— Свадьба завтра будет, сын мой, — сказал епископ, который лучился от счастья. Он, как крестный отец Меровея, уже видел себя самым влиятельным лицом королевства. — Не будем затягивать.
— А как же … Она же родного дяди жена…, — попытался задать самый важный вопрос Меровей. — Так разве можно?
— Королевским особам дозволяется, — покровительственно сказал епископ Претекстат. — Я этот грех на себя возьму.
Аудовера невольно сжалась. Она уже слышала похожие слова, и ничего хорошего из этого не вышло.
С венчанием тянуть не стали, оно произошло в полдень следующего дня. И, как выяснилось, не зря, потому как не прошло и двух недель, как к воротам Руана подскакал король Хильперик во главе полусотни всадников.
— Дети мои, прячьтесь в церкви, я ненадолго задержу короля, — бледный, как полотно, епископ только что получил злую весть. Молодожены успели сбежать лишь каким-то чудом, и деревянная часовня, в которой они укрылись, была чуть больше хижины бедняка.
Рассвирепевший король, который неделю не слезал с коня, со стоном сел на скамью. Ноги не держали его. Тяжелый взгляд, которым он сверлил епископа, не предвещал ничего хорошего. Претекстат был один. Аудовера, которая прекрасно знала повадки своего мужа, удалилась в монастырь несколько дней назад. Она слишком ценила ту жизнь, что у нее была.
— Чего тебе не хватало? — спросил, наконец, король у епископа. — Разве я не был щедр к тебе? Почему ты замыслил измену?
— Какая еще измена? — притворился непонимающим епископ. — Они любят друг друга, и я обвенчал их. Бог есть любовь, мой король.
— Ты считаешь меня за дурака? — устало спросил Хильперик. — Вы же за это брата Хариберта от церкви отлучили, забыл? А он всего лишь сестру жены за себя взял. Твою подпись на том свитке я своими глазами видел.
Епископ забегал глазами, но быстро нашелся.
— Она монашкой была, потому и отлучили.
— Веди меня к ним! — махнул рукой король. Что бы он без Фредегонды делал? Сначала к ней прилетел гонец, который доложил, что Меровей бросил свое войско, а потом соглядатай в Руане сообщил и вовсе дикую новость. Как она кричала тогда:
— Я же говорила, что ее убить нужно! Эта тварь не успокоится! Мальчишку упустил, ее упустил! Да что же ты творишь, муж мой? Я же, как знала, верного человека к ней приставила!
Хильперик кивал головой. Он злился на себя и признавал правоту жены. Если бы не она, парочка сбежала бы в Австразию, и на его престол был бы законный претендент. Дело оставалось за малым — убить отца!
— Я казню их обоих, — пообещал он.
— Поздно, — мрачно сказала Фредегонда. — Вышли эту суку в Мец. Там герцоги почти договорились. Она нам теперь в Австразии нужна, пусть мешается у них под ногами, и интриги плетет.
И вот теперь король Хильперик стоял перед убогой церквушкой, за хлипкими деревянными стенами которой прятались молодожены. Сын, который его предал, и жена брата, которая его обманула. Он не станет им угрожать, это уже было бессмысленно. Он сделает по-другому.
— Что же вы натворили? — покачал Хильперик головой с видом крайнего разочарования и скорби. Он смотрел на сына и его жену, которые стояли в церкви, взявшись за руки. На их лицах было написано выражение растерянности, и какой-то обреченной решимости.
— А что такого? — упрямо спросил Меровей. — Я ее люблю, и я на ней женился. Ты-то сам как поступил?
— А меня ты забыл спросить? — поинтересовался Хильперик. — Я вроде как твой отец.
— Я так решил, — упрямо заявил сын.
— Решил, значит, — протянул Хильперик. — А ты, Брунгильда, зачем это сделала? Ты же обещала, что от тебя неприятностей не будет? Забыла?
— А какие у тебя неприятности? — непритворно удивилась королева. — Я же теперь сноха твоя. Мой муж — парень хороший, не обижает меня. Чего мне еще хотеть? Я вдовой осталась по твоей милости, а без защитника одинокой женщине ой как тяжело. Меня же теперь даже бродячая собака облаять может.
— Я бы тебя в обиду не дал, — поморщился Хильперик.
— Да? — удивилась Брунгильда. — В монастырь бы отправил? Или за графа какого-нибудь выдал? Нашел дуру! Я меньше, чем за короля, замуж не согласна идти. Ты по сторонам посмотри, много неженатых королей видишь? Так вот!
— Епископ! А, вот ты где! Иди-ка сюда!
Бледный Претекстат подошел. Он был готов к самому худшему. Лейды короля поглядывали на него с презрительной усмешкой, и он обливался потом под роскошным облачением. В Галлии до этих пор никто не смел убивать епископов. Так всё когда-нибудь в первый раз случается. Королей из рода Хлодвига тоже нечасто режут прилюдно…
— Я клянусь святым Мартином, что не разлучу этих людей. Я разделю с ними трапезу[73], и не причиню им вреда. Свидетельствуешь мою клятву, святой отец?
— Свидетельствую, — непослушными губами прошептал епископ. Не так, ох не так он себе все это представлял.
