мой, Иоанн Васильевич, Божией милостию, государь всея Руси, самодержец Царства Казанского и иных»: такой титул давала Елена Ивановна своему отцу в то самое время, когда ее муж не употреблял и титула «государя всея Руси» – «Дочь твоя тебе челом бьет… Государь мой муж послал к тебе великих послов о тех обидных делах, которые от твоих людей, с Божия попущения, начались. Многая кровь христианская проливается, жен и детей ведут в неволю, вера христианская гибнет, церкви Божия пустеют, и все это от докончанья, крестного целованья и кровного связанья между вами, христианскими государями». Смысл этих слов мы уже видели отчасти и в посольских речах литовцев; в этом письме, точно так же, как и в посольствах, все дело сводилось к тому, что несколько человек произвели войну: «отцы их, изменники, прежде там в Москве, а дети их теперь в Литве, и дай им Бог, изменникам, то, что было родителю нашему от их отцов; они промеж вас, государей, мутят, а сами по шей в крови ходят» и т. д. О самой же Елене Ивановне говорилось: «Вся вселенная вопиет, и ни на кого, как только на меня, что будто я к тебе, государю, пишу, приводя тебя на то дело, и говорят, какой отец бывает враг своим детям?» Надежды, которые питали литовцы при заключении Александрова брака, высказаны в письме так: «Господин, государь батюшка, вспомни, что я есть служебница и девка твоя, и дал ты меня за такого же брата своего, как и ты; а ведаешь ты сам, что ты дал ему за мной и что потом я ему с собой принесла; однако ж, государь мой держал меня в чести и жалованье… Государь муж мой, его мать, братья его, короли, зятья и сестры, паны Рады и вся земля его, все надеялись, что со мной из Москвы в Литву пришло все доброе, вечный мир, кровная любовь, дружба и помощь на поганство; но теперь видят, что со мной пришло всевозможное зло… а я сама разумею и как вижу, что делается в миру, что всякой заботится о своих детях и всяким их добром промышляет, и только одну меня, по моим грехам, Бог забыл. Господин Батюшка! Слуги наши будучи и не по их силе и не возможно верить, какую казну дают за своими дочерями, да еще и потом каждый месяц дарят и тешат; да это делают и не одни паны, но все так о своих детях заботятся, только на одну меня Господь Бог прогневался, что пришло твое нежалованье». Высказав упрек в том, что московский государь, во-первых, так непочтительно относится к мнению о нем таких важных особ, как мать Александра, его братья короли и паны Рады, а во-вторых, не считает интересы государства так, как считают свои личные интересы польские паны; далее в письма говорится об условиях, на которых литовцы хотели бы теперь по нужде помириться: «писала бы к тебе, государю, отцу моему, об этом и больше, да, ради великой беды и сердечной жалости, не могу ничего умом придумать и только с горькими и великими слезами и плачем тебе, государю и отцу, челом бью: вспомни, Бога ради, и меня, служебницу и кровь свою, оставь гнев безвинный и нежитье с сыном и братом своим, а первую любовь и дружбу, которую вы с ним заключили, соблюди, чтобы, ради того нежитье и нелюбви вашей, еще больше кровь христианская не проливалась, а поганство не смеялось и изменники не радовались…. а теперь муж мой послал к тебе послов, и если в чем он выступил, то в том исправит, а если выступу не было, то смилуйся надо мной, возьми старую любовь и дружбу!..» Наконец, литовцы, чтоб быть последовательными и приводить всякие дела к личным отношениям, в письме говорили, что если на этих условиях не будет заключен мир, «тогда уж сама уразумею, что не к государю моему мужу нелюбовь твоя, а ко мне, что не хочешь ты меня видеть в любви и чести у мужа, свекрови, братьев и подданных…» В письме также много говорилось о Греческом законе; так, например, что если выше упомянутый мир будет заключен: «то святым Божьим церквам и святителям Греческого закона мирное совокупление, а мне в Греческой Вере утверждение». Относительно же принуждений Елены Ивановны к Римскому закону все отвергалось. В письмах Елены Ивановны к Софье Фоминичне и братьям повторялось то же, что и в письмах к отцу, с прибавлением просьбы ходатайства о мире у отца. Вообще, эти слова писем принадлежали столько же самой Елене Ивановне, сколько ей принадлежало все устроение ее судьбы; ее лично несравненно более интересовал не вопрос о значении титула государя всея Руси, а, как увидим ниже, собольи меха и тому подобные вещи. Иван же Васильевич по достоинству оценил все эти письма. Отпуская послов, он сам говорил против речей и письма дочери к ее канцлеру, Сапеге: «Привез ты нам грамоту от дочери, да и словом нам от нее говорил; но в той грамоте она иное не по делу писала, и непригоже было ей к нам так писать». При этом Иван Васильевич повторил то, что обыкновенно говорилось об известности принуждений православных в Литве к Римскому закону, и кончил также известными словами: «Ты, дочка, к Римскому закону не приступай, и хотя бы тебе за то до крови пострадать, и ты бы пострадала, а того бы не учинила. А нечто поползнешься и к Римскому закону приступишь своей волею или неволей, то от Бога погибнешь, а мне и твоей матери тебя не благословили, а с зятем нашим у нас из-за этого будет беспрестанная рать». Согласно с этой речью был написан и ответ Елене Ивановне