Допустим, мы организовали небольшой магазинчик и начинаем торговую деятельность. Все, что интересует нас на первом этапе — просто отбить вложенные деньги и выйти в прибыль. То есть каждая сделка должна быть прибыльной, и мы страдаем и от каждой траты денег на предвиденные и непредвиденные расходы, и от любых убытков.
Постепенно нам удается встать на ноги, и здесь цель немного меняется — важно, чтобы сумма доходов была больше суммы расходов. У нас нет лишних денег, которые мы готовы вкладывать в развитие нашего магазина, в расширение сети, в рекламу, в логистику. Нам важно не уйти в отрицательные показатели по марже.
Это и есть колониализм. Вспомните слова генерального контролера финансов Франции, Жана-Батиста де Машо д’Арнувиля из предыдущей части: «Колонии Франции должны давать деньги, а не потреблять их». Это и есть чистой воды колониализм. В логике французов, выраженной словами Машо, общая сумма сделок по колониальной торговле должна быть прибыльной, причем на каждом этапе. Колония должна приносить прибыль, иначе от нее легче отказаться, поскольку пропадает смысл в ее существовании.
Но давайте предположим, что мы разработали амбициозный план — развить наш магазинчик до размеров супермаркета (даже не так — до размеров федеральной сети). В этом случае нам нужно не делить полученную прибыль, а постоянно вкладывать ее в развитие. Более того, нам нужно иметь и свое производство, и свою службу логистики, и свою службу реализации. Примером тут может служить нефтяная империя, построенная Джоном Рокфеллером.
Из книги Дэниэла Ергина «The Prize», название которой у нас перевели почему-то как «Добыча»:
«Рокфеллер предпринял первые шаги в интеграции процесса организации поставок и дистрибуции внутри своей организации, стремясь обезопасить все свои операции на шатком, подверженном перепадам рынке и укрепить свои позиции по сравнению с конкурентами. Фирма Рокфеллера покупала в собственность наделы земли, где рос белый дуб, необходимый для производства бочек, закупала цистерны и склады в Нью-Йорке и суда на Гудзоне. Рокфеллер установил один принцип, которому с религиозным рвением следовал всю жизнь, — выстроить и удерживать сильную финансовую позицию. Уже к концу шестидесятых годов ему удалось аккумулировать достаточные финансовые ресурсы, чтобы его компания не была в зависимости от банкиров, финансистов и спекулянтов, в такой степени в какой находились тогда железнодорожные компании и другие участники нефтяного бизнеса. Финансовый капитал не только защищал компанию от банкротства и экономических кризисов, от чего страдали их конкуренты, но также позволял извлекать немалую выгоду из сложных экономических ситуаций».
И далее:
«Стандард ойл» в отношениях с железнодорожными компаниями не остановилась на скидках. Она стала использовать свое положение для того, чтобы ввести практику «уступок». Конкурирующая фирма могла платить перевозчику доллар за баррель нефти, отправленной в Нью-Йорк. А железнодорожная компания, обернув эти деньги, выплачивала двадцать пять центов с этого доллара ее конкуренту — «Стандард ойл»! Что, конечно же, в свою очередь давало огромную финансовую поддержку «Стандард ойл», которая и так платила по более низким расценкам. На самом деле все это означало, что конкуренты, сами того не зная, субсидировали «Стандард ойл». Мало что из остальных приемов, практикуемых «Стандард ойл», вызывало такую бурю протеста у публики, как эти самые уступки, по мере того как они постепенно становились известными».
Рокфеллер в конкурентной борьбе где-то мог продавать нефть ниже себестоимости, чтобы разорить своего противника и завоевать рынок. Мог занять какой-то рынок не потому, что он выгоден, а только чтобы сюда не пришел его конкурент. И так далее.
Таким образом, здесь речь уже идет не о прибыльности в каждой конкретной сделке, не о прибыльности компании в определенный конкретный период, а о торговой экспансии — иногда в убыток себе, но неизменно или ради монополии, или ради господствующего положения на рынке. Более того — это положение достигается совершенно нерыночными методами. Как будто на середине одновременного сеанса игры в шахматы один из игроков вдруг начинает бить остальных шахматной доской по голове и объявляет себя победителем! Формально он прав: вы лежите без сознания, и следующего хода уже не сделаете.
Что позволило британской ОИК сменить стратегию «маленького магазинчика» на экспансионистскую политику? Ответ прост — кредит и господдержка, тот самый кредит, о котором мы так подробно говорили в части VI. Ну а господдержка выразилась в больших эскадрах Роял Неви, присылаемых правительством Британии для спасения дел Компании. Проще говоря, у англичан оказалось больше денег и ресурсов, чем у французов. Дело ведь не только в Лалли. У британцев тоже случались громкие провалы и поражения, тоже были глупые и неумелые исполнители. Но британская ОИК благодаря деньгам и ресурсам могла позволить себе ошибаться, для французов же любая ошибка из-за недостатка сил и средств становилась смертельной. Именно это и произошло.
