«По причине невежества некоторых теологов закрыт доступ к какой бы то ни было философии… Одни просто боятся, как бы более глубокое исследование природы не перешло за дозволенные пределы благочестия… Другие более находчиво заключают, что если обычные причины неизвестны, то всё можно легче приписать божественной длани и жезлу… Всё это есть не что иное, как желание угождать Богу ложью».
Бэкон считал, что любое познание приходит через три фазы: наблюдение, гипотезу, эксперимент. Ничему нельзя верить: накопи факты, сделай на их основе выводы, проверь эти выводы экспериментально, тогда и будет тебе знание. Этот метод кажется банальным, настолько он прост, но вплоть до сегодняшнего дня наука не знает иного. В Средние века такой подход исповедовали разве что алхимики с их вечными поисками эликсира бессмертия, но их опыты чаще всего заканчивались на костре инквизиции, где они экспериментальным путём могли проверить, сработает ли их эликсир. Не срабатывал.
Обложка первого издания «Нового Органона», 1620 г.
Новый метод не заморачивался на понятии истины, которым столетиями оперировала христианская теология. Да, человек не бог, ему свойственно ошибаться. Нет никакой гарантии, что выводы, сделанные учёными из эмпирических наблюдений, будут истиной. Ну и бог с ней, считает Бэкон. Знание вообще не обязано быть истинным, оно для другого: оно должно открывать для человека новые возможности, утверждать его могущество над природой. Какая разница, вращается ли на самом деле Земля вокруг Солнца, если это знание помогло создать космический корабль? Можно до хрипоты спорить, какая геометрия вернее – Евклида или Лобачевского, – но обе способствовали прорывам в физике, астрономии и механике. Слова Бэкона «Знание – сила» стали манифестом современной науки, которая от поисков истины перешла к поиску пользы. Правда, именно этих слов Бэкон никогда не говорил, но кому нужна правда опять-таки. Он говорил похожее:
«Знание и могущество человека совпадают, ибо незнание причины затрудняет действие».
«Новый Органон» создавался для замены старого – трудов Аристотеля, на которых базировалась средневековая европейская и отчасти ближневосточная наука. Аристотель шёл от умозрительных аксиом к объяснению фактов (дедукция), но Бэкон пошёл противоположным путём индукции, от частного к общему. (Гениальным продолжателем этой методики станет его земляк Шерлок Холмс, который, к сожалению, путал индукцию с дедукцией.) Соответственно, и начальная точка исследований у Бэкона была противоположной средневековой науке, которая исходила из того, что природа уже изучена:
«Те, кто осмеливался говорить о природе как об исследованном уже предмете, …нанесли величайший ущерб философии и наукам. Ибо, насколько они были сильны для того, чтобы заставить верить себе, настолько же они преуспели в том, чтобы угасить и оборвать исследования. Они принесли не столько пользы своими способностями, сколько вреда тем, что погубили и совратили способности других».
Философ Бэкон стал главным врагом всей философии: его раздражали ничего не значащие понятия, рассуждение о бытии и сознании и попытки определить законы мироздания, сидя в четырёх стенах теологических колледжей. Читая его строки, буквально ощущаешь, как будто человечество много веков провело в заточении идеалистических умопостроений схоластов, а теперь вышло на волю и жадно ловит всеми органами чувств любое явление и движение природы.
«В понятиях нет ничего здравого. «Субстанция», «качество», «действие», «страдание», даже «бытие» не являются хорошими понятиями; ещё менее того – понятия «тяжелое», «легкое», «густое», «разреженное», «влажное», «сухое», …«элемент», «материя», «форма» и прочие такого же рода. Все они вымышлены и плохо определены».
Идеализм был окончательно вытеснен из науки, где стал безраздельно царствовать материальный мир. Труд Бэкона встанет на одну полку с прорывной книгой Коперника, а следом за ним на этой же полке его последователями окажутся все великие имена философов Нового времени: Гоббс, Локк, Декарт, Гельвеций, Дидро, позже и Маркс с Энгельсом. За философами потянутся прикладные учёные, ведь материалисты не только задаются вопросом открыть законы природы, но и немедленно берутся за объединение науки и техники. До научно-технической революции было ещё далеко, но именно Бэкон первым стал о ней задумываться. Он и сам был не чужд научным экспериментам. Однажды, к примеру, великий мыслитель купил тушку курицы и набил её снегом, чтобы проверить влияние холода на сохранность мяса. Опыт триумфально удался, хотя и с противоречивыми последствиями: Бэкон придумал морозилку, но сам простудился и умер.
А его открытия будут жить вечно, и он прекрасно знал почему:
«Мы не совершили ничего великого, а только сочли незначительным то, что ранее считалось великим».
