коничной и ничем не приукрашенной, и насмехался над теми, кто писал в стиле древних, называя их старомодными болтунами. Его враги в ответ говорили, что он просто не способен написать длинное стихотворение, а его короткие стихи сухи, как дорожная пыль. (Столетия спустя именно по этому поводу схлестывались модернисты с древними, романтики с классиками и великие американские романисты с минималистами.) Отпетым врагом Каллимаха был его начальник – главный библиотекарь Аполлоний Родосский, чья поэма «Путешествие Арго» состояла из шести тысяч строк и была настоящей квинтэссенцией всего, с чем боролся Каллимах. («Большая книга – большое зло», – кратко резюмировал он.) Современный читатель не признал правоту ни того ни другого: «Путешествие Арго» все еще помнят (хотя и не питают к нему особой любви); образчики искусства Каллимаха дожили до наших дней в переводах Катулла («Волосы Береники» были использованы Поупом для «Похищения локона») и в обработанной Уильямом Кори элегической эпиграмме на смерть друга Каллимаха Гераклита Галикарнасского, которая начинается словами «Они сказали мне, Гераклит, они сказали, что тебя уж нет».
Под бдительным присмотром Аполлония Каллимах (нам не известно, стал ли он в результате главным библиотекарем) начал титанический труд по каталогизированию библиотеки. Каталогизирование – древняя профессия; образцы такого «упорядочивания вселенной» (как называли каталоги шумеры) встречаются среди самых древних библиотек. Например, каталог египетского «Дома книг», датируемый приблизительно XX веком до н. э. и найденный на раскопках в Эдфу, начинается перечислением нескольких других каталогов: «Книга Того, Что Находится в Храме; Книга Земель; Список Всех Надписей на Деревянных Табличках; Книга Положений Солнца и Луны, Книга Мест и Того, Что в Них Находится» и т. д.[400]
Система, которую Каллимах выбрал для Александрийской библиотеки, базировалась в первую очередь не просто на перечислении собственности библиотеки, а на чисто субъективной оценке мира. Все классификации случайны. Но та, которую предложил Каллимах, была немного более упорядоченной, потому что базировалась на системе взглядов, принятой среди ученых и интеллектуалов того времени, унаследовавших мировоззрение древних греков. Каллимах поделил библиотеку на полки, или столы (pinakoi), а также на восемь разделов: драма, ораторское искусство, лирическая поэзия, законы, медицина, история, философия и разное. Более длинные книги он поделил на несколько частей, распорядившись скопировать их на несколько более коротких свитков, которые было удобнее читать.
Каллимаху не суждено было довести до конца это великое дело, его завершали уже другие библиотекари. Полный pinakoi, официальное название которого было «Таблицы Великих в Каждой Фазе Культуры и Их Труды», в конце концов разросся до 120 свитков[401]. Каллимаху мы обязаны также приемом, который сегодня стал общим местом: обычаем расставлять книги в алфавитном порядке. До этого времени лишь в нескольких греческих источниках встречались списки имен, расставленных в алфавитном порядке[402] (некоторые из этих источников датируются II веком до н. э.). По словам французского критика Кристиана Жакоба, библиотека Каллимаха была первым образцом «утопии критицизма, где тексты можно сравнивать, положив их рядом в раскрытом виде»[403]. Благодаря Каллимаху библиотека стала организованным пространством для чтения.
Все библиотеки, которые я знаю – отражения той, древней. Темная Biblioteca del Maestro (Библиотека учителя) в Буэнос-Айресе, где из окна я видел палисандровые деревья, засыпающие улицу синими цветами; изысканная Хантингтонская библиотека в Пасадене, штат Калифорния, окруженная регулярными садами, словно итальянская вилла; почтенная Британская библиотека, где я сидел (по крайней мере, так мне говорили) в том же самом кресле, в котором сидел Карл Маркс, когда писал «Капитал»; состоящая из трех книжных полок библиотека в городке Джанет, в алжирской Сахаре, где среди книг на арабском я обнаружил неизвестно как затесавшийся туда томик «Кандида» Вольтера на французском; Национальная библиотека в Париже, где раздел, выделенный для эротической литературы, называется «Ад»; прекрасная Публичная библиотека в Торонто, где посетитель, читая, может наблюдать, как снег падает на наклонные стекла окон, – все они так или иначе копируют систему Каллимаха.