При столкновении двух систем — колониализма и империализма — империализм однозначно победил. Точно так же, как любой маленький магазинчик проиграет в конкурентной борьбе с транснациональной корпорацией.
Итак, британская Ост-Индская компания победила французов, оттеснила голландцев, отобрала у индийцев некоторые княжества. Но хорошо, посланцев французской монархии англичане победили. А как же сама Индия? Разве она не была гораздо богаче, гораздо многолюднее, гораздо сильнее, чем Англия, Франция, Голландия, да и вся Европа вместе взятые? Это одновременно и правда, и нет. Индия была и богаче, и густонаселеннее, и сильнее. Основная проблема в том, что элита Индии в массе своей оказалась компрадорской, продажной. Европейцы всегда находили в Индии представителей местной элиты, готовых за деньги или материальные блага встать на их сторону. И в результате боеспособные образования (пираты Ангриа, маратхи) были задавлены самими же индийцами при весьма скромной поддержке европейцев. Проще говоря, из-за продажности и властолюбия своей элиты Индия стала из субъекта политики её объектом. Именно поэтому субконтинент сумела завоевать даже не прочная структура типа корпорации Джона Рокфеллера, а рыхлое, аморфное образование — британская Ост-Индская компания.
Внутреннее состояние ОИК лучше всего иллюстрирует отрывок из книги Ниалла Фергюссона «Империя: чем современный мир обязан Британии»:
«Экономисты называют ситуацию, когда владельцы компании испытывают неустранимые трудности в управлении служащими, агентской проблемой (проблемой «принципал — агент»). Трудности растут пропорционально расстоянию между теми, кому принадлежат акции, и наемными работниками.
Здесь следует сказать несколько слов не только о расстоянии, но и о ветрах. Около 1700 года плавание из Бостона в Англию занимало четыре-пять недель (обратная дорога — пять-семь недель). Путь до Барбадоса занимал около девяти недель. Из-за ветров торговля подчинялась сезонному ритму: суда уходили в Вест-Индию в ноябре-январе, а в Северную Америку — с середины лета до конца сентября. Но плавание в Индию и обратно длилось гораздо дольше: на поездку из Англии в Калькутту через Кейптаун требовалось в среднем около полугода. В Индийском океане с апреля по сентябрь дуют юго-западные ветра, с октября по март — северо-восточные. В Индию надо было отправляться весной, вернуться же домой, в Англию, можно было только осенью.
Долгие плавания между Азией и Европой делали монополию Ост-Индской компании одновременно и затруднительной, и легко осуществимой. В отличие от торговли с Северной Америкой, в индийской торговле малые компании не могли составить конкуренцию крупным. К 80-м годам XVII века сотни компаний возили товары в Америку и Карибский регион и обратно. В то же время издержки и риск шестимесячного плавания в Индию поощряли концентрацию торговли в руках одной крупной компании. Однако эта крупная компания испытывала трудности с контролем над сотрудниками, поскольку им требовалось полгода только для того, чтобы добраться до места работы. Директивы шли так же долго. Поэтому служащие Ост-Индской компании пользовались значительной автономией. На самом деле большинство их находилось совершенно без присмотра со стороны лондонского начальства.
А поскольку жалование сотрудников компании было относительно скромным (писарю платили пять фунтов стерлингов в год — не намного больше, чем домашней прислуге в Англии), большинство их не стеснялись вести бизнес на стороне, за собственный счет. Позднее это прозвали «старыми добрыми экономическими принципами Лиденхолл-стрит: маленькое жалование и огромный приработок». Иные пошли еще дальше: забросили работу в компании и сосредоточились на собственном бизнесе. Эти нарушители монополии были сущей бедой для директоров в Лондоне».
Так, например, «основатель Британской империи» Роберт Клайв прибыл в форт в 1743 году в качества писца с окладом в 15 фунтов в год — а потом, через несколько лет, уже будучи лордом, бароном Плесси и генералом, нагло похвалялся в английском парламенте: «Я бродил по открытым для меня подвалам между грудами золота и драгоценностей!». Клайв награбил для себя и Компании столько, что вошел в число богатейших людей мира. Писатель Хорас Уолпол писал о нем: «Прибыл генерал Клайв, обладатель поместий и бесчисленных бриллиантов. Когда нищий просит у него милостыню, он отвечает: «Друг мой, у меня сейчас нет с собой мелких бриллиантов». После возвращения в Англию Роберт Клайв угодил под парламентское следствие по делу о хищениях в Индии. Следователи сильно занизили размер его состояния, и оценили его в 234 тысячи фунтов стерлингов. При жаловании в 15 фунтов в год такое состояние можно было заработать разве что за несколько десятков тысяч лет. Тем не менее в парламенте Клайва оправдали — «за оказанные Родине огромные услуги».
Вообще «Разграбление Бенгалии» после битвы при Пл