Он выждал, пока мы не устроились в гостиной, где уже накрыли стол к чаю. Я проголодалась, мне было страшно, и я едва могла усидеть на краю софы. Чашка, которую подала мне миссис Холмс, задребезжала у меня в руках, и я поскорее поставила ее на стол. Миссис Холмс, кажется, ничего не заметила. Я откусила кусочек печенья, но оно рассыпалось в пыль у меня во рту. Я снова попыталась отпить глоток чая, но сумела лишь облить им мундир, так и не донеся чашку до рта.
– Дебора? – тихо произнес Джон.
Я подняла на него глаза и поняла, что он уже несколько раз назвал мое имя.
– Да, сэр?
– Дебора Самсон, это моя сестра, Анна Холмс. Анна, это Дебора.
Его сестра ошеломленно взглянула на меня, и чашка в ее руках задрожала так же, как прежде моя.
– Ты не в себе, брат? – прошептала она. – Ты писал, что приедешь с женщиной. Чтобы жениться на ней. Кто этот юноша?
– Это Дебора Самсон, мой адъютант и моя будущая жена.
Я сняла треуголку и развязала ленту, которой были собраны мои волосы, но этого оказалось недостаточно. Анна Патерсон Холмс, как и остальные, видела лишь худого скуластого юношу в армейской форме. Представить, что я на самом деле кто-то другой, казалось немыслимо.
Бедняжка даже застонала от изумления:
– Джон. Я не понимаю. Мне нужно переодеть твоего адъютанта в женщину… или твой адъютант переодет мужчиной?
Я не изменилась в лице. Я научила себя оставаться бесстрастной, и все же сейчас – впервые с тех пор, как вступила на этот путь, – сожалела, что сестра Джона меня не разгадала.
– Миссис Холмс, я Дебора Самсон, – тихо произнесла я. – Мне лестно познакомиться с вами. Я немного отвыкла быть женщиной, и все же я, несомненно, женщина. И буду признательна вам за всякую помощь, которую вы согласитесь мне оказать. Я давно не носила платьев и никогда не умела изящно уложить волосы.
Ошеломленно раскрыв рот, Анна оглядела меня, потом брата, снова меня:
– Джон Патерсон, что ты задумал? Это на тебя совсем не похоже.
– Нет. Не похоже. И потому прошу тебя, милая Анна, доверься мне. У меня мало времени, и почти все оно мне не принадлежит. Я бы хотел жениться на Деборе прежде, чем закончится сегодняшний день. Но преподобный Стивен Холмс, да будет благословенно его честное сердце, не поженит нас, если моя невеста явится в церковь в штанах.
Она снова застонала:
– Стивен! Что скажет Стивен?
– Анна. – Голос генерала зазвучал резко, он наклонился к сестре, требуя, чтобы она его выслушала. – Помоги нам. Я неслучайно приехал к тебе. Ты многое повидала, и я доверяю тебе как никому. Ты всегда была истинной патриоткой. С самого начала.
Она медленно выдохнула, не сводя глаз с лица брата, а потом перевела взгляд на меня.
– Ты ей доверяешь? – спросила она.
– Я знаю ее с тех пор, как она была ребенком.
– Это не ответ, Джон, – возразила она. – Ты слышал, что мы здесь пережили благодаря Бенедикту Арнольду и этой ужасной мисс Шиппен. Я знала ее с тех пор, как она была ребенком. Это ничего не значит.
Когда британцы в семьдесят восьмом покинули Филадельфию, Бенедикта Арнольда назначили военным комендантом города. Вскоре он женился на Пегги Шиппен, молодой светской даме из богатой семьи лоялистов, которая, как поговаривали, подговорила мужа на предательство и все устроила.
– Арнольд был честолюбивым, высокомерным, корыстным, но настоящей предательницей оказалась она, – пылко продолжала Анна Холмс. – Они разорили город и продали нас с потрохами. И потому я спрошу снова. Ты доверяешь этой женщине?
– Да, я ей доверяю, – ответил Джон. – И хочу, чтобы ты доверяла мне.
– Что это? – брезгливо морщась, спросила у меня Анна Холмс. В руках она держала повязку, которую я смастерила, чтобы стягивать грудь. Повязка потемнела, обтрепалась по краям и в таком состоянии была почти неузнаваемой.
– Корсет, – отвечала я.
Я сидела в ванне, наполненной водой и всеми мыслимыми солями и благовониями, а каждый дюйм моего обнаженного тела розовел, будучи тщательно отмытым и вычищенным. Решив помочь нам, миссис Холмс стиснула зубы и взялась за мое преображение с пылом, едва ли не превосходившим мой.
– Половина корсета?
– Да, мэм.
Она потребовала, чтобы я обо всем ей рассказала, и я рассказывала, отфыркиваясь, когда мне на голову лили воду, и краснея от макушки до пяток, когда она осматривала шрамы у меня на ноге и длинный выпуклый рубец на руке. Она ничего не упустила, а я все выдержала. Джона отправили готовиться к свадьбе, и он не мог меня защитить.
Портной прислал сундук с платьями, и Анна осмотрела каждую вещь:
– Это придется перешить. Совсем не годится. Только если отпороть манжеты и банты, а рукава переделать, – задумчиво рассуждала она. – Вы худая, черты лица у вас выразительные. Вам нужны чистые цвета и простые линии. Ничто не должно вас затмевать. Вас не нужно наряжать или прятать. Вас нужно… – нахмурилась она, подбирая верное слово, – нужно… выставить напоказ. А вот то, что нам нужно.
Она вынула из сундука платье яркого синего цвета – такого же, как военная форма колонистов. Сходство лишь усиливалось оттого, что спереди на нем, от ворота до самого подола, параллельными рядами тянулись золотые пуговицы.
