– Внешность не имеет значения, если на сердце у нас одно, – объявила я, надеясь, что это правда.
Он улыбнулся мне так, словно я подарила ему целый мир. Наверное, так и было. По крайней мере, я отдала ему ту частичку, что принадлежала лишь мне. Я ходила за ним, как мать за ребенком, и обращалась с ним как с настоящим принцем, а он навлекал на мою голову неприятности, в которые я сама никогда бы не ввязалась. Иеремия первым стал звать меня Робом – так он сократил имя Дебора, и потому позже я легко отзывалась на это обращение.
Томасы хорошо ко мне относились. Я не была им родной, но меня ценили. В семье, где нужно прокормить и одеть столько народу, хлопот всегда хватало. Преподобный Конант оказался прав. Без меня здесь не могли обойтись, и отпустить меня в школу было невозможно, но, сколько бы поручений я ни получала и сколько дел ни переделывала, все равно оставалась такой же неугомонной и непоседливой. Я хотела, чтобы сыновья Томасов передавали мне каждую крупицу знаний, которую им удавалось приобрести, и часто делала за них работу в обмен на разрешение заглянуть в их учебники.
Преподобный Конант не забыл обо мне. В первый же год он привез несколько книг. Больше всего я полюбила сочинения Шекспира и роман в четырех частях под названием «Путешествия в некоторые отдаленные страны мира». Преподобный Конант называл эту книгу «Путешествия Гулливера». Я читала ее братьям по вечерам, после ужина, и они хвалили меня так, словно я сама ее написала.
Преподобный Конант был замечательным проповедником, и я с восторгом слушала его речи, сидя вместе с семейством Томас на скамейке Первой конгрегационалистской церкви. Он верил в каждое слово, которое произносил. Думаю, он тоже в определенном смысле меня радикализировал – если только вера может быть радикальной. В конце концов я стала думать, что вера в Бога – самое отъявленное бунтарство в мире.
Не знаю, почему преподобному Конанту хотелось, чтобы я училась и стала счастливой, но ему этого хотелось, и только благодаря ему, человеку, любившему и Господа, и меня, чье сердце было открыто двум противоположностям, я начала понимать, что такое отцовская любовь. Для него я была просто Деборой, той, кому он дарил свою привязанность и от кого многого ждал, и потому все, что имело значение для него, стало важно и для меня.
– Тебе следует и дальше учить священные тексты. Для меня в жизни не находилось утешения более полного, чем возможность обратиться к словам Господа, когда своих слов у меня не оставалось, – часто повторял он, и я заучивала все, что могла, лишь бы показать, что могу это сделать. Лишь бы услышать его похвалу.
А еще он нашел мне своего рода наставницу – «подругу по переписке» из Фармингтона, штат Коннектикут.
– Ее зовут Элизабет Патерсон. Это дочь моей сестры, моя племянница. Она уже взрослая женщина, жена, мать, весьма влиятельная особа. Я спросил, готова ли она переписываться с тобой, чтобы поведать тебе о мире, и она с удовольствием согласилась.
– Но что я ей напишу? – воскликнула я. Мысль об обмене письмами меня и будоражила, и пугала. Я была ребенком и не понимала, как мною могла заинтересоваться племянница преподобного Конанта.
– Пиши все, что захочешь.
– А она… добрая? – Мне не хотелось переписываться с человеком, который станет меня бранить.
– Да. Очень добрая. Ты узнаешь от нее то, чему не можем научить тебя ни я, ни миссис Томас.
– Миссис Томас умеет читать и писать, хотя и пишет не слишком правильно, – ответила я, желая защитить женщину, которая так хорошо ко мне относилась. Не ее вина, что она не самая «влиятельная» особа.
– Конечно, вот только ты живешь с миссис Томас, и тебе незачем отправлять ей письма, – как всегда рассудительно, заметил священник.
Я никогда не слышала, чтобы он сказал что-то дурное, в особенности про хороших людей. А Томасы были хорошими.
– Сколько писем мне можно ей написать? – спросила я, не смея дышать от волнения.
– Сколько захочешь. Пиши так часто, как только сможешь.
– Значит, я отправлю ей множество писем. Я слишком люблю писать.
Он чуть сощурился, но не стал надо мной смеяться:
– Да. Я это знаю. Элизабет будет рада твоим посланиям.
– Но как мне ее называть? Кузина Элизабет… или миссис Патерсон… или, быть может, леди Элизабет? – От одной мысли о подруге по переписке меня била дрожь.
– Дебора, она ведь не герцогиня. К тому же в Америке нет титулов. Ты можешь обращаться к ней просто по имени.
– А для чего в Англии по сей день сохраняются титулы?
– Такова традиция. Англия обожает традиции и обычаи. Но здесь все иначе. Здесь человек есть то, чем он сам себя сделал, а не то, что ему было присуждено или дано по наследству. – Эти слова священник произнес с гордостью.
– И женщин это тоже касается?
– Что именно?
– Женщина тоже то, чем она себя сделала?
– Да. Женщина есть то, чем она себя сделала… конечно, с Божьей помощью. Всем нам нужен совет Господа.