— Тогда я пошел отдыхать. На ужин всех жду, — бросил король и удалился в дом епископа.
Вечер прошел скомкано, один лишь король за столом был весел и шутил. Остальным кусок в рот не лез, а Меровей, так и вовсе, опрокидывал в себя кубок за кубком. Впрочем, король быстро ушел спать, уж очень устал Хильперик за последние дни. Утром он зашел со спальню сына, открыв дверь ударом ноги.
— Покувыркались? Собирайся, в Суассон поедешь, — бросил он сыну. На невестку он даже не посмотрел.
— Ты же поклялся святым Мартином, — потрясенно сказала Брунгильда.
Хильперик посмотрел на нее неподвижным, как у дохлой рыбы, взглядом.
— Я тебя обманул, — бросил он и обратился к сыну. — Выезжаем немедленно.
Потом он снова повернулся к Брунгильде.
— Я прошу тебя еще раз. Не делай глупостей, если хочешь увидеть сына. Больше я тебе такого не прощу.
— Сын? Я увижу моего мальчика? — она вскочила в постели, не обращая внимания на оголившиеся плечи.
— Увидишь, и довольно скоро, — ответил ей Хильперик. — Ты поедешь домой вместе с детьми и своим барахлом. И ни одна собака не посмеет тебя облаять. А если она это сделает, я вырву ей глаза.
Назад они ехали неспешно, а Хильперик мрачно смотрел по сторонам и морщился. Собрать подати будет затруднительно. Кое-где и собирать-то их стало не с кого. По этой дороге шли домой отряды саксов, и у Хильперика защемило сердце. На день пути живых людей и вовсе не осталось. Они еще укрывались где-то в лесах, но выходить к своим домам боялись. А уж когда мимо шел конный отряд, то и вовсе прятались от греха подальше. Обгорелые руины видел Хильперик на месте крепких хуторов, в каждом из которых он бывал когда-то. Он знал и их хозяев. Эти земли давали лучших воинов, а теперь тут лишь обгорелые остовы домов. Нужно будет земли переделить заново, да сервов с юга нагнать, пусть землю пашут. На целое поколение эта земля запустела. Теперь ждать придется, когда младшие сыновья подрастут, да отселяться от отцов станут. А это годы, долгие годы…
До столицы оставалось три дня пути, когда навстречу их отряду прискакал покрытый грязью всадник.
— Государь, напали на нас. Суассон шампанцы грабят.
— Где королева, где дети? — разъярился король.
— Королева с детьми из города ушла, и уже армию собирает. Она только вас и ждет.
Хильперик повернулся к сыну. От изощренного в хитростях короля не укрылась его внезапная бледность, и он тут же понял все.
— Ах, ты, сволочь, — почти ласково сказал Хильперик. И от его пронизывающего взгляда в груди у Меровея поселилась черная жуткая пустота. — Любишь, значит, эту стерву? А ведь я тебе почти поверил. Думал, ты на южные города целишься, или щенка ее решил под нож пустить. А ты вон что задумал! Пояс снимай![74]
— Отец! — попытался сказать в свое оправдание хоть что-то Меровей.
— Если бы я промедлил, то меня бы в городе убили, а ты бы с этой испанкой править стал. Говори, кто это придумал? Она или епископ? Ну, что молчишь? Или тебя на пытку взять?
— Епископ, — опустил голову Меровей. — Пощади, отец! Я в монастырь уйду, клянусь!
— Взять его! Глаз с него не спускать! Как на место придем, под замок посадить. Астульф, головой за него отвечаешь! — орал разъяренный король. — К Суассону скачем! Жрать и ссать будем на ходу!
— Да, мой король! — пожилой воин, заставший еще мятеж Храмна, все понял сразу. Потому его Хильперик и выбрал. Хуже нет, когда отец с сыном воюют. Лучше такую хилую поросль вырезать сразу. А детей король еще родит, баб вокруг много.
Глава 19
— Сыночек! Любимый! — Брунгильда обливалась слезами, обнимая подросшего без нее сына. Хильдеберт вцепился в мать, и не хотел ее отпускать.
— Мне дядя Гогон нянек дал, да только я все равно тебя ждал, — посмотрел он на нее огромными голубыми глазами. — Я плакал часто, но так чтобы меня не видел никто.
— Все правильно, ты же король. А король не может быть слабым. Я тебя больше никогда не брошу, — прижимала его к себе королева. Она даже не утирала слезы, что катились по ее лицу непрерывным потоком.
— Обещаешь? — спросил ее сын.
— Обещаю!
Ее появление было не то, чтобы торжественным. Она приехала к себе домой так, как будто вернулась из поездки на богомолье, вполне буднично. Словно и не было той войны, убийства мужа, плена и нового брака. И особой радости ее появление тоже ни у кого не вызвало. Гогон присвоил себе звание «воспитатель короля» и так закрепил свою власть. Судя по всему, ему удалось удержать страну от сползания в гражданскую войну. Блестяще образованный ритор и опытнейший переговорщик сшил между собой буйную знать, что чуть не утопила все вокруг в крови. И не в последнюю очередь это произошло потому, что он стал человеком бургундского короля. Появление королевы на первом же совете после приезда обернулось чудовищным унижением.