– Вам придется надеть нижнюю юбку. Платье недостаточно длинное, но, если прибавить кружевных сборок у шеи и на запястьях, смотреться будет прекрасно.
Мне нечего было прибавить, я выбралась из ванны, вытерлась досуха и отдалась приготовлениям. Анна позвала на помощь двух служанок и вместе с ними принялась меня увязывать, сжимать, причесывать и колоть булавками. Мне показалось, что эта пытка длилась много часов.
– Вы худы, но великолепно сложены и замечательно высоки. Но мы сделаем вас еще выше. Во Франции дамы пудрят лица, но я нахожу эту моду отталкивающей. У вас чудесная кожа и изумительные глаза. Мы лишь нарумяним вам щеки, чуть подкрасим губы и высоко соберем волосы.
Я не возражала, а она не спрашивала разрешения, но, когда она объявила, что я готова, отпустила служанок и подвела меня к зеркалу, я остолбенела, увидев плоды ее трудов.
– Я не могу дышать, – сказала я.
– И я тоже. Вы ошеломляюще хороши.
– Нет. Я и правда не могу дышать. Корсет слишком тугой.
– Вы и не должны дышать. Вам следует лишь пригубливать.
– Пригубливать?
– Да, дорогая. Пригубливать воздух. Вы не помните? Вы полтора года перематывали себе жгутом грудь и легкие. После такого корсет должен казаться вам детской игрой.
– Значит, солдат из меня лучше, чем женщина, – рассудила я, пытаясь дышать так, как посоветовала Анна.
– Женщина – не корсет, не платье и не ворох кудряшек. Вы всегда были женщиной. И, судя по всему, примечательной.
Ее заявление удивило меня, особенно после неприветливого приема, который она поначалу мне оказала. Она встретилась взглядом с моим отражением в зеркале и улыбнулась краешком губ:
– Мой брат ничего не делает сгоряча. Он много раз обдумывает мельчайшие подробности. А потом принимает решение и уже не меняет его. Он никогда не действует опрометчиво. Если он не сомневается в вас, то и я не могу сомневаться.
– Он потрясающий, – прошептала я. – Не знаю, как так получилось, что я нужна ему. Но я ему нужна. – Я помотала головой. – Поэтому я здесь.
Она рассмеялась и развернула меня к себе:
– Поэтому вы здесь. И нам пора идти.
– Я не могу ее спрятать, брат. Она слишком высока, – объявила Анна, когда мы начали спускаться по лестнице.
Джон ждал внизу, в вычищенной парадной форме, с сияющими эполетами. Он пристально всматривался в меня, чуть приоткрыв рот и склонив голову вбок. Будь моя воля, я бы съежилась от этого взгляда, но теперь мою осанку удерживал тугой корсет, пластинки которого врезались в спину.
– Она красавица, – признала Анна. – Ее лишь нужно было чуть привести в порядок.
– Красавица – это банальное слово, – выдохнул Джон. – Я не знаю, куда смотреть.
– Что, если нас увидят? – с беспокойством спросила я. – Что, если кто-то меня узнает?
Анна рассмеялась, а Джон покачал головой.
– Сегодня вы будете Деборой Самсон. Так я вас представлю. Ведь это ваше настоящее имя.
– Но какие дела могут связывать вас с Деборой Самсон и подобными ей? И ради чего я здесь?
– Вы давний друг семьи. Вы были подругой моей покойной жены. Вы происходите от одного из отцов-основателей нашей страны. А через час станете моей женой. Вот ради чего вы здесь.
– Но… что, если меня узнают? – снова спросила я.
– Узнают вас?
– Узнают во мне вашего адъютанта. Роберта Шертлиффа.
Анна ответила за Джона, стараясь меня успокоить:
– Вас не узнают. Быть красивой женщиной и притворяться шестнадцатилетним юношей – вот что по-настоящему сложно. А сегодня вам будет легко.
– Это не маскарад. – Джон коснулся моей щеки и сразу убрал руку, зная, что его сестра наблюдает за нами. – Это реальность. Глядя на вас, любой увидит лишь Дебору Самсон.
– Вы все время повторяете это. Но это не так, – прошептала я.
– Что именно? – вмешалась Анна.
– Я не красавица. Потому-то все и поверили в Роберта Шертлиффа.
– Поверили, потому что никто и помыслить не мог, что он не тот, за кого себя выдает! – воскликнула Анна, но генерал покачал головой.
– На вашу красоту обращали внимание, даже когда вас считали юношей. Иначе почему вас прозвали Милашкой? – спросил Джон.
– Потому, что у меня не росла борода. Это была насмешка.
– Вас так звали за миловидность. Ни военная форма, ни смелый взгляд не могли этого скрыть. Но сегодня никто не увидит в вас Роберта Шертлиффа. Никто, кроме меня. А мне очень нравится этот парень.
Мне не следовало тревожиться. По пути к церкви на Пайн-стрит, которая находилась всего в нескольких минутах от дома Холмсов, мы никого не встретили, а в церкви нас ждал один священник. Здание, кирпичное, с колоннами, было выстроено до войны и выгорело, когда в городе стояли британцы. В нем располагался госпиталь, после него – конюшни, но потом, по словам Анны, оно вновь стало церковью, хотя в нем теперь и не было ничего, кроме мерцавших свечей. Нас встретил преподобный Холмс, мужчина средних лет с глубоко посаженными карими глазами и звучным голосом; вместо приветствия он улыбнулся жене и пожал руку Джону. Я не знала, о чем ему рассказали, но понимала, о чем умолчали.