– Если бы Шертлифф пришел к вам, что бы вы сделали? – спросил генерал у капитана Уэбба.
– Я бы велел их всех выпороть.
– И Шертлиффа тоже?
Капитан Уэбб нахмурился.
– Вы бы велели выпороть Шертлиффа? – настаивал генерал.
– Нет, сэр.
– Тогда все в отряде поняли бы, что Шертлифф донес на них.
– Это верно, сэр, – согласился капитан. – Но теперь проблема намного серьезнее.
– В тот раз всех подстрекал Дэвис Дорнан? – спросил генерал, повернувшись ко мне.
– Да, сэр. Он завел разговор и продолжал его. А еще он больше всех тревожился, что я на них донесу.
– Бартон так и сказал, – кивнул капитан Уэбб. – А еще он сообщил, что в новом восстании Дорнан – один из зачинщиков. И что они хотят уйти, воспользовавшись суетой после праздника, когда гости на следующий день начнут разъезжаться.
– Как нам поступить, Уэбб? Что вы думаете? – спросил генерал. Он казался расстроенным, но я не могла понять отчего – то ли из-за нового разочарования во мне, то ли от досады, что ему снова придется справляться с кризисом.
– Полагаю, вам следует арестовать его, генерал. Сказать, что вам известно о подготовке мятежа. Посмотреть, не выдаст ли он своих товарищей, а потом запереть его и других зачинщиков, если таковые найдутся, до тех пор, пока не окончится праздник. После можно выслушать его и вынести приговор.
– У вас в отряде знают, что Шертлифф теперь мой адъютант?
– Да, сэр. Я так думаю. В бараках секретов нет.
Генерал сдержал улыбку. Его глаза светились тусклой, печальной голубизной.
– Вы обращались с этим делом к полковнику Джексону?
– Да, сэр. Он велел мне пойти к вам, поскольку нужно предупредить остальные полки.
Генерал резко встал и надел шляпу:
– Пойдемте, капитан.
Когда я двинулась за ними, он предостерегающе взглянул на меня:
– Оставайся здесь, Шертлифф.
Несколько часов спустя он вернулся, хмурый, усталый от долгой езды верхом, в мокрой от пота форме. На все расспросы он отвечал коротко и отрывисто. Я принесла воды и набрала ванну, оставила ужин на приставном столике в спальне и укрылась в своей каморке, ожидая, чтобы он решил, что делать дальше, – отругать меня или рассказать о том, что произошло.
– Вода ваша, Самсон, – позвал он. – В следующий раз воспользуйтесь ею раньше меня.
Я поблагодарила и заперлась в ванной. События дня так встревожили меня, что я не смогла даже насладиться купанием. Я быстро вымылась и снова облачилась в форму, хотя с волос за шиворот капала вода и хотелось надеть ночную рубаху и забыться сном.
Генерал был уже в постели, на ночном столике мерцала одинокая свечка. Он лежал, скрестив руки под головой, глядя на деревянные балки и прикусив нижнюю губу. Я узнала это выражение лица. Он размышлял и тревожился, ожидая меня.
– Мы предупредили о готовящемся мятеже всех полковников и капитанов, и здесь, и на другом берегу, в Нельсонс-Пойнт. Они соберут свои отряды и опросят солдат, одного за другим.
– А Дорнан?
– Сбежал.
Сердце у меня екнуло.
– Что?
– Думаю, он заподозрил, что его раскрыли. Его не было ни на посту, ни в бараке. Две дюжины солдат целый час обыскивали гарнизон вместо того, чтобы достраивать павильон. – Он вздохнул. – Но он сбежал. Дезертировал. Другим полкам уже сообщили об этом.
– Меня назначили на пост вашего адъютанта всего через два дня после той вылазки. Это стало ответом на мои молитвы. Должна ли я была рассказать капитану Уэббу?
Он сел на кровати, серьезно посмотрел на меня:
– Нет. Но вам следовало рассказать мне.
Я выдохнула, освобождаясь от напряжения, которое сдерживала весь день:
– Порой сложно понять, что правильно, а что нет.
– Знаю. А тот – или та, – кто умеет хранить тайны и держать язык за зубами, достоин похвал. Но прошу, со мной говорите обо всем.
Я склонила голову набок:
– Вы точно хотите этого, генерал?
Он вздернул брови и с горечью взглянул на меня, но вопрос был решен.
– Чем вы сегодня занимались? – спросил он. – Если мне позволено спросить?
– Мы обсудили с миссис Аллен и поварами меню банкета. Все нужное уже заказано и получено: и гуси, и цыплята, и несчастные свиньи, такие толстые, что они едва могут двигаться. Мясник получил указания. Я вымыла пол в столовой и смахнула пыль с люстр. Агриппа держал стремянку. Вы знали, что он боится высоты?
– Да. Знал. – Генерал заулыбался.
– Я решила заодно вымыть окна в холле. И стереть пыль с верхних полок в библиотеке.
– Я заметил, что в гарнизоне начали развешивать флаги.
– Да… я подумала… раз уж мы взяли стремянку… – смутилась я. – Мы с Агриппой начали с северного конца…
– Бог мой, Самсон, – фыркнул он, не удержавшись от смеха, и, закрыв лицо руками, откинулся на подушки. – Идите спать, женщина.
Улыбаясь, я ушла к себе, но, едва переодевшись в ночную рубашку и собрав волосы в хвост, позвала его.
