обязательного соответствия производственных отношений характеру производительных сил»31. Марксизм-эмпиризм, организационный и «прогрессистский», удовлетворял французских интеллектуалов. Однако он был так близок консервативной мысли (в английском смысле слова: «Я консерватор для сохранения всего хорошего и радикал для изменений всего плохого», — говорил Дизраэли), что это облегчало отдаление.
ДИСТАНЦИРОВАНИЕ Критика большевистского элитизма
Большевизация революционной партии—в том виде, в каком ее теоретически обосновал Ленин в работе «Что делать?» и в каком она была навязана ФКП через три года после раскола на XVIII конгрессе Французской секции рабочего интернационала, состоявшегося в Туре в декабре 1920 года,—абсолютно чужда французской социалистической традиции, заложенной Бланки и Жоресом, то есть стихийности и случайности согласия с некоторыми «буржуазными» партиями по вопросам улучшения условий жизни рабочих. Считая себя «антиавторитарным коллективистом», Варлен* отвергал модель «централизованного авторитарного государства, которое назначало бы директоров заводов, фабрик, систем распределения; те, в свою очередь,
* Эжен Варлен (1839-1871) —французский коммунист, участник Парижской коммуны.
назначали бы своих заместителей, прорабов, мастеров, что привело бы к созданию такой вертикали власти на производстве, что рабочий человек будет в ней лишь винтиком, которому будет заказана всякая свобода и инициатива». Мы не будем здесь приводить полемику Маркса с Бакуниным на I Интернационале и вспоминать продолжившие ее острые дебаты Ленина и Розы Люксембург, которая не переставала утверждать, будто тезисы статьи «Что делать?» предвещали приход тоталитарного бюрократического царства. В работе «Русская революция», которую она пишет, сидя в берлинской тюрьме в 1918 году, можно прочитать следующие пророческие фразы: «Свобода—это всегда свобода для того, кто думает иначе <...>. Диктатура пролетариата должна быть делом всего класса, а не горстки людей, действующих от имени класса <...>. Без всеобщих выборов, без неограниченной свободы прессы, собраний и дискуссий <...> всем управляют и руководят несколько дюжин руководителей Партии <...>. Власть в действительности находится в руках дюжины людей, а элита рабочего класса время от времени призывается, чтобы аплодировать речам руководителей и единогласно голосовать за решения, которые им предлагаются». Отмечая синхронность ликвидации фашистами в Италии и большевиками в Советском Союзе последних следов свободы, Грамши, для которого марксизм был философией деятельности, а деятельность—единством теории и практики, осмеливается написать руководителям ВКП(б) и умолять их не разрушать «излишними мерами» внутрипартийную демократическую диалектику.
Класс против класса, антифашистское воссоединение?
После раскола на конгрессе в Туре большинство активистов-социалистов предпочитают Французской секции рабочего интернационала компартию. Это был социал-демократический период во Франции, и сторонники левых сил увидели в «большевистской прививке» возможность противостоять интеграции в «буржуазное» общество, что произошло с немецкой социал-демократией. Однако в этом сообществе, где практически не существует границы между частной жизнью и жизнью партийной, француз-социалист чувствует себя неуютно. Он дистанцируется. И сообщество становится микросообществом, сектой, личный состав которой сокращается со 120 ооо человек в 1920 году до 28 ооо в 1934-м. ФКП отмежевывается от других левых Партий, и активисты должны защищать стратегию классовой борьбы, тогда как воцарение фашизма в Италии и подъем нацизма доказывают неэффективность ультраболыпевистской практики и целесообразность сплочения антифашистских сил. С августа 1932 года Барбюс и Роллан собирают в Амстердаме первый всемирный конгресс против империалистической войны, а в июне 1933 года в концертном зале «Плейель» проходит первый Европейский антифашистский конгресс. Самоизо-лировавшаяся ФКП муссирует один и тот же вопрос: «Когда мы возьмем власть?» Морис Торез, генеральный секретарь (с 1930 года) потерявшей независимость ФКП, в феврале 1934-го нашел возможность заменить «унитарную» антикапиталистическую платформу (которая никого ни с кем не объединяла) антифашистской платформой, «защищающей республиканские свободы»: эта платформа, как ожидалось, должна была вдохновить и морально поддержать людей. Пришлось ждать еще пятнадцать месяцев (до августа 1935 года), чтобы VII конгресс III Интернационала утвердил смену курса, отказавшись от стратегии классовой борьбы и объединившись с социал-демократами и мелкобуржуазными партиями в борьбе с фашизмом. На выборах 1936 года ФКП пожинает плоды корректировки курса: за нее было отдано 1468 ооо голосов, и было избрано 72 человека (для сравнения: в 1932 году было 783 ооо голосов и ю избранных); в ноябре 1936 года количество партийных активистов доходит до 300 ооо, однако партия еще не отреклась от того, что Анни Кригель назвала «радикальной странностью».
