В этих военных действиях прошел конец июля (потому что с конца июня до конца июля воеводы и князья беспрепятственно со стороны литовцев сходились), август и начало сентября 1508 года. Когда воеводы пошли к Вязьме, то князь Михаил Львович Глинский поехал на подводах в Москву, куда прибыл 10 августа. В тот же день Глинский – Немец, как его назвали в Москве, вместе со своими приятелями пировал у великого князя. Великий князь Глинского с товарищами дарил на пиру и дал ему на приезд два города: Малой Ярославец и Медынь. Провеселившись девять дней в Москве, Глинский отправился в свои города, Мозырь и Туров243. Глинский приехал в Москву не только за тем, чтобы пировать и лично ударить челом великому князю, но и за другими делами; так он говорил великому князю, что «Максимилиан король мыслит доставать своего отечества, Угорского королевства, потому что Владислав король болен, а сын его мал. Владислав хочет, чтобы сына его взяли на Угры, а паны угорские хотят взять на Угры своего же Угрина, Максимилиан же хочет посадить на Угры из своей руки, поэтому надо помочь ему на польского короля, чтобы он ему не мешал в том деле: и будет тебе, государю, для своей чести, пригоже послать к Максимилиану цезарю о том грамоту, чтобы он был с тобой в братстве; и любви, и на Польского за один, и если нельзя твоему человеку до него донести, то прикажи мне, и я со своим человеком доставлю ее к Максимилиану цезарю; в тех землях обычай таков, что великие государи ссылаются меж собой грамотами, и таким образом их дела делаются; а пригоже или не пригоже вам так, государь, делать, то ты ведаешь». Когда Глинский уехал из Москвы, то здесь нашли, что пригоже к Максимилиану послать грамоту, потому, что король Максимилиан был с отцом великого князя в любви и братстве, а в договорной грамоте написано именно: быть за один за Казимира и его детей. Поэтому в след за Глинским была послана грамота для передачи ее Максимилиану; грамота была о том, что великий князь начал добывать своей отчины, города Шева, а Максимилиан по договору помог бы ему в этом. Князю Михаилу Львовичу было наказано, чтобы он ту грамоту препроводил к Максимилиану, и если сам хочет какую грамоту послать к Максимилиану, то прислал бы с нее список244. Как отношениями московского государя к императору, так точно и его отношениями к Дании, Глинский тоже пользовался. Отправляясь в свои владения, где сидели его братья, Глинский просил у великого князя людей в свои города. Великий князь исполнил просьбу: он дал Глинским людей русских и татар Городецких (Касимовских). Устроив таким образом свои дела в Москве, Глинский теперь очутился у Сигизмунда в тылу.
Из выше изложенных военных действий мы можем видеть, что хотя литовцы и наступали, но действовали не совсем удачно. Москвичи хотя и отбивали их, но не давали сильного отпора, потому что значительная часть войск должна была оберегать украйны, вероятно, из опасений перед набегом татар245. Эти обстоятельства, неудачная война, наступление осени и появление Глинского в Мозыре повели к тому, что 19 сентября по опасной грамоте, данной в августе, приехали в Москву послы от короля Сигизмунда и говорили о мире. Сначала они потребовали возвращения городов, которые издавна принадлежали Литве, но, получив обыкновенно даваемый на эти требования ответ, объявили, что король поступается теми городами и волостями, что были в перемирье с Александром королем, но те, которые великий князь поймал после, следует возвратить; да также еще возвратить Чернигов, Любеч, Дорогобуж, Торопец. После долгих спорных речей послы сказали, что король поступается и этих городов, но просили, чтобы великий князь поступился Смоленских волостей. После спорных речей и по этому поводу великий князь велел сделать уступку некоторых волостей, и договаривающиеся на том порешили, что учинить вечный мир, который был утвержден 8 октября. Пленных постановлено выпустить с обеих сторон246. Владения служебных князей, Шемячича, Можайского, Бельских с товарищами, остались за Москвой. Василий Иванович, принимая Глинского в службу, обещал стоять за его отчины, и потому дозволялось Глинскому с бpaтиею воевать за Литовскую землю, за свою обиду, а которые города они возьмут, то на них сидеть Глинским, а великому князю в них не вступаться. Но это обещание при заключении мира не было исполнено: все земли Глинских остались за Литвой, и Глинским с товарищами отдан был приказ ехать в Москву. Кроме вечного мира между государями, заключен был союз на всех неприятелей и на татар; но в этом последнем отношении был исключен только один Менгли-Гирей, который так мало вредил Москве в последнюю войну и так плохо помогал Литве, так что в настоящее время, почти как и всегда, оба государя в сущности не могли сказать, в каком они отношении находятся к Крыму.