Александрийская библиотека и ее каталоги стали образцом для библиотек императорского Рима, потом византийского Востока и для христианской Европы. В своем трактате «О христианском учении», написанном вскоре после его обращения в 387 году, Блаженный Августин, все еще находившийся под влиянием неоплатонизма, соглашался с тем, что некоторые труды греческих и римских классиков вполне совместимы с христианством, поскольку такие авторы, как Аристотель или Вергилий, «незаконно овладели истиной» (то, что Плотин называл «духом», а Христос «Словом», или логосом)[404]. В том же слегка эклектичном духе самая первая из известных нам библиотек Римской церкви, основанная в 380 году папой Дамасом I в церкви Сан-Лоренцо, содержала не только истинно христианские книги, как Библия, комментарии к ней и труды некоторых греческих апологетов, но и некоторые работы греческих и римских классиков. (Правда, надо сказать, что некая дискриминация по отношению к классикам все же имела место: в середине V века, описывая библиотеку своего друга, Аполлинарий Сидоний жаловался, что языческие авторы отделены от христианских – труды язычников стояли рядом с местами мужчин, труды христиан – рядом с местами дам[405].)
Как же каталогизировались эти библиотеки? Хранители первых христианских библиотек составляли списки книг, в которых в первых строках были Библии, потом комментарии к ним, далее труды отцов Церкви (святой Августин первый среди них), философия, юриспруденция и грамматика. Иногда в конце перечислялись книги по медицине. Поскольку многие книги формально не имели заглавия, их обозначали первыми словами текста или давали описательное название. Иногда книги расставляли по алфавиту. Например, в X веке Великий визирь Персии Абдул Кассем Исмаил, будучи не в силах расстаться со своим собранием из 117 000 томов на время путешествия, распорядился нагрузить книги на караван верблюдов, обученных следовать в алфавитном порядке[406].
Возможно, самым ранним образцом предметного каталога в средневековой Европе является библиотека собора в Ле-Пюи XI века, но долгое время такой тип каталогизирования не являлся нормой. Во многих случаях книги разделяли по практическим соображениям. В Кентербери в начале XIII века книги в библиотеке архиепископа расставлялись в зависимости от того, какие факультеты в них чаще всего нуждались. В 1120 году Гуго Сен-Викторский предложил систему каталогизации, при которой каждой книге давалось краткое описание (нечто вроде современного резюме), после чего ее относили к одной из трех категорий, соответствующих разделению гуманитарных наук на теоретические, практические и механические.
В 1250 году Ришар де Фурниваль, чьи теории о чтении и памяти я уже описывал ранее, придумал систему каталогизации, в которой библиотека была уподоблена саду. Этот сад, где «сограждане могли собираться и поглощать плоды познания», он поделил на три клумбы – соответственно философия, «науки» и теология, причем каждая клумба состояла из нескольких меньших участков, или areolae, к каждому из которых прилагался список его содержимого, или tabula (как pinakoi Каллимаха)[407]. Клумба философии, к примеру, была поделена на три areolae:
«Доходные науки» на второй клумбе делились только на две areolae, медицина и юриспруденция. Третья клумба была выделена для теологии.
Внутри areolae каждой tabula было присвоено определенное число букв, равное числу входящих в нее книг, так что у каждой книги была своя буква, которую можно было поместить на обложке. Чтобы не запутаться в книгах, помеченных одинаковыми буквами, Фурниваль использовал буквы разного цвета и вида: например, одна книга из раздела грамматики была помечена заглавной розовой «А», а другая лиловой строчной «а».
Несмотря на то что библиотека Фурниваля была поделена на три «клумбы», tabulae назначались для подкатегорий не по степени важности, а в зависимости от того, сколько томов у него было по данной теме. Диалектике, к примеру, был отведен целый список, потому что в его библиотеке было более десятка книг, посвященных этому предмету; геометрия и арифметика, по каждой из которых у него было всего шесть книг, умещались в одном списке[408].
Сад Фурниваля, по крайней мере частично, был создан по принципам средневековой системы образования, в которую входило семь курсов: грамматика, риторика, логика, арифметика, геометрия, астрономия и музыка. Считалось, что такой набор предметов, разработанный в начале V века Марцианом Капеллой, воплощает в себе все грани человеческой мудрости[409].
Примерно за сто лет до того, как Фурниваль предложил свою систему, другие любители книг, такие как отец церковного права Грациан и теолог Петр Ломбард, предлагали ввести новую классификацию человеческих знаний, базируясь на переоценке трудов Аристотеля, чья универсальная система иерархии всего сущего показалась им крайне привлекательной. Много лет их предложения не находили отклика. Но к середине XIII века огромное количество работ Аристотеля хлынуло в Европу (это были переводы на латынь с арабского, сделанные такими образованными людьми, как Михаил Шотландец и Герман Немецкий), и ученым пришлось пересмотреть разделение, которое Фурниваль находил таким естественным. Начиная с 1251 года Парижский университет официально включил труды Аристотеля в учебный курс