Когда ситуация становится «революционной»? Коммунистическая партия—это «странная» партия, члены которой не похожи на членов других партий. Во-первых, коммунист действует на предприятии, где постоянно рискует быть уволенным. Во-вторых, его политическая активность протекает во внерабочее время: собрания партячейки, расклеивание плакатов, обходы домов и квартир и т.д. Наконец, он агитирует и у себя в семье, что не всегда проходит без конфликтов и разрывов. В особенности изматывающее занятие — «объяснять» директивы, данные сверху, которые ему диктуются без какой-либо предварительной информации. Ему запрещен какой бы то ни было социальный рост в этом «буржуазном» обществе, могильщиком которого он себя считает. Ему ставят в упрек попытки обратить других в тоталитаризм, а его повседневная жизнь—это тотальная политическая ангажированность. Кто может долго выдержать такую аскезу? Новый человек? Но может ли он взрасти на «капиталистическом навозе», который постепенно предлагает пролетариату довольно значительную часть радостей общества потребления? Понятно, что история ФКП характеризуется текучестью кадров. Каждый год, особенно при «кризисах», одни уходят в отставку, другие вступают в партию. Несмотря на наличие постоянных работников, не следует забывать, что помимо них и небольшого ядра партийных активистов, сегодняшние рядовые коммунисты отличаются от вчерашних, и завтрашние не будут похожи на сегодняшних. Выйти из рядов партии — это разрыв (при этом человек теряет друзей, но сможет ли он найти новых?) и риск (сирены антикоммунизма всегда готовы принять отступников в обмен на рассказ о страданиях). Конечно, коммунистический активист чувствует себя выше прочих, потому что его горизонт не ограничивается футболом, велогонкой «Тур де Франс» и обжорством: он участвует в спасении человечества. Но когда же случится это секулярное второе пришествие?
Когда наступит «революционная» ситуация? Она быстро сошла на нет после I Мировой войны, подавления революции в Германии и провала больших забастовок в Северной Италии. В 1936 году? Ее не случилось; с одной стороны, запрет из СССР, с другой—угроза путча франкистского типа принуждали к умеренности. Освобождение от нацистов? Присутствие союзнических войск и директивы из Москвы требовали установления трехпартийной системы. Отправка в отставку министров-коммунистов в 1947 году? Американцы всегда рядом, со всеми своими войсками, со своей помощью и грядущим планом Маршалла. В 1958 году? Политические партии рады переложить на плечи генерала де Голля решение «алжирской проблемы», а ФКП не в состоянии никого убедить отождествлением голлизма с фашизмом. В 1968-м? Это были игры избалованных детей из буржуазных семей, не имеющие ничего общего с классовой борьбой. На протяжении шестидесяти пяти лет существования ФКП ситуация никогда не была «революционной». В результате активисты устают ждать и больше не могут выносить шуточек «реалистов», желающих получать от жизни все здесь и сейчас.
Секулярное второе пришествие и«реальный социализм»
Как же оправдать то, что происходит на родине «реального социализма», и руководящие указания, которые оттуда исходят? Предвоенные большие чистки? Обвиняемые были виновны—они же признавали свою вину. Пакт Молотова — Риббентропа? Это, так сказать, издержки. Деятельность ФКП в Сопротивлении была эффективной, и это ее реабилитирует. В 1946 году был апогей: партия набрала 28,8% на ноябрьских выборах и получила 166 мест. ФКП заняла первое место по голосам и количеству депутатов. Несколько лет спустя из СССР приходит очередная новация: государственный монополистический капитализм; капитализм загнивает, потому что так решили на XIX съезде КПСС. Периодизация этого неотвратимого кризиса следующая: 1917 — первый этап, рождение социалистического государства. 1945-1949—второй этап, расширение социалистического лагеря от Одера и Нейсе на западе до Китайского моря на востоке. С 1950 года—третий этап: с началом освободительного движения угнетенных народов в колониях социализм приобретает планетарный масштаб. Капитализм вступил в фазу необратимого саморазрушения: закат науки и техники, сокращение производства, падение нормы прибыли в связи с ростом накоплений и т.д. 1956: польский октябрь и венгерский ноябрь. В газете L’Humanité статья о подавлении венгерского восстания озаглавлена «Улыбка Будапешта». «Это не может быть правдой, потому что если бы это было так, то моя жизнь, наши жизни потеряли бы всякий смысл. Это невозможно»,—делится своими мыслями и чувствами Ж. Мюри с Ж.-Т. Десанти. Но это было правдой, и это было возможно. «Все рухнуло,—сообщает Жан-Туссен Десанти, — это был не пожар, а землетрясение». И все больше членов партии отрекалось от нее благодаря анализу, начатому Коммунистической партией после возвращения генерала де Голля к власти. В июньском номере за 1958 год журнала Cahiers du communisme Роже Гароди напоминает, что «РПФ* была партией фашистского толка», а в августовском номере того же года Морис Торез утверждает, что «с i июня Франция живет в условиях военной диктатуры, установленной силой и угрозами