Никто не знал так хорошо тех болезней, которыми страдало Литовско-Польское государство, и никто лучше не усвоил системы польских действий в отношении к Москве, как князь Михаил Львович Глинский. Управляя Литвой при Александре, он знал хорошо ее дела, и с его именем связано самое важное дело того времени. Когда Иван Васильевич объявил, что начинает войну с Литвой, потому что там принуждают православных принять Римскую Bеpy, то Князь Михаил Львович должен был ехать в Угрия к Владиславу Казимировичу и просить помощи на московского государя. Здесь он должен был говорить: «Ваша королевская милость оказала бы помощь нашему государю, не только ради вашего кровного связанья, но для Святой Веры христианской, которая водворена трудами деда вашего, короля Владислава (Ягайла). От тех времен до нынешних Русь хочет сделать, чтобы Святая Bеpa исчезла в Литве. Не только Москва, но и некоторые княжата восстали на отца вашего, короля Казимира, не для иного чего, но только против Святой Веры, и ради этого же они и теперь восстают на Вашу милость, сыновей короля Казимира; брат ваш некоторых из них казнил, а другие от этого убежали к московскому государю. Этот несправедливый князь начал войну потому, что некоторые Русской Веры принуждены были приступить к Церкви Римской, и об этой причине войны сам московский князь гордо приказал к своему зятю»247. Мы не имеем права сказать того, что один из руководителей дела и на которого возложено было говорить сейчас приведенные слова не сочувствовал им. Но, с другой стороны, нас может поразить то, что гонитель православных в то же время поддерживался партией, состоящей только из русских, с которыми и начал свое знаменитое восстание. Михаил Львович Глинский – русский князь католического исповедания, татарского происхождения (как это видно из его родословной)248, получивший образование в Западной Европе, в эпоху папы Александра VI, принадлежал к числу тех талантливых государственных людей, перед которыми имеют право благоговеть все поклонники правил политики современника Глинского, Макиавелли, но по истории Глинского могут они судить, какова бывает судьба людей, руководящих подобными правилами. Лучшей оценкой талантов Глинского служит то, что о князе Бельском и других отъезчиках в Литве скоро забыли, но о князе Глинском никто не забывал. Пока существовал Глинский, литовцы не могли думать, что он не будет им мстить за свою обиду. Сигизмундовы послы, заключившие вечный мир, когда доехали до Смоленска, то прислали королевского человека с грамотами о том, что прибежали слуги королевского изменника и говорили, что у него такая мысль: «Только государь с королем помирится, то он со своими пойдет в степь и будет владениям обоих государей шкоды чинить»; поэтому король, обыскав это дело, приказал заставить им дорогу в Поле. Василий Иванович отвечал: чтобы король своих людей не посылал на князя Михаила с братией, а если послал, то воротал бы и велел бы пропустить без всякой зацепки. К князю же Глинскому была послана грамота, чтоб ехал он в Москву, где его с братией вознаградят за потерянное. Когда Глинский не оправдал надежд литовцев и поехал в Москву, то из Литвы была снова прислана грамота, что князь Михаил только хочет проводить свою братию в Москву, а государю служить не хочет и пойдет в Поле, и то бы государю было ведомо. Доносам не верили, и когда Глинский уже приехал в Москву, то из Литвы начали уже прямо требовать его казни за то, что он уморил короля Александра. Эти требования кончались следующими словами: «Если ты, брат, так сделаешь, то мы от сего времени со всеми, которые тебя сгрубивши; кто бы они ни были, побегут к нам, будем точно таким же образом поступать». На это дан был ответ, что так сделать нельзя, потому что Глинский бил челом в службу государю, когда была валка с королем. Для того чтобы добиться своего, литовцы отыскали и дела, на которые трудно было отвечать. Литовский посол говорил от короля: «Король Датской прислал к нам лист, который прислал к нему наш изменник Глинский; мы тебе этот лист представляем, и ты сам посмотри, гораздо ли то делается, что наш изменник, а твой слуга пишет на нас к христианским государям неправые слова? За такие дела ты казни его, чтобы он вперед того не починал». Москвичи на это не отвечали. У литовцев жалобы на Глинского были истощены, но для Глинского был неистощим вопрос об Елене Ивановне. Еще прежде последней жалобы литовцев на Глинского, Василий Иванович обращался к сестре: «Король из докончанья выступает, ее, государеву сестру, не во что держит». На эти слова мы не знаем ответа. Но через несколько времени Василий Иванович опять наказывает сестре: «Чтобы она отказала свою мысль, как ее прожиток, и нет ли которой нечести от короля и от панов, и как к ней вперед государю посылать людей своих?» Ответа на это мы тоже не знаем. Кроме этого, почти каждый посол из Москвы в Литву обращался к Елене Ивановне с вопросом от брата об ее житье-бытье. Наконец, один из этих послов, Константин Замыцкой, прехавши из Литвы, объявил: «Сказывала ему королева и великая княгиня Елена Ивановна: хотела она из Вильны ехать в свое имение, в Бреславль, и наперед себя послала людей своих, но воевода Виленский и воевода Троцкий с товарищами ее, королеву, в Бреславль не пустили и говорили, что делают это потому, что она едет к Москве, а наперед себя казну посылает; да взяли воеводы королеву за рукава и из Пречистой вывели и, посадя в сани, повезли в Троки, а из Трок отвезли в ее село, Биршаны, потом из Биршан в Стекляшки; людей же от нее всех разогнали». Вследствие этого отправилось в Литву посольство, в котором, изложив все выше сказанные обстоятельства, послы, от им