Документ № 57Паспорт (1636 г.)
• древнейшее из современных удостоверений личности
• начало всеобщей паспортизации
• контроль государства за передвижениями граждан
Жизнь без паспорта представить себе трудно, да и не стоит этого делать: такая жизнь довольно быстро заканчивается в отделении милиции. Удостоверение личности в наши дни стало такой же обыденностью и необходимостью, как, например, одежда или обувь, и мы совершенно привыкли к тому, что личность нашу устанавливают по многу раз в день – гаишники, охранники при входе, банковские сотрудники, авиабилетные кассирши и девушки в офисе мобильного оператора. Если уж какой-то документ и стал частью нас самих, то это, безусловно, паспорт.
Паспорт Томаса Литтлтона, 1636 г.
В 1636 г. обладателем такого документа стал сэр Томас Литтлтон, и подписала его не безвестная сотрудница паспортного стола в райотделе, а самолично король Англии и Шотландии Карл I Стюарт. Этот древнейший из сохранившихся паспортов, ныне хранящийся в частной коллекции, предписывал получателю
«проследовать из этого нашего королевства за моря, оставаться там на срок до трёх лет в сопровождении четырёх слуг, 50 фунтов, багажа и необходимых вещей».
Собственно, история удостоверения личности значительно древнее, чем бумага, с которой сэр Томас «проследовал за моря». Ещё в V в. до н. э. библейский персонаж Неемия, отправляясь в Иудею из столицы Персии, получил от царя Артаксеркса примерно такой же документ, разрешавший ему перемещение по стране
(«если царю благоугодно, то дал бы мне письма к заречным областеначальникам, чтоб они давали мне пропуск, доколе я не дойду до Иудеи»).
В разное время в древних государствах мира в качестве удостоверения личности использовались перстни, личные печати, металлические таблички и амулеты. В Западной Африке по сей день сохраняются в обиходе небольшие карманные маски предков, которые местные жители сами именуют «паспортами». А знаменитый средневековый путешественник Марко Поло до конца жизни бережно хранил паспорт, выданный ему императором Хубилаем – пайцзу, которую в то время делали из чистого золота. Где теперь эти золотые дни?
Российская подорожная грамота – аналог паспорта, 1762 г.
Печать Индской цивилизации
Западноафриканская «маска-паспорт»
Идея паспорта заключается в контроле государства над гражданами. Само слово зародилось в XVI–XVII вв. во Франции или в Италии, где для выхода из порта требовалось предъявить властям пропуск, то есть «пасс». Известно, что французский король Людовик XIV очень трепетно относился к перемещениям своих подданных за рубеж, поэтому в его правление и особенно в период его правнука Людовика XV паспортизация в стране расцвела буйным цветом. За Францией потянулись и другие державы, и к началу XIX столетия вся Европа была охвачена паспортами.
Паспорт не просто давал возможность насладиться путешествием. Сэру Томасу Литтлтону, например, паспорт запрещал появляться в странах, не находившихся в союзных или дружеских отношениях с Англией, а также особо оговаривал, чтобы его попутчиком не дай бог не оказался иезуитский священник. С той самой поры паспорт станет главным инструментом, с помощью которого правительство будет зорко стеречь свои границы и облик своих граждан. Для выезда из страны человеку придётся запрашивать разрешение правительства, подтверждать свою благонадёжность, а то и платить 500 рублей серебром, как это делалось в России при Николае I.
Правда, в середине XIX в. бум железнодорожного строительства на время приведёт к послаблению паспортного режима – люди начнут путешествовать столь массово, что европейские государства просто не справятся с проверками и вынуждены будут отменить многие виды паспортов. К ним вернутся во время Первой мировой, а в дальнейшем будут только совершенствовать. Если Томас Литтлтон при желании мог спокойно передать свой паспорт любому другому лицу (например, одному из своих четверых слуг), то уже в XIX в. удостоверения личности станут персонифицировать не только именем. А от формы носа, цвета волос и глаз, которые некогда проставлялись в паспортах, недалеко будет уже и до стереоскопических фотографий, отпечатков пальца и биометрических чипов, которыми сегодняшние государства охраняют нас от нас самих, которые нам угрожают.
В большинстве стран мира паспорт по-прежнему используется только для зарубежных поездок, оправдывая своё изначальное название и применение. Только несколько наиболее продвинутых государств, включая Россию, Украину и Северную Корею, додумались до введения «внутренних» паспортов как основного удостоверения личности. В Советском Союзе в гражданский паспорт вписывались национальность и социальное происхождение, особым кодом отмечалось пребывание в местах лишения свободы или в немецком плену. Да и сегодня любой милиционер на станции метро имеет возможность потребовать н