– Хотите, я вам почитаю? – спросила я. – Мне нужно немного успокоиться.
Он вздохнул, но в его вздохе было облегчение и даже удовольствие.
– Да. Мне бы этого очень хотелось.
Ветер трепал французские и американские флаги. Полки из всех бригад Континентальной армии выстроились на холмах по обоим берегам реки, словно множество синих полевых цветов на фоне весенней зелени. Артиллерийские орудия свезли к краю долины, выходившему к воде. Павильон был готов. Генерал Патерсон передал полковнику Костюшко мое предложение украсить стены старым оружием, и тысячи сломанных ружей, хранившихся в арсенале, привязали бечевкой к стволам, которые образовывали стены павильона. Вместо того чтобы пытаться превратить гарнизон в то, чем он не являлся, – например, в элегантный парадный зал, – мы подчеркнули то, чем он был. Крепостью, символом наших побед, закаленным в боях фортом, созданным из ничего. И получилось великолепно.
Повсюду царил порядок. Все, что можно было сделать, мы сделали, и утром тридцать первого мая в Уэст-Пойнт начали съезжаться почетные гости.
Красный дом бурлил: генералы, их жены, адъютанты и слуги заполняли комнаты. То же происходило и в доме Робинсона, и в прилегающих постройках. Тех, кому не хватило места в домах, разместили в просторных белых шатрах, но почти все гости собирались остаться лишь на одну ночь.
– Ваш адъютант производит хорошее впечатление, Патерсон. Такой стройный, статный. Элегантный. И весь гарнизон в прекрасной форме, – произнес генерал Генри Нокс, хлопая Джона по плечу.
Они были одного роста, но Нокс обладал более тяжелым телосложением. На портрете, который висел в галерее, он напоминал пышку, хотя на деле скорее походил на быка. Он был молод, одних лет с генералом Патерсоном, и я считала его одним из своих героев. Его отец, корабельный мастер, умер, оставив жену и десятерых детей без средств, и Генри пришлось бросить школу, чтобы помочь семье. Он работал в одной из бостонских книжных лавок, а со временем открыл свой книжный магазин, хотя так и остался самоучкой. Элизабет рассказывала о нем в одном из писем.
Вопреки неповоротливости и внешности, говорившей о его простоте, Генри Нокс обладал живым умом и непоколебимым духом, а в первые дни войны сумел перевезти на санях из форта Тикондерога в Бостон пятьдесят пушек и успел как раз к сражению на Дорчестерских высотах, положившему конец осаде города и переломившему ход войны.
Его жена Люси обладала таким же характером, как и он. Наследница богатых лоялистов, она лишилась всего, когда вышла замуж за Генри, – они познакомились в его книжной лавке, – и на протяжении всей войны сопровождала его из лагеря в лагерь, оставаясь рядом с ним. Пожалуй, я восхищалась ею еще больше, чем генералом.
Люси Нокс, одетая в бирюзовое платье, с туго завитыми густыми волосами, обрамлявшими пухлое ангельское личико, была более опасна, чем казалось на первый взгляд. Едва она взглянула на меня, как я решила, что обречена.
– Как вас зовут, юноша? – осведомилась она, не сводя с меня пристального взгляда.
– Роберт Шертлифф, мадам. – Я вежливо поклонилась. – Адъютант генерала Патерсона.
– Я слышала, что где-то здесь, на выставке, есть портрет моего мужа. Мне бы хотелось его увидеть. Вы меня проводите?
Генерал поймал мой перепуганный взгляд и вскинул бровь. Я предложила даме руку, а Генри и генерал Патерсон, следовавшие за нами, погрузились в обсуждение артиллерийских орудий, выставленных на равнине.
– Расскажите о себе, мистер Шертлифф, – настойчиво попросила Люси.
Это была вовсе не случайная просьба, не пустое проявление вежливости. Я решила, что буду говорить только правду:
– Я служил в легкой пехоте, под началом полковника Джексона, и занял должность адъютанта при генерале Патерсоне, когда лейтенант Коул заболел.
– Вы не офицер?
– Нет, мадам.
– Самсон – лучший из моих адъютантов. Умный, на редкость умелый и во многом недооцененный, – пришел мне на помощь генерал Патерсон.
– Самсон? – переспросил Генри Нокс, и я с трудом поборола желание ослабить шейный платок.
– Я думала, ваша фамилия Шертлифф, – проговорила миссис Нокс и с недоуменным видом склонила голову набок.
– Это прозвище, мадам. Генерал говорит, что я… сильнее, чем кажется.
– Ах вот что. Мне это нравится. – И она улыбнулась. – Меня тоже часто недооценивают.
– А вот и он, – пророкотал Генри Нокс, останавливаясь перед портретом с его тучным подобием. Он повернул голову в одну сторону, потом в другую и даже оглядел свой обтянутый жилетом живот.
Лишь после этого они с генералом Патерсоном проследовали к другим картинам. Они похвалили несколько полотен, комментируя каждое согласно тому, что знали об изображенном человеке. Солдат, получивший распределение прислуживать на приеме, обходил гостей с подносом, на котором стояли бокалы с вином. Генри Нокс взял бокал для себя и еще один для жены. Она приняла его, по-прежнему крепко держа меня за руку. Я начала потеть от растущего желания высвободиться и убежать.