Разобщенное пространство квартала
Взаимодействие частного и публичного в пространстве квартала затрудняется еще и тем, что новые городские архитектурные формы нарушают структуру этого пространства. Исчезают улочки, прокладывавшие привычные маршруты. Маленьким магазинчикам и лавочкам приходит конец: вместо них появляются торговые центры, куда часто приезжают на автомобилях. Выражение «пойти пройтись» в этом функциональном пространстве теряет смысл. Что касается кафе, они становятся слишком дорогими для завсегдатаев прежних бистро, теперь здесь не сидят подолгу; разве что пари по поводу результата на ипподроме иногда оживляет жизнь квартала.
Отношения между соседями изменились. Лифт—это не вертикальная улица; раньше можно было видеть идущих по улице людей, и было известно, у какой двери они остановятся; их идентификация облегчалась тем, что дома отличались друг от друга, в то время как лифт скрывает своих пассажиров от взглядов посторонних, доставляет их на абсолютно одинаковые лестничные площадки, и двери подъездов тоже легко перепутать. Похожесть всех этих мест порождает анонимность. Соседи не исчезают—шум легко проникает через перегородки и перекрытия,—но исчезает соседство. Опрос, проведенный в 1964 году, показал, что в новых жилых комплексах общения между их обитателями почти не было: 68% жильцов никоим образом не общались с соседями по лестничной клетке, 50% не имели никаких отношений у себя в микрорайоне и 21% не вступал ни в какие отношения ни с кем и нигде59.
Воздержимся, однако, от ностальгии. Нечуткость градостроителей к общественным процессам не объясняет произошедшего в это время гораздо более масштабного социального сдвига. Без сомнения, архитекторы больших жилых комплексов, отвечающие за реновацию трущоб в 1950-1970-е годы, не поняли, что городское строительство выполняет социальную функцию, помимо очевидных утилитарных (жилье, торговля, работа). Их проекты не дают возможности возникнуть переходному пространству, одновременно частному и публичному. Однако и сами кварталы в прежнем смысле слова изменились. Положим, Майоль в конце 1970-х все еще может рассматривать улицы Круа-Русса* как переходное пространство, но можно с уверенностью утверждать, что даже в таких чудом сохранившихся оазисах жизнь квартала стала беднее, общение его обитателей сократилось. Изменился образ жизни. Все спешат, проводят все меньше времени в своем квартале. У правил квартала есть и отрицательная сторона. Это и постоянная слежка друг за другом, и неодобрительные пересуды за спиной. Современный индивидуализм плохо вяжется с подобной «опекой»: как жить свободно под неусыпными взглядами кумушек-соседок? Буржуазные нормы приватности (не вступать в отношения с соседями и т. п.) приживаются не только потому, что лица, ответственные за городское хозяйство, общественную гигиену или социальную поддержку, уверенные в правомерности своих действий, навязывают их простому народу, переселяя и перемещая людей для их блага и комфорта,—они приносятся новой буржуазией, «белыми воротничками», для которых освобождение от общения с соседями означает подъем по социальной лестнице.
Впрочем, складываются новые, менее строгие правила добрососедства. Например, на рынках в больших жилых комплексах часто завязываются более или менее личные отношения
* Район Лиона.
между коммерсантами и покупателями, однако другие аспекты жизни клиентов, помимо предпочтений в еде, остаются для них тайной.
Границы в коттеджных поселках
Еще интереснее и разнообразнее общение в коттеджных поселках. Здесь больше нюансов, определяющихся социальными и региональными различиями. Принято противопоставлять французов, которые обносят свои владения изгородью, и американцев, сады которых, наоборот, переходят один в другой. Когда в 1966 году Франция вышла из НАТО, коттеджи, оставленные американскими военными, были проданы французам (например, в Орлеане), и первым делом новые собственники возвели заборы: буквально за несколько месяцев городской пейзаж изменился, и сплошные зеленые газоны, на которых стояли американские дома, оказались перегорожены оградами. Однако объяснения этого явления с точки зрения индивидуализма выглядят несколько куце. При внимательном изучении можно обнаружить некоторые тонкости. Житель коттеджа решительно обозначает границы того, что ему принадлежит, но высота изгороди по отношению к участкам соседей и к улице разная: с фасада дома она ниже, чем по бокам и с тыла. Дело в том, что различные участки дома используются по-разному. Можно сказать, что пространство вокруг коттеджа как бы двускатное: один склон солнечный, другой теневой60. Пространство за домом — в чистом виде частное, почти интимное: летними вечерами семья может там обедать. Там сушится белье, в огороде растет лук или салат. Часть участка, выходящая на улицу, наоборот, выставляется напоказ и является воплощением хозяйского тщеславия. Ухоженные газоны, цветочные клумбы, раскрашенные фигурки или вычурные кашпо—на фасаде присутствует вся гамма вкусов. Изгородь обозначает границы пространства, не позволяет войти, но ничего не скрывает от чужих глаз, и через нее ведутся разговоры с почтальоном,
по
с прохожими, то есть с соседями, проходящими мимо. Сама улица, видимая из окон, — освоенное пространство: если движение на ней не очень оживленное, дети здесь играют или катаются на велосипеде. Переходное пространство обустраивается, вновь устанавливаются добрососедские правила поведения.
