— Cui bono, говоришь! — удивленно протянул Гунтрамн. — Я много слышал о тебе, но ты смогла меня удивить. Тебе, и впрямь, незачем было убивать моего брата, ты только теряешь от этого. Но вот что с верностью ему?
— Самые уважаемые епископы королевства будут свидетельствовать, государь. И три сотни лучших людей из свободных франков. Они поклянутся на Библии, что я была верной женой, и что они не слышали слухов, порочащих меня.
— Вот как? — удивился Гунтрамн. — Если это случится, то я, безусловно, поверю им, и возьму под свою руку твоего сына.
— Вы это увидите, государь, — пообещала Фредегонда. — Я уже созываю их в Париж. Есть еще один вопрос…
— Какой же? — спросил Гунтрам.
— Земли, король. Не дайте ограбить вашего племянника. Заберите то, что считаете своим, но вероломным убийцам моего мужа не давайте ничего.
— Земли??? — захохотал Гунтрамн. — Тут уж будь спокойна! Да они лесного хутора у меня не получат! Они уже перетянули к себе Тур и Пуатье. Епископ Григорий скоро молиться будет на Брунгильду, придется вразумить его.
— А Гундовальд[85], мой король? — с милой улыбкой спросила Фредегонда.
— И Гундовальд тоже на их совести, — кивнул головой Гунтрамн. — Его же Бозон из Константинополя притащил, а он человек Брунгильды. А теперь этот самозванец мои города занял, волосы посмел отрастить, и братом меня называет. А ведь его отец не признал, велел остричь и со двора прогнал.
— Я буду спокойна, мой государь, — со значением сказала Фредегонда, — если часть сокровищ моего мужа побудет на хранении у вас. Так будет безопаснее.
— Какая именно часть? — впился в нее взглядом Гунтрамн.
— Примерно треть, — улыбнулась ему Фредегонда.
— Половина, — отрезал Гунтрамн. — Мне усыновление племянников очень дорого обходится. Одно беспокойство от них.
— Половина, — покорно сказала Фредегонда.
— И вот еще что, — решительно сказал Гунтрамн. — Я епископа Претекстата в Руан верну, он молит о прощении и пересмотре дела.
— Но он же заговорщик, — побледнела Фредегонда.
— Не обсуждается, — отрезал Гунтрамн. — Я так решил.
— Как скажете государь, — покорно сказала Фредегонда.
— Я чувствую, мы с тобой поладим, — с удовлетворением сказал Гунтрамн. — Я не дам тебя в обиду. И твоего сына тоже. Но ты из Парижа уезжай. Под Руаном есть вилла Берни. Будешь жить там и растить сына. Узнаю, что снова плетешь интриги, не обижайся. Мы договорились?
— Да, государь, — склонила голову Фредегонда. — Я сделаю все, как вы велите.
Фредегонда смотрела на огонь и думала. Ей всегда хорошо думалось в такие моменты. Все закончилось неплохо, а ведь могло быть куда хуже. Она осталась жива, и жив ее маленький лев, Хлотарь. Она даже из медвежьего угла своего королевства крепко держала все дела в своем кулаке. Знать Нейстрии признала ее регентом при сыне, и Фредегонда понемногу прибирала власть к рукам, вырезая самых опасных. Она на словах была покорна Гунтрамну, но ведь это только слова. Как только представится возможность, она ударит. Если это не случится завтра, значит, случится через год, или через пять, или через десять лет. Она, Фредегонда, никогда и ничего не забывает. Она отомстит. Она обязательно отомстит! А если это не сделает она, то отомстит ее лев, ее надежда, ее маленький король. Пусть пока он еще сладко посапывает у ее груди, но он вырастет, а мама научит его, как нужно обращаться с врагами. Он победит всех, и станет единственным королем Франков, как его великий дед Хлотарь. Она знает это точно!