– Но что, если нам не хочется следовать совету Господа?
– В таком случае мы поступаем на свой страх и риск. Но мне не хотелось бы остаться без Господней помощи. Мне без нее не обойтись.
– Понимаю, – прошептала я. Я часто ощущала себя одинокой, лишенной Господней защиты. – Но как же тогда король Георг? – прибавила я.
– А что с ним?
– Вы сказали, что у нас здесь нет титулов. Но он по-прежнему наш король. Ведь так? Хотя после Бостонской бойни поговаривают, что король нам не нужен.
– Единственный король и властелин, которому я покоряюсь, есть царь царей, владыка владык, предвечный отец, князь мира. – Произнеся эти слова, преподобный Конант нахмурился и плотно сжал губы.
Я кивнула с серьезным видом, но мое сердце отчаянно забилось. Каким бы верным подданным ни был Сильванус Конант, он только что произнес слова, достойные отчаянного мятежника.
27 марта 1771 года
Дорогая миссис Элизабет!
Меня зовут Дебора Самсон. Уверена, вас предупредили, что я вам напишу. Пока что корреспондент из меня не очень, но я надеюсь многому научиться. Обещаю, что буду стараться изо всех сил, чтобы мои письма были интересны, чтобы вам нравилось их читать и чтобы вы позволили мне и дальше писать вам. Преподобный Конант сказал, что вы добрая, красивая и умная женщина. Я не красива, но стараюсь быть доброй. И я очень умна.
Я люблю читать, а еще люблю бегать, хотя времени на эти занятия у меня почти не бывает, потому что в доме всегда хватает работы. И все же я каждый день читаю Библию и учу наизусть стихи из Притчей Соломоновых. Есть ли у вас в Притчах любимые стихи? Я напишу здесь один, который выучила, тренировки ради.
Притчи 28:1: «Нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним; а праведник смел, как лев».
Я сказала миссис Томас, что бегать – не то же самое, что убегать. Мне показалось, что эта мысль очень смелая – что она подобна льву. Миссис Томас не рассмеялась в ответ, хотя я заметила, что Финеас усмехнулся. Боюсь, что я все же довольно дерзкая. Я хожу с семейством Томас в Первую конгрегационалистскую церковь. Ваш дядя Сильванус каждую неделю проповедует там, и, хотя я его очень люблю и говорит он убедительно, часами сидеть без дела – настоящая пытка.
В прошлое воскресенье я солгала, сказала, что мне нехорошо, и улизнула из церкви еще до окончания проповеди. Я побежала в лес и провела благословенные часы, лазя по деревьям и качаясь на ветках. Я знаю тропку, что ведет вдоль опушки до самой фермы. Я начала расчищать ее от корней и камней, которые могут помешать девочке – то есть мне, – бегущей со всех ног.
Миссис Томас спросила, чем я занималась в свободное время, между домашними делами и ужином. Я ответила, что расчищала дорожку. Я даже прочла ей стих из Писания, чтобы показать, что намерения у меня самые благие. В Притчах 4:26 сказано: «Обдумай стезю для ноги твоей, и все пути твои да будут тверды».
Как раз этим я и была занята. Обдумывала свою стезю и утверждала свой путь. Миссис Томас порадовалась, что я занимаюсь полезным делом, и сказала, что я помогаю другим людям, которым, возможно, придется воспользоваться этой тропкой. Однако я не рассказала ей всего.
Я называю эту тропку своей беговой дорожкой и считаю, что она принадлежит мне, ведь я сама выполнила всю работу. Здесь я могу бегать, и никто меня не увидит. Я сказала мальчикам, что сумею обогнать их всех, даже Финеаса, хотя он здорово бегает, если только буду состязаться не в юбке, а в более подходящей одежде. Братья приняли вызов и вручили мне пару заношенных штанов – они пришлись мне впору – и к ним рубаху. В этой одежде я бегаю так быстро, что мне начинает казаться, будто штаны волшебные.
Надеюсь, вы не решите, что я нечестивица, но, если бегать грешно, я останусь грешницей до конца своих дней, потому что лишь бег способен меня успокоить.
Ваша покорная слуга
Дебора Самсон
P. S. Я напишу вам о нашем соревновании, даже если не сумею одержать верх.
Глава 2Возникает необходимость
Я принимала свои горести близко к сердцу, но описывать их не хотела, понимая, что впустую растрачу бумагу и чернила, которые были для меня большой ценностью. Оттачивая перо, как лезвие висевшего надо мной топора, я бы ничем не облегчила свое положение. Вот почему вместо этого я записывала свои слабости. Не ради того, чтобы себя наказать, ведь в этом тоже не было пользы. Я составляла списки, чтобы постараться стать лучше. В Библии говорится о слабостях, которые обращаются в силу: я решила, что обязательно стану сильной. Каждый день, если только не уставала так сильно, что не могла писать, я перечисляла дела, в которых терпела неудачу, и те, в которых мне сопутствовал успех, всякий раз стараясь, чтобы второй столбец оказался длиннее первого. Однако я слишком многому не могла научиться самостоятельно и потому искала указаний везде, где только могла их получить.