Таким образом вокруг пространства частной жизни возникают пространства для общения. Вообще говоря, этого требуют новые тенденции в архитектуре. Благодаря культура-листскому подходу, весьма далекому от функционалистских теорий, господствовавших двадцать лет назад, современный урбанизм старается создавать комфортабельные кварталы, в которых пешеходы будут ходить по улочкам и уютным небольшим площадям. Между тем, что строится или обновляется сейчас, и новыми кварталами, возведенными лет десять назад, существует большая разница.
Однако пространства для общения формируются не только вокруг жилищ; они возникают и в укромных местах внутри публичной сферы — на работе. Несмотря на то что здесь все другое, можно провести интересные аналогии. В местах, где люди работают, складываются островки личного неформального общения. Это могут быть кафетерии на предприятиях или кафе по соседству с ними, куда приходят коллеги во время перерыва. Иногда чай или кофе пьют прямо на рабочем месте, когда рядом нет начальства или клиентов. В такие моменты трудовой процесс ненадолго прерывается и частная жизнь идет прямо в рабочее время и в рабочем пространстве.
Личное общение на работе протекает по-разному. В некоторых местах собираются только женщины, в других мужчины, в третьих—смешанные компании: в частности, в столовой на предприятии. Обсуждаются рабочие моменты и происшествия, распространяются слухи. Общение на работе часто строится вокруг профсоюзной деятельности: различные экскурсии, лыжные соревнования, конкурсы рыбалки, гимнастика, спортивные, театральные, музыкальные вечера, курсы английского языка, групповые покупки вина или игрушек и т.п. Иногда даже проводится выездная торговля, в частности периодическими изданиями и книгами по подписке. Общение касается и более личных вещей: отпусков, вопросов воспитания детей или домашнего хозяйства. На работе, как и в прежних жилых кварталах, люди говорят со случайными собеседниками о личных делах, не особенно при этом распространяясь. Приятельские отношения на работе, несмотря на их ненадежный статус и хрупкое равновесие, создают теперь больше поводов для общения, чем прежние магазинчики рядом с домом.
Конечно, проникновение личного общения в публичную сферу работы — всего лишь одно из проявлений масштабной социальной эволюции. Частная жизнь, изгнанная из коллективной и публичной сферы работы, возвращается в нее в другой форме—ненавязчивой, сдержанной. Хотя границы между публичным и частным стали более отчетливыми, эти сферы тем не менее проникают одна в другую. Пространственновременное размежевание двух сфер жизни не только компенсируется их сложными взаимопроникновениями, но и частично преодолевается их взаимовлияниями, в которых нам и предстоит разобраться.
ЧАСТНЫЕ НОРМЫ ПУБЛИЧНОЙ ЖИЗНИ Пересмотр трудовых отношений
Выход трудового процесса за пределы частной жизни повлек за собой, как мы видели, его организацию на основе функциональных и обезличенных норм. В результате рабочие и служащие перестают чувствовать себя на службе у одного человека—патрона, и их задачи и трудовые отношения становятся более формальными. Мир работы бюрократизировался: отношения с глазу на глаз постепенно сходят на нет, и власть начальства скрывается за обезличенными правилами, циркулярами и служебными записками, спущенными сверху. Одновременно с этим приятельские отношения, сложившиеся с коллегами, ограничиваются работой: Мишель Крозье, изучавший около i960 года ситуацию в бюро почтовых переводов, обнаружил, что работницы этой конторы никогда не проводили досуг вместе. Личная ответственность на работе тоже строго ограничена: настоящая жизнь—это жизнь частная.
Дружеские отношения, складывающиеся в трудовых коллективах, которые мы только что описали, можно считать реакцией на этот забюрократизированный мир, попыткой воссоздать теплые человеческие отношения в рамках холодной и безличной системы. Это стремление неизбежно выходит за пределы пауз в работе и распространяется на весь комплекс организации труда.
Мотюдежь и работа
Названный выше феномен чрезвычайно свойствен молодежи. Их «аллергия на работу»61 вызвана не столько нежеланием прилагать какие-то усилия, сколько нежеланием встраиваться в иерархизированную и исключительно фунциональную систему отношений. Опрос, проведенный в 1975 году SOFRES*, показал, что с точки зрения 73% молодых людей, важнейшее качество работы — соответствие их личным вкусам; такие свойства работы, как престижность, общественная полезность, автономия, имели меньшее значение. Стремление к комфорту на работе— причина многочисленных разочарований, которые порождают нестабильность в начале жизненного пути. Исследование трудовой занятости молодежи, проведенное в 1974 году, еще до того, как экономический кризис вплотную коснулся рынка труда, показало, что 43% опрошенных уже оставили первое место работы